Никогда не видел его праздным. Каждый раз на мольберте стоит начатая работа. Я могу их вспомнить в «лицо»: дикий кот задушил дятла, стадо у деревни Качалово, медведь почуял лося, медведь, рысь… Это только те, что я видел недавно. Хозяин всегда занят – это его нормальное состояние: работает – значит, жив и здоров.
В Северном Чертанове на крыше двух зданий можно рассмотреть странные бетонные «наросты» с большими окнами. Это притаились мастерские. В одной такой поднебесной мастерской работает, а порой и живёт Вадим Алексеевич Горбатов. Небольшой, с глубоко посаженными глазами, начинающими сверкать, когда он оживлён или сердится (полностью захвачен чувством), чем-то он мне напоминает ассирийца. Почему ассирийца, я не могу понять сам, так, видно, представляю себе этот древний народ. И звучит красиво: а-а-ас-с-си-ри-и-и-и-ец. Но родился он не в Месопотамии, а в самом типичном среднерусском селе Качалове, где теперь дыбятся каменные джунгли Бутова. И крыши в те годы крыли ещё соломой и дранкой, мало кто мог позволить себе железо, тем более шифер, потому что родился Вадя 26 января 1940 года…
Для меня самыми драгоценными являются рассказы Горбатова о своём детстве в деревне Качалове и окрестностях (теперь это районы Бутова). «Рисовал зверей с детства. Вот, как я помню себя – рисовал. А время было военное, рисовать особо было нечем. Мы с братом дрались за огрызок карандаша, мать отбирала, потом давала по очереди. Был химический карандаш, потому что писали на ладони номер, когда стояли в очереди за мукой. Цветных карандашей не было вообще. Я помню, рисовал, чтобы цветное сделать – травы берёшь кусочек, смял, потёр, зелёное будет. Одуванчиком потёр, будет жёлтый цвет. Рисунки мои, года три-четыре мне было, сохранились. Рисовал я зверей, несмотря что была война», – вспоминал художник.
Александр Белашов и Вадим Горбатов
Во время войны отец ушёл на фронт, а семья уехала в эвакуацию в Мичуринск, а потом на Алтай. После войны время тяжёлое, голодное. Жили в Качалове – далёком, далёком Подмосковье. До Москвы случалось добираться долго, на электричке, но прежде надо было 4 километра «прогуляться» до станции. А в селе «у всех свои сарайчики, у всех своя скотинка», у Горбатовых тоже водились куры, поросёнок, коза. Трудовое детство: работа на огороде, надо картошку окучить, прополка, дров напилить, наколоть, козу с поросёнком покормить, а козу ещё каждый день отвести в стадо, вечером встретить. В избе жили «горбатовские» коты. Куда в деревне без кошек? Странно, но собак завели только после войны. И постоянно жили птенцы птиц: дрозды, пустельга, соседи приносили подранков, ещё жили ящерицы, ежи, хорёк, белки. Но что особенно привлекало мальчика и очаровывало – лес рядом, где в те былинные времена жили лоси, тетерева, рябчики, вальдшнепы, «всё наземно-гнездящееся».
«Школа была двухэтажная: низ кирпичный, верх деревянный. На этом месте теперь техцентр, а в старину там текла речка Битца, рос яблоневый сад. Каждый день приходилось проходить 3,5 километра до школы. Зимой темно! По утрам стучали в окна, собирались, впереди шли старшие, утаптывали снег. Каждый нёс полено. Проходили мимо церкви Параскевы Пятницы, стоявшей без куполов, внутри – похабные рисунки, запустение. В храме сделали резиновый цех от Бутовского завода. Я помню, как в Качалове были ещё соломенные крыши. Наши первые уроки были устные, потому что чернила за ночь замерзали. Сидели в пальто. Учительница приходила первая, затапливала печь».
Вадим Горбатов МСХШ
А недавно я попросил Горбатова вспомнить другого художника, Алексея Никаноровича Комарова, и получил такие записки: «Я перерисовывал из книг его зверей и птиц, раскрашивал их цветными карандашами, вырезал из старых журналов иллюстрации. Тогда же начал пытаться рисовать с натуры наших кур, козу, кота и прочую живность. И на вопрос взрослых, кем ты хочешь быть, лётчиком или моряком, всегда отвечал, что хочу быть художником, который зверей рисует. Хорошо помню зимний вечер (я тогда был во втором классе): наша учительница Прасковья Петровна Малявская однажды после уроков открыла комнату, где хранились учебные пособия, и разрешила там остаться. „Вот в этом шкафу картины про зверей. Печка прогорит, станет холодно, скажешь сторожу, он школу закроет“. Она подбросила дров в печку, выключила свет в коридоре и ушла. Я раскрыл папку. Это был комплект больших листовых картин Комарова для уроков природоведения. Я не заметил, как за окном стемнело, прогорели дрова, а сторож сам пришёл, заметив свет под дверью».
