Когда Земля была молодой – или, по крайней мере, моложе на несколько десятков миллионов лет, – на восточной стороне огромного материка, который люди позднее назовут Евразией, начали расти горы. Это были молодые, прекрасные горы, сложенные из серых гранитоидов, со включениями магматических базальтов, а также спрессованных в глубине мира морских отложений, превратившихся в песчаники. Горы были молоды, горды и упирались в низкое мезозойское небо острыми изрезанными вершинами, на которых никогда не таял ослепительный белый снег.
В ложе прочнейших горных пород незаметно вкралась тонкая складка трещиноватой нарушенной породы – крохотная по планетарным масштабам, но довольно значительная по человеческим: около километра шириной и два километра в длину.
Шли тысячелетия, из которых складывались миллионы лет. Горы дробил мороз, размывала вода, превращала в песок жара, а то, что оставалось сверху, полировали ледники.
Потом пришло море.
Холодное суровое море, более полугода покрытое льдом, штормовое и неприветливое.
Нет, море всегда было неподалёку и норовило отгрызть камешек за песчинкой от линии побережья, камешек за песчинкой укатывало оно в свою глубину. Но горы, сложенные из свежих пород, гордые и несокрушимые, устремлённые ввысь, не замечали его, плещущееся неподалёку от подножий. Однако когда чёрные сверкающие гребни закруглились и поседели от выветриваний, крутые плечи склонов поникли и обвисли, а глубокие обрывистые ущелья разгладились и наполнились аллювием, горы обнаружили море совсем рядом с собой. И это была не дружелюбная зеркальная гладь, привычно ласкающая неприступные берега, а ревущая неистовая стихия, неумолимо перемалывающая в своих жерновах усталые камни побережья.
Стихия неустанно взламывала каменные стены, словно бы восхищаясь тем, какие причудливые очертания они принимают под напором ураганов и волн. И вот, наконец, она дошла до тоненькой мягкой складки в непробиваемом панцире крепких каменных стен, за несколько тысячелетий перемололо содержащийся в складке песчаник и ворвалось внутрь скалистого кольца, образовав узкий причудливый залив с почти незаметным с моря входом.
Теперь отвлечёмся от титанических событий, связанных с историей земного шара, тем более что нас они практически не касаются, ибо жизнь наша и жизнь всего человеческого рода на сегодняшний день – лишь мимолётное мгновение в калейдоскопе сил Стихии, царствующих на поверхности планеты. Две тысячи лет тому назад первые люди, пришедшие на побережье моря, двинулись на своих лодках, построенных из дерева и шкур морских животных, на север – подальше от подпирающих с юга воинственных соседей и поближе к неведомым морям с изобилием рыбы и морского зверя.
Пробираясь вдоль изломанного морского берега, несколько семей морских зверобоев обнаружили этот укрытый и от стихий, и от посторонних глаз залив. В залив впадала большая многоводная речка, по которой осенью спускалась радужная многочисленная мальма, а летом и осенью поднимались проходные тихоокеанские лососи; дно залива два раза в сутки освобождалось от воды под влиянием Луны, так что на нём было удобно собирать моллюсков и водоросли; неподалёку от входа располагались длинные каменистые косы, на которых устраивал залёжки морской зверь; а по пологим редколесным сопкам в окрестности кочевали северные олени.
Морские люди посовещались несколько дней кряду – а как же, иначе б они не были людьми, – и порешили никуда дальше не идти, а встать стойбищем в устье реки и осваивать благодатные земли.
Несколько столетий морские люди стояли стойбищем в дальнем конце залива. Изрядно перебили они могучих сивучей, грациозных нерп, стремительных белух. Время от времени самые отчаянные из них вступали в схватки с исполинскими китами и, будучи людьми, опытом и умом одолевали их. Но погибель их была близка, и никто из морзверобоев о ней не подозревал.
Как-то раз на дальних увалах, на белом от ягеля склоне они увидели несколько крошечных фигурок, сидевших верхом на оленях. Не сказать чтобы это их удивило: время от времени молодые люди племени морзверобоев уходили вверх по реке, где ставили загородки для ловли рыбы, и иногда находили в тайге следы присутствия других людей. Судя по следам, эти люди были ниже ростом, суше в кости и старались передвигаться не пешком и на лодках, а на северных оленях, которых им, судя по всему, неким колдовством удалось приручить. Люди эти были хитры, сторожки и старались не попадаться никому на глаза. Морзверобои ценили это их желание и никогда не отправлялись на поиски.
