Михаил Кречмар (М. К.): Вы очень редкий случай, когда человек, который занимается бизнесом, связанным с охотой и оружием, является по образованию искусствоведом. Причём, я так понял из наших предыдущих интервью, вы время от времени об этом вспоминаете. Вот, например, пытались применить к охотникам дресс-код. Оружие, которое иногда бывает в вашем магазине, порой является просто произведением искусства. Вы реализовывали ружья в том числе лучших европейских мастеров. Вам доставляет удовольствие работать на стыке оружия, охоты и искусства? Вы для себя как-то это отдельно формулировали или нет?
Степан Бобров (С. Б.): Честно говоря, мне не очень нравится слово «искусствовед», предпочитаю «историк искусства». Я окончил МГУ, исторический факультет, отделение истории искусства. Помимо прочего, мой дедушка Василий Прокопьевич Ефанов – академик Академии художеств СССР. Его работы есть в Третьяковке. Мой папа – художник-мультипликатор, его мультики знают все: «Львёнок и черепаха», «Бременские музыканты», «Летучий корабль» и многие другие. Порядка 60 мультиков рисовал мой отец. К тому же он был одним из известных коллекционеров икон и антиквариата в СССР.
Дальше получился я, случайно попал в оружейный бизнес. Изначально ничего не планировал. Но, к счастью, развивалась страна, развивались люди и охотники. И развивались не только в прикладном смысле – оружия и калибров, – но и в социокультурном. Люди в какой-то момент стали понимать, что оружие – это не просто прикладная вещь, предназначенная для выстрела, но ещё и часть охотничьей культуры. Давайте вспомним конец 90-х – начало 2000-х, период первоначального накопления капитала не только финансового, но и интеллектуального. Люди, расширяя финансовые возможности, начали задумываться: а кто я такой? И это – начало эпохи коллекционеров. Их стала интересовать культура, эстетика охоты. От этого пошли запросы. Дальше началось сравнение с теми, кто исторически поколениями жили в этой культуре (Англия, Франция, Германия, Австрия), пользовались изделиями, которые несли не только прикладную функцию, но и эстетическую.
Когда-то в СССР такая история прервалась, она осталась только для партийных боссов, которые тоже были охотниками. Это было очень элитарно. Исторически всегда охотиться могли люди только высших сословий. Охота была частью дворянской высокой культуры. Выезды, оружие, добыча, одежда – вся эта история сложилась не только в Европе, но и на Руси. Только богатые и родовитые дворяне могли себе это позволить. Возвращаясь к нашим охотникам, они ориентировались на то же, на западную культуру в частности. То есть мы восстанавливали ту историю, которая в своё время была утрачена.
Охота начала становиться не прерогативой сословия, а частью культуры и социальных возможностей. Потому что, как правило, всё красивое и хорошее – дорогое, в особенности оружие. Люди стали стремиться к высокому, начали задумываться, путешествовать, попадать на европейские охоты, посещать выставки. Запрос активно формировался. Ко мне стали приходить с такими задачами: «Мы хотим что-нибудь, что отличало бы меня как охотника от окружающих, в моём любимом изделии». Поначалу это было довольно странно. Понятно, что есть западные фирмы, у них есть классические предложения. Но клиенты хотели быть уникальными, например иметь определённую гравировку, некоторые даже рисовали свои эскизы. И мы воплощали их собственные представления об охоте с помощью наших западных партнёров. Однако уровень знаний ещё был очень низким, и параллельно с воплощением индивидуальных заказов шло и обучение охотничьей культуре, образование.
М. К.: Они быстро этому научились? У меня впечатление, что быстро.
С. Б.: И да, и нет. Основные потребители тогда – это бизнесмены, начавшие своё дело в девяностые. В основном бизнес связывался с импортом. Через короткий промежуток времени в каждой отрасли, где развивался бизнес (оружие, машины, мебель и т. д.), люди очень быстро пришли к профессиональному пониманию процессов – производственных и эстетических. По себе знаю. Приезжая к нашим партнёрам на выставки в тот же Нюрнберг, а также к ним на производство, мы очень быстро освоили технические, технологические, эстетические вопросы. И через какое-то время стали не просто потребителями, но заказчиками и даже законодателями мод.
И здесь появляются два важных момента. Первый связан с тем, что поначалу ни у кого толком не было понимания, почему и как мы должны выглядеть. Имеется в виду штучное изделие с эксклюзивной гравировкой. Люди нередко полагали, что чем больше золота, серебра и вычурной резьбы на прикладе, тем круче. Я это называю вернисажной культурой. Это на самом деле китч богатого, но плохо образованного человека. В моей практике таких людей было немного. Над такими охотниками могли потом и посмеиваться в охотничьем коллективе, потому что избыточность драгоценных фактур – это дурной тон. Однако вы правы, люди быстро поняли, что к чему. И уже в 2003–2005 годах стали чётко формулировать свои запросы.
