На глаза мне попадаются старинные фотографии, портреты давно ушедших людей. На фотокарточках всё чинно и благородно: поза чин чинарём, лица портретируемых полны достоинства и глубокомыслия. Они смотрят на меня, будто пытаясь понять, как сейчас обстоят дела. А я гляжу на лица ушедших людей, зная, у кого как сложилась судьба.
Впрочем, не всегда точно известно, как жил и закончил земной путь человек. Вот, пожалуйста, ещё одна история. Рассмотрим-ка фотографию с портретом человека интеллигентного вида в очках, носившего редкое ныне имя Валериан…
Имя Правдухина известно многим любителям охотничьей литературы по книге «Годы. Тропы. Ружьё». Но литературное наследие писателя не ограничивается одной книгой (главным своим произведением сам Правдухин считал роман «Яик уходит в море»). Трагическая гибель автора, казалось, потопила в беспамятстве и его судьбу, и его книги. Ради интереса я открыл на нужную букву том фундаментальной энциклопедии «Русские писатели 1800–1917» – и не нашёл Правдухина.
В.П. Правдухин с матерью и женой
Валериан Павлович родился 2 февраля 1892 года в станице Таналыкской Орского уезда Оренбургской губернии в семье священника Павла Ивановича Правдухина. «Когда я родился, отец был псаломщиком. Но вскоре он сдал экзамен на дьякона, затем на священника». Мать – из крестьянского сословия – Анна Нестеровна. Детей народилось шестеро: пять братьев и сестра. Отца переводили с места на место, поэтому семья колесила по Оренбуржью и Приуралью, нигде надолго не останавливаясь, корней не пуская, хозяйством не обзаводясь.
Учиться Валериан начал в Уральске, а продолжил в Оренбургской духовной семинарии, откуда его исключили за издание журнала «Встань, спящий» и участие в митинге. «У меня был свой мир. По ночам, забравшись в уборную, я читал Толстого, презирал галстуки, модные тогда штрипки, не выходил на семинарские вечера, так как ненавидел танцы, до безумия любил физические игры и думал о переустройстве мира», – писал Правдухин. Что ж, вполне заурядное для начала века мировоззрение: весь мир насилья мы разрушим до основанья, протест, путь в революцию.
Дарственные подписи В.П. Правдухину - другу А.С. Новикову-Прибою
От отца Павла Ивановича Валериан не унаследовал боголюбия, смирения, зато возлюбил природу и познал «неуёмную тоску по степным просторам». Выгнали из семинарии, пришлось кончать гимназию, после чего Правдухин был «удостоен звания учителя начальных училищ с правом преподавания в двуклассных сельских училищах» и отбыл в Акбулакскую школу Тургайской области. Работа в школе нашла отражение в пьесе «Новый учитель, или Трудовая артель». В 1914-м молодой человек отправляется в Москву, где учится на историко-филологическом факультете народного университета имени Шанявского. А в 1917-м возвращается на Урал, работает в земстве, нанимается актёром в провинциальный театр. Как видите, много поступков свершено, видимо, стихийно, теперь не узнать почему. Была и встреча с Лидией Сейфуллиной, ставшей женой писателя: вместе мыкались, боролись с беспризорностью, открывали детские дома, трудовые колонии, библиотеки и читальни, вместе писали пьесы. В Новосибирске Валериан Павлович участвовал в создании журнала «Сибирские огни».
