– Три или два? – наш организатор охоты, он же – рулевой, Игорь Мереулов, пытается понять, сколько медвежат разлеглось возле некрупной медведицы, которая греется на солнце в тридцати метрах вверх по склону.
Лодку мотает вверх-вниз на волнах Охотского моря, и эта болтанка не даёт нам удовлетворить любопытство. Любопытство это носит чисто академический характер для меня – ибо, как-никак, продолжаю себя считать специалистом по медведям; и прикладной – для Игоря, как для арендатора территории. С одной стороны, весенние медведи на охотском побережье – наши кормильцы: охота на них отработана и не отличается особой сложностью, при этом – довольно прибыльна. С другой – в последние десять лет их становится всё больше и больше, и конца этому процессу не предвидится. А бурый медведь в северо-восточных краях – активный хищник, и рост его численности мешает увеличиваться в количестве гораздо более ценному с точки зрения трофейной охоты виду – снежному барану.
За нынешнее утро мы на побережье протяжённостью примерно сорок километров видели семь медведиц. И у каждой – два-три детёныша.
– Сколько ж их года через четыре будет, – вздыхает Игорь, прячет бинокль и врубает газ на своей подвесной «Ямахе».
Начало августа, и медведи нам не нужны – ни большие, ни тем более маленькие. Мы продолжаем обследование побережья в поисках куда более экзотического зверя – как раз того самого снежного барана. Нашим охотникам, Анатолию и его другу Александру, нужны полноценные трофейные рогачи; а мы уже второй день видим только небольшие группы самок с молодняком и примкнувшими к ним небольшими самцами, ценности для нас не представляющими. Я отмечаю, что больших медведей мы тоже не видим – только медведиц с медвежатами и медведей-подростков – от трёх до пяти лет от роду. Крупный зверь хоронится где-то в зарослях и выходит на открытые места в сумерках, а то и просто ночью.