В. Есаулов в журнале «Охота и охотничье хозяйство» так писал о графике Горбатова: «Он появился среди московских анималистов внезапно. Настолько, что ошарашенная анималистическая общественность приняла его с большой недоверчивостью: „Где же он раньше-то скрывался?“ А он и не скрывался вовсе. Просто, рисуя зверей с детства, не видел для себя возможности пробиться в издательства, да и не очень, видимо, доверял себе. Окончив Строгановку, он долго служил, больше всего на телевидении». Об этом я слышал, а вот сам Вадим Алексеевич рассказал, как попал в среду художников-анималистов: «Я очень трепетно относился к Никольскому и Комарову, к Ватагину отношусь довольно равнодушно.
В.Горбатов 1957
Ещё Вадим Трофимов. Почему я с ним познакомился, почему я вообще стал художником? Пришлось пойти в межсессионную комиссию художников-анималистов, чтобы участвовать в выставке. Возглавлял комиссию Вадим Трофимов. Я с ним связался по телефону. Принёс ему работы домой. Он был мужик доброжелательный. Посмотрел мои работы с удивлением. И сказал приносить работы на выставку. На вторую выставку Трофимов попросил принести наброски с натуры. Я ему принёс. Он посмотрел и говорит: „Фу! Замечательно. Вадим, когда мы на первой выставке смотрели ваши работы с Вадимом Фроловым, решили, что не может быть, что вы дерёте по фотографии. Теперь ясно, что вы настоящий живой художник“. А я наброски не храню».
Не входит сейчас в мои планы рассказать, как Горбатов работал, делал карьеру до того момента, как стал художником и ушёл на вольные хлеба. Применительно к Вадиму Алексеевичу я не стал бы вообще употреблять выражение «делать карьеру»; просто он умел работать и добился высот на преподавательской ниве, работая в Останкино. Только в какой-то момент судьба художника перевесила, повлекла за собой. Если вы читали очерк о друге Горбатова Тариэле Габидзашвили, то обратили внимание на такие слова: «Что я хочу сказать-то: человек, который любил зверей по-настоящему – вот это главное, что надо помнить и знать. Бросил рисование и скульптуру, бросил цивилизованную жизнь с карьерой и общепринятыми благами, ушёл отовсюду, чтобы быть со зверями. Всё он оставил, чтобы быть со зверями, помогать кормить и выращивать их. Как в России говорили: любить – значит жалеть. Хотя это относится к людям, у Тарика это больше относилось к зверям». Это ведь Горбатов и о себе написал: он бросил «карьеру», чтобы быть со зверями и птицами. Факт, ставший частью биографии.
Иллюстрация к книге В.Пажетнова Моя жизнь в лесу и дома
Мы познакомились сравнительно недавно, хотя три десятилетия прожили по соседству на улице Красного Маяка в Чертанове, а жена Горбатова, Наталья Михайловна, ещё в 1980-х годах прошлого века преподавала историю у меня в школе. Много лет прошло, прежде чем мы познакомились с Вадимом Алексеевичем и появилась первая памятная запись – лирическая: «На память о нашей первой встрече и о Чертанове, где мы бродили по одним и тем же дорожкам». А следом – ещё и ещё – новые записи на фотографиях и книга: «Лёше Шульгину, ненавистному отвлекателю от самых важных дел, с благодарностью за отвлечение, за пироги, чаи и всяческий трёп. Ноябрь 2018. Я здесь подбираю материал из своих зарисовок на Устюрте для картин „Последний гепард“»; «Лёша, привет! Эта акварель не придумка. Это белка приходила ко мне на 15-й этаж. Несколько раз. Забиралась по вертикальной стене. Я её угощал семечками и орехами. Она сидела, позировала, а я делал наброски. Если открывал окно, она забегала и на подоконник. Наша белка из нашего с тобой Чертановского леса. Мы земляки, ты, я и белка. Так держать. Заходите и с белкой, и с Катей. Будем есть семечки, орехи и рисовать».
На Магаданском панно Горбатов оставил такую подпись: «Ну, спасибо – порадовал! Прошлое возвращается. Эти два панно для нового Магаданского аэровокзала я делал лет 100 назад. И даже забыл уже, как они выглядят. Уточнение: это всё моя работа – и проект, и исполнение. Но не надо забывать, что я работал не один, а с моим другом Борькой Вороновым, и делали мы всё это у него на квартире в Коломенском. Монтировал я всё уже один в Магадане. Борька не смог поехать. Такая вот история. А буквально вчера по радио сообщили: „В Магадане открыли новый аэропорт“. Вот так проходят дела земные», – 24 декабря 2024 года.