Кому-то это покажется невероятным, но в советской литературе Правдухин был, прежде всего, известен как критик, и даже сильно знаменит. В Москве в квартире Правдухина и Сейфуллиной образовался литературный кружок – некое подобие дореволюционных салонов, – куда частенько наведывались А. Толстой, В. Зазубрин, П. Васильев, М. Пришвин, из станицы Вешенской заглядывал М. Шолохов. М. Шкерин так описывает собрание: «Маленькая, юркая, с дегтярной чёлкой на любу, Сейфуллина сновала между всеми, участвовала во всех разговорах, разгорячась, стукала маленьким кулачком себе по лбу, потом по столу и выпаливала: „Вот!“ Это был её излюбленный приговор тупому человеку. Толстой входил в квартиру всегда шумно – с шуткой, со смехом. Он ещё в передней, а все улыбаются. Остроумный, неистощимый на каламбуры и короткие смешные истории, он умолкал, только когда пил и ел. Бородатый лесной колдун Пришвин, загадочно улыбаясь, подтрунивал над пышноволосым, синеглазым озорником Васильевым, а муж Сейфуллиной, известный в ту пору критик Правдухин, уже „задирал“ кого-нибудь сарказмом». Критик же! Вышли уже его сборники статей «Творец, общество, искусство» и «Литературная современность», а страницы журнала «Красная новь» были в распоряжении литератора Правдухина.
Е.Н. Пермитин с М. А. Шолоховым
Великий пролетарский писатель Максим Горький с симпатией относился к Сейфуллиной и Правдухину, но это не мешало ему не любить ни природу, ни путешествия (крестьянство Горький терпеть не мог тоже). Он без зазрения совести писал в 1931 году: «В социалистическом государстве не должны иметь места такие „журналы“, как „Советский следопыт“, „Природа и люди“, „30 дней“ – пошлейшее издание». Мог Алексей Максимович и любить, и бить. Но справедливости ради отметим: до смерти Горького многих писателей опасались репрессировать, зная, что Горький устроит скандал. Однако, когда в 1931 году началась травля Правдухина, Горький решил не вмешиваться, имел, видимо, некие свои мысли. (Валериан Павлович пытался объяснить, что нападки на него «выходят из рамок литературных».)
Какие отношения царили между писателями? Известно какие: большинство друг другу завидовали и друг друга ненавидели. Популярный советский писатель Ф.В. Гладков (автор «Цемента») в 1925 году писал Горькому, описывая дела в литературе, касался и «Красной нови»: «Литературные нравы у нас немножко дикие: в литературных вопросах – невежество, некультурность, дилетантизм; все – особенно „критики“ и „теоретики“ – размахивают руками… Пример: Осинский, Фатов (вот уже бездарь-то) Лелевич и др.; грешен в этом и Воронский. И все проходимцы, вроде Правдухина, не без успеха, обманывают публику». Учитывая, что Гладков сам лез в большие начальники, тон письма объясним. Это письмо я нашёл в томе «Литературного наследства», посвящённом переписке Горького с писателями. Год рождения Валериана Павловича указан верно, а год смерти кем-то указан 1947-й. Рука редактора не посмела честно поставить нужную цифру.
Редакция журнала Сибирские огни. Крайний справ В.П. Правдухин
«У Пермитина с Правдухиным были особо тёплые и близкие отношения, с оттенком трогательной и заботливой нежности. Их связывали и одинаковые литературные воззрения, и схожесть юношеских лет – Правдухин тоже был сельским учителем, интеллигентом из народа, – и воспоминания о Сибири времён Гражданской войны, и неуёмно-огненная охотничья страсть. Верные друзья в жизни и литературе, на охоте они становились, однако, упорными соперниками, непрерывно соревнуясь в стрельбе. Правдухин, как и Пермитин, тоже стрелял без промаха. Но, поскольку Ефим Николаевич считался в Сибири королём выстрела, он никак не мог допустить, чтобы кто-нибудь „обстрелял“ его – хотя бы и один из самых лучших друзей. Бывало, что Правдухин и обстреливал, но Пермитин – на следующей охоте – непременно догонял его, а потом „вырывался“ вперёд на одно-два очка. Дело, разумеется, не обходилось без взаимных охотничьих колкостей и упрёков и оправданий, но на привале всё это мгновенно забывалось и покрывалось раздольной песней во славу любимой охоты», – эта лирическая зарисовка принадлежит перу Н.П. Смирнова. Николай Павлович со всем жаром сердца воспевал охотничье братство, вынужденно оставляя за скобками трагедию: в 1930-е годы расстреляны братья – Правдухин, Зазубрин, Зарудин, – а Пермитин и сам Смирнов узнали прелести советских лагерей.
