Когда описывают (а чаще всего рисуют себе в воображении) походы «соло», то ситуация, чаще всего, рисуется следующей. Одинокий человек, с большим рюкзаком легко идет звериными тропами, поднимается на пологие перевалы, медитирует на снежных вершинах, пьет чай у костерка, думает о природе, о себе, и мысленно сливается с окружающим его миром.
Идеализированный вариант таких маршрутов выработал в итоге довольно интересный вид теоретиков от туризма, многословно рассуждающих о походах в одиночку, во время которых на человека сходит некая нирвана, мир в душу, здоровье в тело…
На деле, к сожалению, немногие люди представляют себе, что значит путешествовать в одиночку. Походы «соло» требуют довольно специфических качеств характера. Прежде всего – это удел абсолютно самодостаточных людей.
Походы «соло» традиционно делятся на несколько типов:
- Маршрутик для собственного удовольствия - по принципу «туда и обратно» - дня на три. Обычно демонстрирует человеку все, что необходимо, для того, чтобы понять на своей шкуре, что такое походы «соло». При этом, собственно, «соло» человек бывает всего один день.
- Переход из точки А в точку Б по некоей необходимости – батареек для радиостанции принести, срочно обеспечить связь в каком-нибудь безвыходном положении и прочие околоЧэПэшные ситуации.
- Путешествия людей некоторых профессий, которые подразумевают значительную степень автономии. Это могут быть охотники-промысловики, осваивающие значительные участки, а также люди ряда биологических и геологических профессий. По поводу последних, замечу, что отвечающие за технику безопасности начальники полевых партий, к которым эти люди формально были приписаны, обычно их ненавидели.
- Собственно походы «соло» - несколько дней – до десяти – обычно в горах Средней Азии или на Севере. Их практиковали продвинутые адепты эзотерических учений из Москвы и Питера, именовавшиеся «сталкерами».
Должен сказать, что я знаком минимум с пятью людьми, практиковавшими длительные одиночные походы. Для троих это была профессия, постепенно перешедшая в образ жизни (что интересно – один из этих троих – женщина), двое принадлежали к пресловутой категории сталкеров.
Между прочим, сталкеры как раз предпочитали путешествовать парами – просто они отправлялись в дорогу поодиночке, если не находили товарища по душе.
Изначально я попробую сразу же высказать несколько замечаний не в пользу сольных походов. Делаю я это для тех нескольких человек, которые читают эти строки для того, чтобы никогда не попасть в такую ситуацию – глядишь, им поможет. Здоровенным бугаям, мечтающим самоутвердиться и поэкспериментировать на себе, из написанного не поможет ничего.
Во-первых, хотелось бы вспомнить Кнута Рассмуссена, который говорил, что есть масса препятствий, практически непреодолимых для одного, но почти незаметных для двоих. Истинную правду говорил человек!
Во-вторых – человек – существо все же социальное. И если нельзя поделиться с кем-либо зрелищем заката над Памиро-Алаем, открывающегося с Искандер-Куля, то закат этот получается, как бы вам сказать… несколько с горчинкой.
Кроме того, одна голова – хорошо, а две – лучше. Поэтому наличие второй персоны, с которой можно обсудить встречающиеся в дороге трудности, иногда очень и очень желательно.
Кроме того, в походах «соло», все снаряжение у вас, получается, так сказать, «на пределе». Ультралёгкие палатки, спальники, равно коврики и рюкзаки не очень теплы, устойчивы и надежны. Поэтому, когда базовый комплект снаряжения поделен на двоих, можно взять несколько более практичные модели.
Одна из самых неприятных вещей, которая подстерегает человека в сольных походах – это многодневный дождь. Поэтому, если нет возможности найти укрытие, чтобы высушиться и обогреться, необходимо немедленно прекращать движение и городить какое-нибудь укрытие. А в этом укрытии лежать до прекращения непогоды. Что может продлиться неопределенно долгое время. И в одиночку это делать довольно таки скучно.
Что касается возможности брать с собой снаряжение для охоты или рыбалки, то это вопрос очень и очень спорный. Во-первых, для того, чтобы, с одной стороны, «жить» охотой или рыбалкой, и при этом – не сильно задерживаться пути, надо владеть этими способами добычи на уровне высшего пилотажа. Или передвигаться в районах переизбытка рыбы и дичи. Причем, не всегда Ваш опыт и рассказы предшественников могут совпадать.
В частности, вспоминаю, как перед заброской на озеро Эльгыгытгын на Центральной Чукотке мой товарищ отговаривал нас от того, чтобы брать с собой тушёнку. Наш прошлый опыт тоже говорил за то, что уж оленей на берегах и рыбы подо льдом здесь будет сколько угодно.
И что же? Олени подкочевали к озеру незнамо откуда лишь через полтора месяца, а рыба – пресловутый арктический голец, хватающий любую ложку – не ловился первые две недели ни на одну из ведомых нам приманок.
Мне приходилось бродить по несколько дней в одиночку, питаясь пойманными в тундровых ручьях хариусами. Но рыбалкой этого назвать нельзя было никак – я подходил к яме на речке, делал три-четыре заброса – и если они были пустыми, шел по маршруту дальше. Речек было много, ям на них – тоже, каждый вечер чего-то да и бултыхалось в котелке.
