Республика Саха во многом поражает воображение зауральского жителя. Зауральского, с точки зрения сибиряка и дальневосточника, – это того, кто живёт по западную сторону Урала. То есть нас с вами, дорогие вологжане, ростовцы, волгоградцы, кировчане и прочие москвичи.
Это, как я уже писал ранее, и крупнейшая республика в составе РФ, по территории которой протекает одна из пяти величайших рек мира, это и самые большие охотничьи угодья, и… и самый большой охотпользователь в стране – компания «Сахабулт», с генеральным директором которой, Максимом Васильевым (далее М. В.), мы и поговорили. Правда, до беседы с Максимом я побывал в огромном магазине, продающем меховые и кожевенные изделия – от женских шуб до лошадиных шкур, – как выяснилось, тоже прямой продукцией компании «Сахабулт».
Михаил Кречмар (далее М. К.): Расскажите, пожалуйста, как создалось ваше предприятие, сколько ему лет, из чего оно выросло и какую роль занимает в охотничьем хозяйстве Якутии в целом?
М. В.: Концерну «Сахабулт» в 2022 году было 30 лет, юбилей. Он создавался сначала как национальный концерн охотничьего хозяйства. Первый президент Республики Саха (Якутия) Михаил Николаев подписал указ о создании национального концерна охотничьего хозяйства с названием «Сахабулт» на базе Якутохотпрома. И все угодья, и все охотники перешли в «Сахабулт». Раньше занимались только приёмкой пушнины. Приёмкой и передачей на продажу в Иркутске. Сначала была база Иркутска, а потом поставили задачу, чтобы у нас у самих была материально-перерабатывающая база, независимая от других регионов. И мы создали собственную фабрику по переработке пушно-мехового сырья здесь, в Якутске.
М. К.: А вот внизу, в магазине, шкуры лося я видел, это тоже ваша переработка?
М. В.: Да, всё, что видите там, всё наша переработка. Не только меха, но и шкуры. Это всё кожевенный завод. Стали здесь сортировать, появились товароведы, которые учились в Иркутске. И уже не надо через плечо делать, через Иркутск. Мы сортируем здесь и отсюда отправляем свою пушнину. Михаил Ефимович посмотрел, что соболь хорошо шёл. И все соболя, все шкуры сдавались здесь, и на этой разнице цен мы развились очень хорошо.
И, видя потенциал, первый президент дал «Сахабулту» кожевенный завод со всем оборудованием, с цехом выделки, ещё есть обувной цех, который шьёт унты, кожаную обувь. Кожу сами делаем, и там же делается обувь на основе войлока с 2000 года. Потом в 2001 году нам передали зверохозяйство «Покровское». Потом оно отошло, в 2009 году. Сейчас наша основная деятельность – заготовка пушнины. Раньше 35 миллионов гектаров угодий было. В настоящее время осталось 13,6 миллионов гектаров. Мы являемся одним из самых больших охотпользователей России.
М. К.: Думаю, что самым большим охотпользователем в мире. Более того, я в этом уверен. Я про такие угодья не слышал ни в Африке, ни в Америке, а уж с охотхозяйствами я знаком хорошо.
М. В.: На всех участках у нас есть свои представители. Это представители со времён НКОХа, национального концерна охотхозяйства. Они остались там и полноценно работают. Наша работа с охотником – как с ними мы договоримся, какая у них будет сдача пушнины нам. От этого интерес не только нам, но и государству.
М. К.: А сколько у вас охотников в этих ваших угодьях?
М. В.: Более двух тысяч. Это охотники-любители. У нас нет больше такого понятия, как промысловики, кадровые охотники на зарплате.
Закира Иванова, РОРС: Сейчас договорники идут, любители. Чуть больше двух тысяч, потому что в некоторых районах с обществами имеем договор и соглашение о взаимодействии.
М. В.: Нам удобно работать с охотобществом, они уже сами контролируют. Председатель охотобщества со своими охотниками договаривается, что надо, сколько надо. Мы им план ставим, сколько соболей надо сдать, и, соответственно, от этого дальше можно планировать.
М. К.: И вы являетесь крупнейшим в республике агрегатором пушнины.
М. В.: Да. Мы ставим цену, и все уже смотрят на нас. Как мы поставили на соболя, от нас уже остальные отталкиваются.
М. К.: А мелкие перекупы из других регионов ныряют?
М. В.: Да, бывало такое. А сейчас, видите, рынок меняется, их нету, а мы всё равно остались. Своих охотников мы же не бросим.
М. К.: Большая рыба всегда занимает более устойчивую нишу. Смотрите, что мне интересно. Сейчас пушной рынок, последние лет 7–8, очень сильно лихорадит. Последнее падение было в прошлом году. Как вы из этого всего выкручиваетесь и выкручиваетесь ли? Как для вас в этом году прошёл аукцион? И в какой вы аукцион ходите? В иркутский или в питерский?
М. В.: Сейчас только питерский остался. Иркутский был один или два года, а потом все перешли на Союз пушнины, там русский аукцион. Там в одной площадке не сидят, но думаю, что это удобно. Но, к сожалению, в этом году мы не участвовали. По простой причине: у нас были определённые договорённости с оптовиками. Они заранее заплатили нам, и мы отдали им за эту цену. У нас практически не с чем идти было. Себе оставили только на производство, а остальное, по определённой цене, оптовикам отдавали. Если бы свои средства были, мы всё это сделали бы и могли бы выйти на аукцион пушнины. Мы понимали, что соболь везде или искусственным, или естественным путём идёт на снижение. У нас два года назад было очень много пожаров, может быть, это сказалось, или кормовая база, или сам соболь пришёл к пику, к спаду.