Когда им показывали работы разных мастеров, они уже могли выбрать высокохудожественную гравировку. Понятно, что в отдельных случаях дурной вкус оставался, но это и естественно, ведь соответствующей культуры и подготовки у нас не было. Хорошее техническое образование – да, а вот вопрос эстетики долго оставался незакрытым. Взять хотя бы дома, которые строились в то время, а зачастую строятся и сейчас. Даже состоятельным людям не всегда удавалось делать это красиво. Тогда ещё сложно было представить, что ты можешь заплатить профессионалам, чтобы они создали проект, отвечающий твоему вкусу.
Если же дом реально нарисовать самому, то оружие невозможно. Поэтому, конечно, я очень благодарен своим клиентам, которые в том числе и меня слушали, и сами ездили на многое смотрели. Ориентиры были всегда. Взять тот же XIX век, Российскую империю, западные охоты. Да хотя бы музеи, многое же до сих пор сохранилось. Фантастически сделанное произведение искусства в виде охотничьего штуцера XVIII века, например. Или, если смотреть глубже, латы парадные, рогатины медвежьи, соответствующим образом сделанные. Это всё оттуда.
М. К.: Вы считаете, что оружие как произведение искусства, художественное оружие, это элемент самовыражения человека? Или что это?
С. Б.: Я считаю, да. Оружие – одно из немногих вещей, которое вполне себе отражает личность владельца. Но подчёркиваю и настаиваю, что в первую очередь оружие – это функция, оно должно стрелять и попадать, а дальше – вопрос личного подхода к эстетике, охоте, удовольствию. И я категорически против, чтобы хорошее оружие висело на стенке. Оно должно эксплуатироваться. Я знаю людей, которые заказывали очень серьёзные произведения и ездили с ними на сплав, на охоту на Урал или просто охотились в обычной жизни. Да, безусловно, это произведение искусства стоит приличных денег, но это твоё личное, ни с чем несравнимое удовольствие. Очень важна общая эстетика процесса. Как в шутке: «18-летний односолодовый виски отказался выливаться в пластиковый стакан».
Оружие – очень консервативная отрасль. И мы должны понимать, что в начале, в 2000-х, мы оперировали теми брендами, изделиями и гравировкой, которые предлагались компаниями на тот период. Что мы имели? Англичан с их пониманием отделки, австрийцев, немного примыкающих к ним немцев и итальянцев. И да, у нас немного разные охоты, калибры, специфики и требования. Мы хотим лучшее, больше, шире. Условно говоря, я хочу, чтобы у меня было круче, чем у королевы. Могу себе позволить! А вот дальше – что именно, как? И на этом фоне появился Хофер (Peter Hofer). На него сформировался запрос в России.
Неслучайно он очень часто приезжал к нам и показывал, рассказывал. Хофер – очень любопытный персонаж. Он, с моей точки зрения, основатель целого направления, которое сделало из оружия высочайшее произведение прикладного искусства. Он первый, кто придумал совершенно фантастические внешне изделия. Его ранние вещи с совершенно уникальной гравировкой были просто сумасшедшие. Он привнёс в консервативную оружейную отрасль новую эстетику мелкой пластики. Но одновременно с этим, с моей точки зрения, он несколько забыл смысл. Вот это категорически неприемлемо.
Нужно помнить, что оружие должно стрелять, оно должно быть надёжным и в первую очередь быть приспособлено для своей функции. И это не украшение стен. Я убеждён, что во многом именно запрос наших соотечественников натолкнул его на создание подобного рода действительно высокохудожественных изделий. Каждое такое ружьё, штуцер, карабин, уникально. Даже если нечто подобное повторяется, оно всё равно будет другим.
М. К.: А вот пошёл этим путём потом Хауптманн? Или они одновременно шли? Хауптманн же тоже пошёл в какой-то момент по пути того, что, прежде всего, надо удивить.
С. Б.: Нет, это история, связанная с вашим покорным слугой. Герд (Gerd Hauptmann) – очень хороший оружейник, один из лучших. И мы с ним тогда очень активно работали, много изделий делали. Но он был довольно консервативен в своих взглядах. Я ему сказал, мол, слушай, а почему ты не сделаешь нечто такое, как Питер? Ты же лучший оружейник, у тебя правильный подход. Давай! В общем, я его убедил. Так мы создали изделие, которое назвали African Dream. Собственно, после этого изделия он понял, что это рабочая история, что важно создавать что-то очень самобытное, отличное.