Сам я традиционно беру с собой рис, толокно, сгущёнку, тушенку, галеты, сахар, чай. Хватает.
В походы «соло» рекомендуется брать с собой самый маленький коротковолновой радиоприемник. Он даёт возможность узнавать погоду и какие-никакие метеосводки.
Интересно, что расчёт сольных походов мне приходилось наблюдать довольно часто, и производили их предельно профессиональные люди.
Дело в том, что перед каждой заброской руководители экспедиций и полевых отрядов – будь то геологи, биологи, или охотоведы, традиционно рассчитывали возможности самостоятельного выхода или всего отряда, или «одиночного гонца» на некую ближайшую точку, откуда возможно получить помощь. Иногда, по умолчанию, подразумевалось, что отряд будет делать, если его по какой-либо причине не вывезут вертолетом или вездеходом: да-да, такие варианты тоже встречались. Особенно в системе Академии Наук СССР. Я помню, к примеру, как один завлаб попытался оставить зимовать на реке Омолон полевой отряд из трех особенно не понравившихся ему людей.
Забавно, что мне однажды пришлось в «околоЧэПэшной» ситуации таким образом «выходить в люди» с довольно большого расстояния.
Как, собственно говоря, все подобные случаи, этот был результатом любопытного сочетания различных неудач.
Был июль месяц в самом центре Чукотки – водоразделе реки Осиновая (приток Юрумкувеема, левобережье Анадыря)
Высоковольтные батареи для радиостанции сели, а киловаттная электростанция вышла из строя.
Трактор нашей экспедиции с прицепленным к нему дополнительным вагончиком, уехал на мыс Шмидта за теми же батареями, запчастями для электростанции и еще многими полезнейшими вещами. Не доехав до посёлка двадцати километров его движок сломался, о чем нам доверчиво сообщили подкочевавшие оленеводы.
В свою очередь, мне надо было через три недели быть в Ленинграде.
Ближе всего было добираться до мыса Шмидта. Однако, практика ожидания в его аэропорту показывала, что сидеть в нем, ожидая рейсового борта можно не меньше, чем добираться пешком аж до самого Анадыря – единственного места, имевшего тогда относительно устойчивую связь с материком.
И я выбрал самый простой путь - на днях должна была забрасываться экспедиция нашего же института на озеро Эльгыгытгын (45 км «птичьего полета»), и я улетел бы этим же вертолетом в Анадырь. Оттуда же отрапортовал руководству о наших проблемах, и они бы начали их решать.
Расстояние до озера я решил постараться закрыть за три дня, учитывая, что со всеми сопками, хребтами, обходами равнинных тундр, каких-нибудь озер, поисками бродов накрутится около шестидесяти километров.
В качестве снаряжения я взял кусок полиэтилена (палатка-укрытие), болоньевый плащик, суконную куртку, пуховый спальник, несколько свечек для розжига. Примуса брать не стал, потому что в любом случае можно было найти ивняк на костер, а на старых стоянках оленеводов и геологов практически везде присутствуют куски рубероида – так называемый «армянский стланик». Прихватил малокалиберную винтовку, жестяную банку с леской 0,3, несколькими крючками и моточком медной трансформаторной проволоки для изготовления мушек. Ну, естественно, чифирь-бак, буханку хлеба, сахар, чай, рис (немного – не более килограмма), пакет макарон, тушенки (не помню – три или четыре банки)и столько же сгущенки. Кстати – сливочного и подсолнечного масла я не взял совсем – из-за невозможности сохранить, и соли тоже – я её, между прочим, вообще не ем!
На ноги, скрепя сердце одел болотные сапоги – это универсальная обувь чукотских ходоков. Ноги в маршруте желательно иметь хотя бы относительно сухими, а болотные сапоги в горной местности помогают преодолевать вброд речки почти всех размеров, кроме самых крупных. Аптечка включала в себя бинт, йод и анальгин.
Да, надо добавить, что я к тому времени был в тундре полтора месяца, едва не каждый день ходил не меньше, чем по пятнадцать км. То есть, на форму мне жаловаться не приходилось.
Сразу скажу, что если бы во время этого первого перехода я угодил в какую-нибудь серьёзную неприятность, то продолжения бы у моей мини-одиссеи не было.
Не потому, что я сдох бы, а потому что вернулся.
Но погода была как в Крыму (как говорят на Чукотке – бывает два раза в год, но не каждый год), дул лёгкий ветерок, небо было безоблачное, до озера я добежал на третий день, особо не напрягаясь.
В домике рыбаков (пустом) на озере меня ждала записка от наших коллег – они здесь уже побывали, и не на вертолёте, а на вездеходе, который им удалось нанять в Певеке за какой-то бесценок.
И тут я по неосмотрительности начал реализовывать аварийный вариант выхода к стоянке большой геологической партии в 80 километрах оттуда. Я помнил, что вертолет именно из Анадыря туда летает каждую неделю.