М. К.: Может быть, охотников меньше стало?
М. В.: Может быть, и это. Может, охотникам уже настолько надоело, что низкая цена, что им уже невыгодно выходить на промысел.
М. К.: Охотники же ещё не молодеют, люди физически умирают, а молодые люди-то не идут.
М. В.: Этот тоже есть фактор, он очень сложный, потому что нет преемственности поколений. Мы поэтому с Министерством экологии делаем такие дни специально, чтобы привлекать молодёжь – не так, чтоб только молодёжь, хотя бы средний возраст. Чтоб знали, что это не только охота, но и самобытность местных народов. У нас же много народов, и в нашей культуре заложено охотиться. Наши охотники не истребляют, берут только то, что даёт природа, остальное всё остаётся. Вот это надо нам понимать. И у нас, сами знаете, Байанай угощает, мы не перебарщиваем. А то обидится.
М. К.: Скажите, пожалуйста, то, что вы отдали оптовикам, а себе оставили на переработку – это всё для потребности республики? Всё остаётся здесь в итоге?
М. В.: Да.
М. К.: Кстати, в республике люди меха носят?
М. В.: Да, я понял ваш намёк. Вот я в меховом бизнесе уже давно, и этот бизнес, хочешь не хочешь, но идёт на спад. Есть два фактора: это «зелёные», мода с Запада идёт, что не надо убивать животных, гринписовская тематика, и сам климат. Чем теплее становится, тем потребности уменьшаются. Но у нас теплее не становится, эта зима ещё холоднее. Говорят, что глобальное потепление, но всё равно, у нас так не получается. Ну и люди у нас, конечно, привыкли носить меха, нам ещё далеко до того, чтобы «зеленеть».
М. К.: Этого не будет не только при моей жизни, но и при вашей. Можете быть спокойны. Вот ещё вопрос. Вы являетесь держателями угодий. У вас же есть из промысловых животных не только соболь. А что следующее у вас, вообще, по обороту? Что у вас с лосем, например?
М. В.: У нас с тринадцатью миллионами гектаров очень большая потребность в лицензиях в центральных районах. Потому что там большая концентрация охотников. А вот где менее населённые районы, где севера, там особо не нуждаются. Или там контроля меньше, может быть и так. Всё-таки в центральных районах, когда начинается сезон охоты, очередь стоит за лицензиями, очень востребовано. У нас, как вы знаете, кабана нету. Есть косуля, сохатый, изюбрь.
М. К.: И северный олень.
М. В.: Северный олень заходит только на север, сюда не заходит.
М. К.: У вас-то территория по всей республике, как я понял?
М. В.: Она затрагивает Жиганский и Оленевский, а Северо-Восточную, где олень, она не трогает.
М. К.: В Жиганском как раз-таки всё хорошо. А вот в Оленевском, по-моему, пустыня полная.
М. В.: Ну почему, у них там всегда был олень. Да, с каждым годом он меняет маршрут. Ну, ошейник поставили вроде бы, всё равно движется. Сейчас, в этом году, в Жиганске хорошо стояли, говорят, и там добывали нормально.
М. К.: Но вы в основном смотрите на вашу производственную деятельность как на развитие пушного промысла. Какие перспективы вы видите?
М. В.: Мы смотрим оптимистично. С Минэкологии работаем, с РОРС, Закирой Петровной плотно стали работать. А у РОРС самый большой потенциал с охотниками. Тоже подпишем соглашение. Мы хотим развивать новое направление – цивилизованный охотничий туризм. Это для нас очень ново, для этого надо очень много работать. Сервис должен быть, инфраструктура, понимание того, что это такое. Очень грамотный подход нужен, чтобы всё развивалось.
И охотхозяйство чтоб как в Центральной России было, чтобы контролировать браконьеров, егеря чтобы постоянно там бывали, смотрели, подкармливали, численность чтобы была. Даже вот, например, я сам охотник, на сохатого хожу на лошади с собакой. Очень жалко, когда пять-шесть дней ничего не видишь. Просто сидишь на лошади с утра до вечера, и всё, даже живой души не видно. Это очень обидно, что потратил время и даже не увидел. А вот если бы хозяйство было – я заплачу сколько-то денег, зато отдохну и добуду какое-то животное.
Закира Иванова, РОРС: На базе «Сахабулта» в принципе, как крупнейшего охотпользователя, это можно было бы развить. В советское время вы, наверное, помните, что приписные охотничьи и рыболовные хозяйства были, вот там как раз и развивали туризм. Да, это крупнейшее в советское время было общество охотников, но оно, к сожалению, ушло. Вот Кинкиминское хозяйство, все эти участки ставили опыты в девяностых годах, на этом всё и закончилось. Вот сейчас это воссоздать было бы очень здорово.
М. В.: На нас вышла ассоциация палаточных туристов. Проект привязали на Хангаласский улус, там 434 тысячи гектаров «Сахабулта». Я соглашение подписал с главой Хангаласского улуса в середине сентября. В апреле мы с Хандыги выезжали на территорию, охотинспектор наш, он же егерь Аркадий Максимович. Мы хотели в этом году этот проект начать раскачивать, как раз вариант, который называется палаточный.
Все статьи номера: Русский охотничий журнал, июнь 2023