Однако сейчас из кедрового стланика стан морзверобоев пытливо осматривали недобрые раскосые глаза старика Дырэгды.
Старик Дырэгды кочевал горами, тайгой и тундрой вот уже почти шестьдесят лет. Много он побил людей своего племени и чужих племён, отобрал изрядно оленей, рухляди, жёнок, побрал в рабство детей. Теперь по тайге кочевал не один, а целое скопище родов. Всё время родовичи спорили за пастбища, ссорились, а то и дрались. Всё сложнее было кочевать с ними старому Дырэгды, но порядок он поддерживал железный: не одного сына от своих бесчисленных жён уложил старик насмерть собственной рукой, едва только тот начинал сомневаться в праве Дырэгды управлять племенем. Но тяжко стало кочевать Дырэгды, и задумался он о том, о чём никогда до того не задумывался: каково кочевать другим старикам и старухам рода, постоянно меняя место и подстраиваясь под молодых. Пора уже основать большое стойбище в спокойном месте, где доживали бы свой век старики – и он, Дырэгды, с нужным числом молодых девок и малым – охотников и рабов. И вот сейчас он смотрел на такое стойбище с горы...
Поздно вечером к стойбищу зверобоев подошёл незнакомец. Был он молод, измучен, избит и изранен. Говорил на своём языке, непонятном морским людям. Жестами дал он понять, что выгнали его из стойбища родовичи, то ли из-за страшной провинности, то ли по велению духов, то ли ещё по какой неведомой зверобоям причине. Немногого и просил он – поесть и переночевать, с рассветом же вновь в путь тронется.
Изобильным было стойбище морзверобоев, добры и доверчивы стали они за несколько веков, прожитых в уединении, пригрели страдальца на ночь, накормили, напоили и дали девку.
Ушёл наутро чужой человек, хотя предлагали ему остаться: мужики завсегда в тех краях не в достатке были, много гибло их и на промысле, и на заготовке леса, и много из-за чего. Но улыбнулся чужак и, прихрамывая, направился обратно в горы. И не всем в стойбище морзверобоев показалась доброй его улыбка...
А на следующую ночь умерли во сне все мужики морзверобоев, все старики и старухи и все подростки старше десяти лет – зарезанные костяными и кремнёвыми ножами лучших охотников рода Дырэгды.
Перебил всех морзверобоев Дырэгды, жёнок и детей побрал в рабство и основал на берегу собственное стойбище – для заслуженных стариков и их близких. Сам поселился в нём, оттуда через гонцов всем родом руководил. Куда оленей отогнать пасти, в каких ключах зверя ловить будут, как реку делить при ходе рыбы, чтобы всем хватило юколы на зиму.
Помер Дырэгды, однако пришёл в стойбище другой старик – его племянник. Точно так же руководил окрестными родами оленеводов, делил им земли, судил и назначал виновных.
Много десятков лет было так. Но вот принесли люди на стойбище весть, что пришли морем в эти края чужие люди. Странно одетые, в железных шапках, с громовыми палками. Построили большое стойбище из брёвен и засели в нём, требуя, чтобы несли им шкурки соболей. А если не принесут – грозили истребить всю округу.
Усмехнулся старик Накатча – дальний потомок мудрого Дырэгды – и приказал собрать всех тридцать лучших охотников рода. Приказал он им ночью пробраться в деревянное стойбище и порезать чужаков сонных, все вещи их забрать и принести ему, Накатча, в стойбище.
Было это в середине месяца оври унмо, когда надо начинать к рыбалке готовиться, а охотники ещё и к зиме не вернулись. И вообще они не вернулись, и захирело стойбище Накатча, и сам Накатча зимой помер, и многие старики с ним. А осиротелые жёнки с детьми и невольниками разбрелись по окрестным стойбищам, и снова опустело устье реки. Только теперь и река, и залив имели человеческое название.
Сиглан.
