Читая его «Последний поклон», «Царь-рыбу», «Печальный детектив» или «Прокляты и убиты», осознаёшь, что и в конце XX века работал писатель, по-своему соразмерный Достоевскому и Толстому (поправка: для своего времени). И от ещё одной аналогии не отделаться: в начале XX века всякого рода-племени ходоки тянулись в Ясную Поляну к графу Льву Николаевичу, а к концу XX в Красноярск и Овсянку ехали люди к Виктору Петровичу…
В моих табелях о рангах Виктор Петрович стоит особняком, считаю его лучшим русским писателем конца XX века. Астафьев обладал уникальным качеством – бесстрашием. Школу прошёл Виктор Петрович в этой жизни серьёзную – война на передовой: и уже там, на войне, у молодого парня Вити начало появляться своё мнение. Это лезла правда рядового… Читая военные вещи Астафьева, вспоминаю своего деда – Евгения Ивановича Индисова, связиста. И Астафьев – связист.
Виктор Астафьев – из крестьян, деревенский, стало быть, но никогда нарочито не поэтизировал деревню, потому что наравне с прекрасными сторонами знал её (деревни и крестьян) ужасающие стороны и законы. Хотя писал (в основном) о русской деревне напряжённо и захватывающе всю жизнь. Ещё и поэтому имя Астафьева неразрывно связано с именами других великих «деревенщиков»: Залыгина, Абрамова, Можаева, Белова, Распутина… От этого никуда не деться, да и не надо. Как же ещё? Жизнь в глубине России. Вологодский край, Пермский край, Красноярск и Овсянка, поездки по медвежьим углам (была, была и заграница). Дружба на грани вражды с себе подобными. Чего стоит дружба с забубённым и талантливым поэтом Николаем Рубцовым, свидетелем жизни которого был Астафьев до рубцовского последнего вздоха:
«Меня встретила пожилая пьяненькая тётка с бельмом на глазу – такие, на мой взгляд, особы и должны здесь хозяйничать. Тётка открыла было рот, но я сунул ей пятёрку, и она запричитала:
– Вы к Коленьке, к Рубцову? Вот он, вот он, ангелочек наш, соловеюшко вологодский. – Приоткрыла простынь на крайнем топчане. Я попросил прибавить свету. Самое удивительное было в том, что Коля лежал успокоенный, без гримасы на лице и без языка, который непременно вываливается у удавленников. Едва я не вскрикнул, заметив вместо гримасы привычную, хитроватую иль даже довольнёхонькую улыбку в левом углу рта, словно бы Коля говорил мне: „Ну оставайтесь, живите. А я отмаялся“».
Актер П.Кадочников и В.Астафьев