Охотничье братство – это не пустой звук. Так сложилось, что писатели-охотники легко сходились, а если начиналась дружба – дружили всю жизнь (такая дружба была у Новикова-Прибоя с Перегудовым, у Н. Смирнова с Зарудиным, у Соколова-Микитова со Зворыкиным, у Правдухина с Пермитиным). Знаменит Валериан Павлович стал как критик, а помнят его за охотничьи книги. «Мои первые воспоминания об охоте относятся к тому времени, когда отец служил в станице Таналыцкой Орского уезда Оренбургской губернии. Мне было тогда меньше пяти лет. Меня редко брали в поле, особенно когда ехали с ночёвкой. Но я был необычайно упрям и настойчив. Братья и отец вынуждены были прибегать к самым разнообразным уловкам, чтобы освободиться от меня. Им никак не удавалось потихоньку улизнуть, хотя бы они выезжали самым ранним утром.
В.Правдухин и Л. Сейфуллина в редакции журнала Сибирские огни
С вечера я так настораживался, что вскакивал при малейшем шуме. Братья проделывали со мной злую шутку. Они привязывали позади тарантаса мою детскую тележку, я садился в неё, весь во власти надежд и сомнений. Когда мы цугом выезжали за ворота, они, отвязав мою тележку, бросали меня посреди дороги. Я падал на землю, царапал её, ломая ногти, рвал на себе волосы, валялся в пыли и ревел таким истошным голосом, что вокруг меня собиралась толпа сердобольных казачек, – вспоминал Правдухин в повести «Охотничья юность». И добавлял, как бы подчёркивая важность сказанного: – Эту страсть (охотничью), неизлечимый сладкий недуг моей жизни, принёс в нашу семью отец из верхотурских лесов, унаследовал её от пермских промышленников, заразив ею всех своих сыновей, – меня, кажется, больше других. Когда я родился, отец был псаломщиком и имел ружьё. Но вскоре он сдал экзамен на дьякона, затем на священника и тем самым лишил себя права охотничать. Но до последнего дня своей жизни он участвовал в наших скитаниях по степям и лесам».
Детство, как ни отрицай это, – наша основа: в самые ранние годы лепится облик и характер человека, в детстве находишь самые яркие образы, краски, впечатления… И Правдухин копается в своих детских годах с физически ощущаемым счастьем. Картинка охоты: «Отец смотрит перед собой, положив ружьё со взведёнными курками на колени. И вдруг я вижу, как из лесочка мимо нас трусит, подскакивая на длинных задних ногах, серый большой заяц.
– Заяц! Папа! Смотри! – заревел я от обуявшего меня радостного восторга.
– С ума сошёл! Молчи! – цыкнул на меня отец.
Я в испуге прижался к земле. Я затаился, как ёж, увидавший перед собою пасть хищника. Мимо нас бежал второй заяц. Отец поднял ружьё к плечу. Всё остановилось во мне. Я ждал. Выстрела не последовало. Шум и крики по лесочку приближались. Я засмотрелся на зайца, усевшегося меж кустов, как вдруг неожиданно грохнул выстрел. Я до сих пор не могу равнодушно слышать ружейный говор, но едва ли теперешнее моё волнение может хотя бы в малейшей степени походить на пережитое в ту минуту. Мне кажется, что и сейчас ещё я ощущаю этот пороховой, горьковато-удушливый запах от первого выстрела.
В.П. Правдухин. Охотничья тропа
– Тащи скорее! – сказал мне отец горячим шёпотом. Я рванулся вперёд к бьющемуся в смертельных судорогах серому, осенней окраски, зайцу».
Мне очень нравится рассказ «Стрепет» – какой-то детской живостью, незамутнённостью взгляда, особым колоритом уральского житья и говора: «В это же лето у нас произошла другая встреча с волками. Бегая, как обычно, босым по берегу старицы, я сильно поранил ногу, наступив на скошенную дудку сухого камыша. Я упал на землю и заревел истошным голосом:
– Ой, мама, умираю! Совсем умираю, о-ох!