Чертановские земляки
На ещё одной фотографии он меня именует «хранителем и собирателем российских анималистов». Стараюсь соответствовать. Нас крепко связывает Чертаново:
Тень по земле промелькнёт.
ТЭЦ. Травы колышутся. Лето.
Чертаново. Из мастерской
Мыслям лететь далеко...
Ястреб заметен тебе,
Ты поглощён созерцаньем.
Сколько прошлых охот
Память упорно хранит.
Очень многое всегда остаётся за кадром. Широко известно, что особую любовь Горбатов питает к изображению хищных птиц. Однажды я записал за ним рассказы на эту тему: «Я тебе, наверное, это много раз говорил (никогда не говорил. – А. Ш.). Мы переехали жить в Чертаново в 1987 году. Колхоза уже не было, но на месте ТЭС (на Днепропетровской) засевали поле пшеницей. Мы с приятелем там ловили ястребов; обычно – на кролика, бывало – и на перепела. Один мой приятель натаскивал птиц, чтобы охотиться. Один раз достал кролика (а ястреб ни разу кролика не видел). Выпустил кролика, потом пустил ястреба, думал натравить. Ястреб бросился на зверька, но над самой спиной кролика завис в воздухе, а потом взмыл вверх; отлетел, сел на дерево.
Так повторялось несколько раз: налетит на кролика, зависнет над ним, пауза – взмывает ввысь, отлетает прочь. Приятелю пришлось отозвать ястреба, тот подлетел, сел на перчатку. И тут приятель мой допустил роковую ошибку, возбуждённой птице дал команду травить жертву. Ястреб в одну секунду вонзил когти в лицо хозяина. Что такое? Всё просто: птица перевозбудилась. Раньше ястреб охотился на голубей, сейчас не было голубей, а был кролик (неизвестное существо), которого птица видела впервые в жизни. Она (птица) не понимала, что от неё хотят, а поняла только одно: нужно охотиться, затравить. От помутившей голову ярости, страсти – когти вонзились в лицо. Я подбежал, кое-как освободил приятеля от ястреба. Слава богу, глаза остались целы, но когтем ястреб развалил приятелю нижнюю губу. Тот стоит, зажимает рукой губу, на нём белая рубашка вся в крови (собирался на свидание). Поохотились».
Но тогда не было сил или времени записать, как Горбатов боролся за своих хищников: по соседству с гнездом любители ЗОЖ врыли самодельные брусья, и ближе к ночи известный художник ходил, подкапывал и заваливал спортивное сооружение. Несколько раз ЗОЖисты восстанавливали конструкцию, но на четвёртый раз, когда опять брусья валялись в траве, борьба была проиграна, спортсмены переместились в другой уголок Битцевского леса. А однажды у дуба, на котором построили гнездо птицы, верней чуть поодаль в овраге, землянку построили бомжи, бездомные, почти дикие люди. И опять художник выбрал сторону птиц. Всё сделал, чтобы непрошеные гости переселились, оставив в покое любимых хищников. Сколько сил и нервов ушло у Горбатова на странную борьбу! Он вспоминал: «Шёл ночью по лесу, наступишь на сучок, он хрустнет, в мёртвой тишине – звук оглушителен, кажется, грохот долетит до Кремля».
А я вдруг вспомнил одну из первых работ Вадима Алексеевича – набор открыток «Кто как летает», изданную в 1978 году, для которой художник написал вступительную статью: «Подняться в небо – давняя мечта человека. Легенды и документы сохранили нам историю борьбы человека за овладение воздушной средой. От мифического Икара и великого Леонардо до безвестных крепостных и ремесленников тянется цепь попыток преодолеть силу земного притяжения. Совершенно естественно, что и в поисках секретов полёта человек всегда обращался к птице».
Покойный О. Малов очень точно охарактеризовал «местоположение» художника: «Мне представляется, что Вадим Горбатов вобрал в себя лучшие черты Русского Художника классического реалистического направления в самом высоком понимании этого слова». Я помню, что в разговорах часто повторял «художник-анималист, художник-анималист», Горбатов прервал меня: «Лёша, знаешь, я не люблю этого определения, я художник». Тогда до меня дошла бестактность, допущенная в разговоре: помилуйте, разве можно человека втискивать в искусствоведческий штамп, приписывать к «течению»? Дурной это вкус.