Многие хорошие ружья, в общем-то, похожи друг на друга и не совсем подчёркивают индивидуальность. Человек же хочет нечто особенное. Так создаётся изделие, вокруг которого выстраивается целая легенда. Как наше изделие карабин Viking, например. В его основе огромный внутренний смысл. А получилось это совершенно случайно. Мы были с Гердом Хауптманном (Karl Hauptmann GmbH) у меня на даче, в Абрамцево, вместе с Найджелом Бомоном (Nigel Beaumont), тогда гендиректором «Пёрде» (James Purdey & Sons, и, кажется, ещё с Николасом Холтом (Nicholas Holt, аукционный дом HOLTS). Мы пошли погулять, а там, в усадьбе Абрамцево, находится всем известная церквушка по эскизу Васнецова. Очень эстетическая, очень красивая, я бы даже сказал, камерная. А мы как раз обсуждали, что бы такое придумать. Входной портал в церковь и пилястры были украшены стилизованным древнерусским орнаментом. И я говорю: слушайте, давайте сделаем карабин а-ля викинги, кельтские мотивы. И мы придумали карабин «Викинг».
Всё стилизовано, рычаг затвора в виде головы драккара с использованием кельтских мотивов. Получилось очень круто. С моей точки зрения, один из лучших карабинов, которые я когда-то продавал и вообще видел. И я очень благодарен нашим клиентам, которые дали возможность создать что-то подобное и приобрели это изделие. Идея родилась просто из прогулки по Абрамцеву. Герд тогда понял, что у него может получиться, но ему нужен был толчок, чтобы попробовать. А дальше он реализовывал очень хорошие штуки. И, в отличие от Хофера, его изделия – рабочие. И замки подобраны, и сопряжение поверхности соответствующее. Всё как положено.
М. К.: А сейчас каковы у нас отношения со штучниками? Они, по-моему, кончились году в 2016-м?
С. Б.: С одной стороны, должен быть запрос, а с другой – что такое был Бобров или ГК «Охотник»? Это был человек, к которому можно было прийти, посмотреть живые изделия, поговорить о необходимостях, о той самой эстетике, увидеть возможные варианты. И так понять свои задачи. Я был неким посредником между производителем-штучником и заказчиком. В какой-то момент мои клиенты решили, что я им как посредник не нужен. И они стали непосредственно заказывать свои изделия у производителя напрямую. Надо сказать, что не у всех это хорошо получилось. Нельзя игнорировать такие вещи, как знания, опыт, репутация внутри этого мира, определённые обязательства, в конце концов.
Плюс изменилась ситуация по способам ввоза. К сожалению, тех людей, которые хотели и могли себе это позволить, не стало больше. Их количество даже уменьшилось. Ведь это тоже часть экономики. Люди тратят деньги на красивые вещи, когда они спокойны за будущее. Когда же деньги ограничены даже у состоятельных людей, то тратить перестают. Есть же уже оружие, и достаточно, зачем ещё. Такая ситуация и случилась в глобальном аспекте, вернее, начала разворачиваться после 2008 года, когда был переход на индивидуальные заказы без посредника, без меня, без «Кольчуги» и т. д. А окончательно закончилась, как мне кажется, после 2014 года. По крайней мере, мои партнёры-производители говорят, что у них практически нет заказов из России. Удивительно, что из Украины заказы сохранились. Да, сократились, но сохранились.
Мы не затронули ещё одну смешную тему, итальянскую. Они тоже очень любят гравировки, а ещё женщин. Среди их изделий встречаются довольно игривые варианты, в том числе с портретами владельцев, жён, любимых собак и так далее. Выглядит забавно, и это такая исключительно итальянская история. Лично мне это не очень импонирует, но почему бы и нет, наверное.
М. К.: Тем не менее у вас на «вторичном» я видел роскошный Holland…
С. Б.: Его уже купили. Вообще, это специфическая вещь. Это к вопросу о том, что «вот я хочу с перламутровыми пуговицами». Говоришь человеку, что они тут не нужны, а он хочет, и всё. Ну ладно, раз хочешь, пожалуйста. Получается, что это уже как продолжение человека, его личных установок, эстетических воззрений, культурных и семейных традиций. Расскажу вот какую историю. У меня есть один клиент – коллекционер, охотник. В какой-то момент ему это всё надоело и он скинул свои коллекции, оставив себе два ружья. Он по-прежнему ходит с собаками и стреляет. А эти коллекционные экземпляры висят у него в прозрачном сейфе на стене в гостиной, где он собирается с друзьями и семьёй. Он рассказывает, как часто любуется этими ружьями, протирает их, чистит. У него к ним такая непроходящая любовь. Какая-то часть его, видимо, осталась в оружии. И он получает от них колоссальное удовольствие. Удовольствие именно от того, что может взять в руки уникальное изделие, открыть, закрыть, разобрать, собрать, почистить. И он такой не один.