Матери не было с нами, но я продолжал звать её на помощь. Братья с похоронной песней перенесли меня на стан. Я заревел ещё сильнее. Отец, промыв рану, начал делать перевязку. Я продолжал стонать и плакать. В этот момент из леса вышел бородатый рябой казак и зычно крикнул:
– Батюшка, нору волчью нашли, копаем! Трёх волчат уже пумали. Ребята, иди смотреть! Потешные!
Сам я не помню, что со мной было, но отец много раз после рассказывал: глаза мои сразу просохли, я вырвался из рук отца, сорвал начатую повязку и понёсся вперёд – вслед за братьями, стараясь их обогнать, умоляя подождать меня. Отец криками пытался меня остановить, – где там! – я даже не оглянулся!» Только в детстве болезнь может пройти за секунду, если ребёнок изумится чему-то до глубины души и забудет о своей беде.
Настоящего писателя можно опознать по нескольким строчкам. Какое наслаждение прочитать: «„Да, может быть, то и был заяц с самого начала?“ – говорю Степану. Он возмущённо машет руками: „Ни. То был леший. Я ж бачив его. Не справился я его за хвист ухватить, был бы у меня в руках. А он, гадюка, хвист промеж ног сховал. А его, окромя хвиста, ни за ще не удержишь. Это я знаю“. Я смеялся».
Братья Правдухины на охоте
У Правдухина было много путешествий, довольно описал он свои странствия и охоты. Граф А.Н. Толстой разделил однажды путешествие с Валерианом Павловичем. Так появился маленький шедевр – охотничий дневник: «Просыпаюсь от треска сучьев. Мы на острове. Чёрный, чёрный берег, за ним проступила мрачная полоса утренней зари. Луна по-осеннему забралась высоко на пёстрые облачка, и свет её уже не светлый. Затихшая перед утром река будто обмелела. В палатке храпит кто-то, как великанья голова. Гляжу на бледное в рассвете созвездие и минуту размышляю… Вот в чём дело: цивилизация задела в нас только корочку, а сердцевиной мы ещё дикари. К охоте нас влечёт не спорт, а первобытная свобода.
У костра под звёздами мы возвращаемся на прародину; сердце, уставшее от напряжения, прижимается к величественному покою земли. Мы переводим дух. Через три тысячи лет, когда куропатки, кроншнепы и тетерева будут домашними птицами, Уральск – элегантным городом, и верблюды останутся только на картинках, – тогда человек, урвавший три недели отдыха, будет проводить его на воздушном корабле. Ну и ладно. До этого так ещё далеко, как вон до той звезды. За три недели шатаний с удочкой и ружьём я выпью до дна эту лазурную, то звёздную, то солнечную чашу. Плеснётся рыба на утренней заре, хрипловато просвистел кроншнеп, загоготали на отмели гуси, ветер напевает песни в сухой полыни, – все звуки – во мне, и во мне – огромный покой. Нужно быть охотником, чтобы открылись глаза и уши. Попробуйте-ка прогуляться так просто, с тросточкой: вы – это одно, природа – другое, вас она не впустит в себя. Для зрителя она – только декорация».
Считаю очень важным заметить, что в молодой советской литературе к охотничьим произведениям было двойственное отношение: почему уходят от классовой борьбы (ВАПП и РАПП), почему погрязли в мелкотемье? В России придётся платить по счетам (бывает, что и по чужим), если ты обладаешь талантом, а если ещё имеешь принципы!.. В 1931 году Правдухин впервые ощутил на себе, как это – оказаться между молотом и наковальней: его повесть «Гугенот из Териберки», опубликованная в журнале «Ленинград», подверглась шквальной критике, получив ярлык «кулацкой». Дело запахло керосином. В дневнике К.И. Чуковского можно прочитать: «Правдухин дал мне своего „Гугенота“ в „Ленинграде“ и показал газетные вырезки, полные ругательства по его адресу».
Максим Горький не заступился. А дальше – трагическая развязка приближалась: в 1933 году опубликован роман об уральском казачестве «Яик уходит в море» (Правдухин пишет: «Отдыхаю первый день от своего злополучного романа… Больше 150 купюр сделано в нём. Осталось ли что от него?»). И 1934, 1935, 1936, 1937 годы. Последняя правдухинская повесть «Школа на Маяке». Ничего уже нельзя изменить.
