Никогда не видел его праздным. Каждый раз на мольберте стоит начатая работа. Я могу их вспомнить в «лицо»: дикий кот задушил дятла, стадо у деревни Качалово, медведь почуял лося, медведь, рысь… Это только те, что я видел недавно. Хозяин всегда занят – это его нормальное состояние: работает – значит, жив и здоров.
В Северном Чертанове на крыше двух зданий можно рассмотреть странные бетонные «наросты» с большими окнами. Это притаились мастерские. В одной такой поднебесной мастерской работает, а порой и живёт Вадим Алексеевич Горбатов. Небольшой, с глубоко посаженными глазами, начинающими сверкать, когда он оживлён или сердится (полностью захвачен чувством), чем-то он мне напоминает ассирийца. Почему ассирийца, я не могу понять сам, так, видно, представляю себе этот древний народ. И звучит красиво: а-а-ас-с-си-ри-и-и-и-ец. Но родился он не в Месопотамии, а в самом типичном среднерусском селе Качалове, где теперь дыбятся каменные джунгли Бутова. И крыши в те годы крыли ещё соломой и дранкой, мало кто мог позволить себе железо, тем более шифер, потому что родился Вадя 26 января 1940 года…
Для меня самыми драгоценными являются рассказы Горбатова о своём детстве в деревне Качалове и окрестностях (теперь это районы Бутова). «Рисовал зверей с детства. Вот, как я помню себя – рисовал. А время было военное, рисовать особо было нечем. Мы с братом дрались за огрызок карандаша, мать отбирала, потом давала по очереди. Был химический карандаш, потому что писали на ладони номер, когда стояли в очереди за мукой. Цветных карандашей не было вообще. Я помню, рисовал, чтобы цветное сделать – травы берёшь кусочек, смял, потёр, зелёное будет. Одуванчиком потёр, будет жёлтый цвет. Рисунки мои, года три-четыре мне было, сохранились. Рисовал я зверей, несмотря что была война», – вспоминал художник.
Александр Белашов и Вадим Горбатов