М. К.: А кроме оружия вы что-то ещё пытались внедрить на свой лад?
С. Б.: В своё время я был первым, кто начал заниматься европейской охотничьей одеждой. И старался, и до сих пор стараюсь внедрить эстетику не камуфлированную, а более европейскую – спокойную, классическую, менее милитаризованную. Однако это осталось частью истории.
М. К.: А кроме одежды? Предметы искусства, например? Живопись, картины?
С. Б.: Я пытался. Но с картинами не очень сложилось: то качество, которое я хотел бы видеть у себя в продаже, я не нашёл нигде, не нашёл правильного художника. Графики есть, но это не то. Графика – тонкая история, её нужно понимать. Картины хороши XIX века. С современными художниками у меня не сложилось. И, главное, я запроса не считал. Если с оружием есть заданный стандарт качества, система установок, то с картинами нет такого. Если ты не очень понимаешь в них, то просто видишь какой-то рисунок и всё. Без подготовки качество картины понять очень сложно. Плюс не надо забывать, что я всё же посредник. И это отдельная история. У нас не вышло.
Мы пытались продавать всякую мелкую пластику. Южноафриканцы, например, делают потрясающие серебряные фигурки, пепельницы, тарелочки. В какой-то момент это вызывало интерес, но? честно скажу, выходило не очень: стоило дорого и не имело постоянного спроса. Однажды я познакомился на выставке с удивительным художником из Австрии, который использует топляк (куски дерева, долгое время пролежавшие в воде) и изображает на нём животных: леопарда, буйвола, бородавочника и т. д. Животное становится объёмным и получается словно живым. Это настоящее искусство, которое, надо понимать, дешёвым быть не может. Я привёз такого леопарда, так как мне показалось, что он может стать потрясающим подарком. В итоге он у меня пять лет простоял в магазине (стоил около 5000 евро). Никому он оказался не нужен, и я поставил его себе в кабинет. Поэтому могу сказать, что если к оружию человек может прийти, то с окружающей действительностью (начиная от дизайна дома и заканчивая тарелками и ложками) сложнее.
М. К.: Дело в том, что у нас не хватает критической массы состоятельных охотников. Если бы их у нас было тридцать тысяч, а не полторы, то ситуация могла бы быть совершенно иной.
С. Б.: Да, это говорит о том, что у нас в целом не хватает состоятельных людей. Плюс не все из них обладают вкусом, понимают эстетику. Поэтому количество ценителей ещё меньше, чем просто богатых. А обычные люди ходят по таким магазинам как по музею. И если мы анализируем, кто сейчас наши покупатели, то делаем вывод, что те, кто раньше мог себе позволить ружьё за 2000 евро, сейчас уже не могут. И мы говорим про обычные ружья. Если же взять произведение искусства, то тут уж тем более. Оно стоит очень приличных денег и всегда будет стоить так.
М. К.: Blaser, на самом деле, попытался пойти очень интересным путём. Вы, в принципе, купив обыкновенный Blaser, можете с помощью боковых досок и замены дерева и так далее превратить его в «делюкс» и абсолютный кастом. Причём доски могут сделать лучшие гравёры, тот же Рауш, к примеру.
С. Б.: Я плохо отношусь к подобного рода изделиям Blaser. Объясню. Это такое даже не половинчатое решение, эрзац. Например, если мы кастомизируем автомобиль, мы всё-таки отдаём его в специализированную мастерскую, которая будет переделывать авто серьёзно. Когда мы говорим о стандартном оружии и условно добавляем к нему что-то, то выходит, будто мы к машине среднего качества добавляем какие-то сумасшедшие диски и прочие дорогие штуки. Но от этого машина же лучше не становится. Ну, добавили дорогущие приблуды, и что? Машина же осталась та же! Зачем это делать? Опять же, это как мы бы взяли серийные часы и добавили к ним золотой корпус и крокодиловый ремешок. С моей точки зрения эстетика – в целом. Нельзя взять кусочек и прилепить. Это должна быть комплексная история, концептуальный подход. С пониманием целостного, с особенностями. Это к вопросу о китче и культуре. Люди, увы, часто путают «дорого-богато» с эстетикой и красотой.
Все статьи номера: Русский охотничий журнал, октябрь 2021
