Сознайтесь, господа-охотники: шастаете по лесам и весям, а главного их обитателя – царя наших зверей – 95% нашего брата не видали в дикой природе никогда, разве что с лабаза в сумерках, когда разглядеть толком зверя не получится. Или перевидели секундно медвежий зад, еле испугаться успели.
Нелюдим он, Михайло-то Иваныч, «босоногий мужик», «лесной батюшка», как его иначе называли на Руси. Не ищет он приключений, в 99% случаев убирается подобру-поздорову, едва зачуяв грибника-ягодника или иного двуногого визитёра в его края. А зачуять человека по ветру медведь может за 200–300 метров, в безветрие – с 50–70. У медведей безупречный нюх (не хуже, чем у бладгаунда), собачий слух и зрение как у человека – и цвета медведь видит в той же гамме, что и человек (только с возрастом очки ему не прописывают). И способность косолапого беззвучно передвигаться по лесу – фантастична: как подойти может беззвучно, так беззвучно же и раствориться в дебрях.
Поэтому насмотреться на медведя можно только в зоопарке, но там не медведь, там образ медведя. А узреть да рассмотреть нашего самого русского зверя можно только в трёх «медвежьих углах» мира – в трёх окраинах бывшей русской империи: на Камчатке, на Аляске, в Финляндии на границе с Россией. Повезло мне: бывал в тех краях много раз, на всю страну таких счастливчиков – раз, два и обчёлся (не фигура речи – действительно, нас пока только двое).
Снять толком бурого медведя вне этих трёх мест обетованных невозможно: в нашей таёжной зоне позировать он не склонен, и только в Финляндии «горячие финские парни» сподобились наладить лесные фотосессии на подкормочных полянках или болотцах, сохраняя естество ландшафта и являя изумлённым клиентам во всей красе косолапых от мала до велика в баснословной близости от скрадка. На Камчатке (забудем пока про Аляску, но там примерно то же самое) бурого прикармливать нет нужды, там мать-природа снабжает их лососёвым прокормом столь обильно, что на туристов-фотографов медведю нет резона яриться или их опасаться: двуногие там просто часть бесполезного, хоть подчас и назойливого окружения.
Медвежьи морды – зеркала их дремучих душ – разительно разнообразны. Есть жуткие, «баскервильские» – одна такая встала из густой травы в 5 метрах от меня, вооружённого до зубов фотоаппаратом Nikon, и удалилась, злобно оглядываясь, на Курильском озере (Камчатка). А многие – добродушные, чуть не милашки. Причём мамаши могут выглядеть гораздо более зверски, чем самцы (готов поспорить – перепутаете). Вот те, что снял на благословенном Курильском озере (Южно-Камчатский заказник им. Т.И. Шпиленка), в национальных парках Аляски, в Финляндии на границе с Россией. Снимал с разных расстояний, от 3–5 метров, обычно же – с 10–15 метров. Лезть на рожон не следует: хотя в тех местах медведь к человекам привыкший, но остаётся зверем диким и непредсказуемым.
О медведях я много статей опубликовал, в том числе в «Русском охотничьем журнале». А ещё я автор книги-альбома «Медвежьи углы планеты. Этика безопасного добрососедства» и соавтор книги-альбома «Медведи Камчатки: основы безопасного общения».
Чьи медведи больше – камчатские или аляскинские? Спор этот бородатый и требует отдельного разговора, но вот два примера.
Александр Бондарь (один из руководителей Южно-Камчатского заказника им. Т.И. Шпиленка) – с черепом Казановы, самого знаменитого медведя Камчатки, чья эпопея завершилась в прошлом году (он погиб от ран в схватке с соперником), и Лэрри Риверс, мой друг, аляскинский аутфитер, с черепом самого большого трофея Аляски того года, который добыла его 12-летняя дочь Лэрри Ферн.
Все статьи номера: Русский охотничий журнал, сентябрь 2022