Тащиться туда, конечно, надо было не 80 км, а все 120, но я что-то так и рассчитывал. Тем более, после первого успешного перехода почувствовал в себе довольно много уверенности. Маршрут проложил по хребтам правобережья Энмываама, чтобы не сталкиваться с проблемами поиска бродов.
Поймал в озере гольца, съел его (тушёнку к этому времени ещё не трогал) и пошагал дальше.
Погода скурвилась на пятый день похода. Сперва упала облачность, подул сильный ветер. В тот момент это казалось переменой к лучшему – от солнышка я слегка поустал, и комары окончательно оставили меня в покое.
Потом пошел мелкий дождичек.
И я, ещё более сдуру, не стал городить укрытие от дождя, а решил прорываться – тем более, по моим прикидкам, до геологов было не больше шестидесяти километров всяких кругалей.
Я начал торопиться.
Тут по мне ударила проблема, о которой меня предупреждали старые полевики – усталость не чувствуется, но накапливается. Так же как и общее недосыпание в сочетании с мокрой одеждой.
На второй день дождя я понял, что ноги начинают заплетаться, а глаза слипаться.
К этому времени я подошел к довольно плохому месту – мне предстояло спуститься с приятного пологого щебнистого хребта и начать пересекать обширную долину с озерной системой. Причём, где обходить эту озерную систему, мне было совершенно не понятно.
Тогда я на хребте нашел каменную россыпь, забился в какое-то сухое место, пособирал в окрестностях некую растительную ветошь и устроил лукуллов пир – сварил макароны с тушенкой. Отдохнул часа четыре, почувствовал, как хорошо стало, чифирнул – и с рассветом пошел. На долину шириной 10 км я потратил четыре часа.
Ну а потом уже мухой долетел по хребтам до предполагаемого места базирование геологического отряда.
Его не было.
Был типичный антропогенный пейзаж Крайнего Севера – брошенный вагончик и рассыпанные вокруг бочки.
И это было хорошо.
В балке крыша не текла, и была печка.
В одной из бочек я обнаружил литров 80 машинного масла.
Как топить печку нефтепродуктами, на Чукотке знает любой, кто в тундре проработал хотя бы полмесяца.
Я прожил в этом вагончике день, выспался, высушился, согрелся, к тому же погода прояснилась.
Фото сделано на устье реки Мечкерёва, в 2013 году, через 27 лет после описывемых событий. Факторию, в которую я тогда пришёл, смыло изменившимся руслом реки.
Я убил пару зайцев и съел их.
Здесь уже выбор у меня был совсем небогатый – мне надо было добираться до перевалбазы на устье реки Мечкерева в 60 километрах напрямую, но при этом радиус обхода болотистых и заросших кустами долин здесь был самым большим.
Долина Анадыря там расширяется и бортовые хребты разрезает несколько широких долин.
В какой-то дурацкий момент меня даже посетила мысль сгородить плот из пустых бочек и сплавиться. Но в конце концов, решил всё-таки двигаться испытанным пешком. Здесь я уже шёл осторожно, постреливал зайцев, куликов и сусликов.
В итоге на факторию банку тушенки и сгущенки я все-таки принес!
Шел из точки А в точку Б и ровно 13 дней.
На 14-й день заведующий факторией подсадил под каким-то предлогом вертолет, который отвез меня в поселок Марково, потом в Анадырь.
Этот переход многому меня научил: во-первых, я на собственной практике прочувствовал несколько очень серьёзных вещей, имеющих значение при существовании в одиночку; а во-вторых, в-третьих и в-четвёртых окончательно убедился в том, что главное в сольных маршрутах – это внутренняя готовность в одиночку преодолевать, нет, не трудности, а большие однообразные пространства без возможности с кем-либо посоветоваться.
«Однажды утром, вскоре после того как мы достигли реки Поркьюпайн на своем пути к северу, Джимми вдруг издал возглас изумления и указал на что-то впереди. Его острые глаза разглядели черную точку, двигавшуюся по снегу. Скоро ее различил и я. Час спустя мы повстречали одинокого человека с черным от копоти лицом, который, не имея даже собаки, сам тащил за собою свои нарты. То был почтальон, развозивший почту между устьем реки Меккензи и торговыми станциями по ту сторону гор. Я не верил своим глазам. Передо мною стоял человек, который за сотни миль от ближайшего жилья, не имея ни единой души, могущей ему помочь в случае болезни или несчастья, безмятежно шагал в разгаре полярной зимы через скованную льдом и морозом пустыню и даже не подозревал, что он совершает подвиг!
Я исполнился восхищением перед этим мужественным добродушным шотландцем. Мы сразу подружились, и он часто потом писал мне письма, а в последнем просил меня взять его с собою в предстоявшую мне экспедицию на Южный полюс. Я был чрезвычайно рад заполучить его в качестве спутника, и он непременно отправился бы со мною, если бы судьба не решила иначе. Он пропал без вести у устья реки Меккензи, и больше о нем никто не слыхал. Я не могу упустить случая и не почтить здесь памяти этого замечательнейшего, лучшего и благороднейшего из сынов пустыни, которого я имел счастье встретить на моем пути».
Р. Амундсен. Моя жизнь.