Газета «Правда» в апреле 1938 года щебетала: «В Московской области установилась хорошая весенняя погода. Москвичи выезжают за город, в леса и на озёра, охотиться на вальдшнепов, уток и тетеревов». Что же, кто-то выезжал и охотился, а в это время в посёлке писателей Переделкино чекисты арестовывали «инженеров человеческих душ». На Лубянку свезли (кого в 1937-м, кого годом позднее) Пильняка, Касаткина, Зазубрина и Правдухина (не всех, далеко не всех я назвал из несчастных). В замечательной книге В. Шенталинского «Преступление без наказания» читаем: «„Каэрбанда“ Валериана Правдухина возникла, ещё когда её главарь о ней не подозревал».
В.П. Правдухин боретс с красным графом Толстым А.Н.
Следственные дела «лепились» из воздуха; вот и в случае с Правдухиным всё решила Судьба: сперва придумали дело писателей Карпова – Макарова, которое заменили делом Клычкова, дело Клычкова (крестьянских писателей) переросло в дело Воронского («Перевал»), как итог – дело «сибиряков» с Зазубриным и Правдухиным во главе. 16 августа 1937 года Валериан Павлович Правдухин был арестован, девять месяцев мужественно держался. Только в мае 1938 года им подписан протокол с признанием, но до сих пор вызывает вопрос: он или не он подписал бумаги? Хотя какая разница теперь? Большая разница… Расстрельный список от 20 августа 1938 года на 313 человек подписан Сталиным и Молотовым. Номер Правдухина – 215-й. 28 августа 1938 года писателя расстреляли. В писательском доме по адресу проезд Художественного театра, 2 дожила до смерти жена Валериана Павловича – Лидия Сейфуллина. «…Вела замкнутую, одинокую жизнь, и встречаться с ней было нелегко: и я, и Пермитин напоминали ей незабытое прошлое – она очень любила Правдухина, и нередко в разгар беседы голос её, грудной и глуховатый, вдруг пресекался и в прекрасных, чёрно-золотистых глазах показывались слёзы», – вспоминал Н.П. Смирнов.
А ведь какое, в самом деле, было страшное время; писатель работал над замечательной книгой, а в дневник писал: «Что я делаю? Всё пишу свой ненужный роман. Несовременный, мирный и идиллический. Таково приблизительно мнение Зазубрина и Лидии Николаевны. Впрочем, Зазубрин слышал лишь первые две-три главы. А Л.Н., прочитав две части, говорит, что трогательно до тоски, но… зачем теперь такие книги?» Речь шла о «Яик уходит в небо». Зазубрина убили, а Сейфуллина, овдовев, плакала о Правдухине, сохранив квартиру и статус члена Союза советских писателей в самой свободной и счастливой стране. «Яик уходит в небо» издали уже после смерти Сталина. Оправдалось пророчество Правдухина, озвученное в письме к Н.П. Смирнову: «Конечно, это не для теперешнего печатания».
Фото В.П. Правдухина. На охоте. Раненая дрофа
Так, и что было дальше? Военная коллегия в 1956 году пересмотрела дело Правдухина и, не найдя состава преступления, 4 августа реабилитировала писателя. А нам остаётся только смотреть на белые пятна в биографии Валериана Павловича и гадать, как было на самом деле. Похоже такое занятие на гадание на кофейной гуще. А архивы бывшего КГБ закрыты.
Индейцы верили в духов предков. Где теперь дух Правдухина? «Всё моё существо томит неуёмная страсть по степным просторам, по бродяжничеству, тоска, не покидающая меня…» Дух Правдухина – в любимых уральских степях, и форма не важна. И не думайте: какая трагедия, какое несчастье! При всех неутешительных фактах Правдухин был одним из самых счастливых людей на земле: он был писателем и познал восторг творчества.
Все статьи номера: Русский охотничий журнал, август 2025