Когда зимой-весной 2024 г. готовилась X выставка анималистов «Люди и звери», прошедшая в Солнечногорске в МВЦ «Путевой дворец», неподалёку от Сенежского озера (выставка была посвящена памяти А.В. Кречмара, о котором автор надеется в скором времени опубликовать полноценный очерк), на мою просьбу написать статью в каталог Горбатов ответил согласием. Он тогда написал: «Мне не раз приходилось рисовать животных там, где видел их не я, а кто-то другой. Мне показывали место и рассказывали подробно о встрече. И позже, увидев законченную работу, говорили: „Да, было именно так“.
Случались и вообще мистические вещи: звери приходили именно в то место, где я их нарисовал. Так, однажды, когда я сидел около медвежьего следа и рисовал бредущего по талому снегу зверя, ко мне действительно пришёл медведь. Так было и с волками. После того как я нарисовал пару волков, идущих вдоль берега по льду озера, через час на обратном пути я увидел в бинокль волка и волчицу в том самом месте, где я их нарисовал. Воображение помогает художнику и в том случае, когда какое-либо животное трудно увидеть в местах его обитания. Я не раз наблюдал и рисовал тигра в джунглях Индии, но, когда я бродил по дальневосточной тайге, я не надеялся его увидеть, слишком мала вероятность такой встречи. Но зато я видел мир, в котором он живёт: тайгу, сопки, речные долины.
Мне показывали конкретные места, где видели его следы, остатки добычи, где видели самого тигра. И, когда я, наполненный этими впечатлениями, пробирался вдоль таёжной речки или отдыхал на вершине сопки, передо мною почти вживую, отчётливо до жути, возникал тигр. Это ощущение реального присутствия зверя возникает только в местах его обитания. Поэтому художник, рисующий животных, должен обязательно бывать в тех местах, где живут его герои. Увидеть и отобразить эти места, может быть, важнее, чем увидеть и зарисовать само животное... Убедительность и достоверность картины зависит, прежде всего, от правдивости и точности пейзажа. Только чувствуя неразрывное единство животного с его „средой обитания“, художник может выразить своё восхищение той божественной первозданной гармонией, которая называется Дикой Природой».
До сих пор Вадим Алексеевич Горбатов является самым любимым и востребованным художником у охотников, потому что ни единожды не соврал, потому что удивительно тонок, жив, ярок и классичен, изображая зверей и птиц. Любой его рисунок – произведение искусства. В офисах олигархов, в музеях (скажем, в музее РОРС), в загородных домах и бедных квартирах можно найти оригиналы и репродукции картин Горбатова. Люди любят художника независимо от их общественного положения – депутат ли это или забулдыга. Не забывайте, он пока единственный русский художник, попавший в книги-альбомы «300 лет анималистики» и «Современная анималистика», вышедшие в Великобритании, Горбатов – это мировые рейтинги, топ, слава. Ему 85 лет, путь пройден солидный: от открыток к Красной книге СССР и книжечек Потиевского с чёрно-белыми рисунками (изданными в Карелии) Вадим Алексеевич дошёл до всеобщего признания, даже завистники и недруги вынуждены признавать его заслуги, он патриарх.
Для меня Вадим Горбатов уже давно перекочевал в разряд почти родственников, хотя не могу сказать, что часто ему звоню (мешает застенчивость и уважение к огромному ежедневному труду художника). Впрочем, для своей большой книги об анималистах я попросил его написать вступление – он вновь дал согласие, тем самым благословив труд.
В. Горбатов. Лоси в поле. Акварель
Он помнит многих: Барща, Устинова, Скрынникова, Габидзашвили, Эйгеса… Что меня поражало, в Горбатове нет ревности, память об ушедших для него свята. Я мало встречал таких людей. Когда о его творчестве думаешь, озаряет: он же перерисовал почти все охоты, сколько зверья! И повторяешь за художником Валерием Васильевичем Симоновым: «Ну, Вадим…», благоговейно замолкая.
Юбилейная выставка в Дарвиновском музее – ещё один следочек в биографии художника, юбилейный следок. Счастье, что выставка состоялась. Патриарх был бодр, весел и ироничен.
Хотя весны настали сроки,
Не торопи её приход.
Дуй ветер, дуй, пока не лопнут щёки!
Ты, время, маятник, останови свой ход!
Посвятил Горбатову эти строки художник и поэт Евгений Скрынников. Время остановить невозможно, увы. Счастье, что с нами в настоящем времени живёт и творит Вадим Алексеевич Горбатов: есть на кого равняться, на ком сверять свои «часы», как-то с завихрениями, шаля, идущие в XXI веке.
Все статьи номера: Русский охотничий журнал, июнь 2025
