45 лет пролежал этот материал у меня в архиве. Написан был по заявке советского журнала «Край рад», выходившего в Польше на польском языке, но почему-то так и не был опубликован. И вдруг неожиданно был проявлен интерес к уже давно забытой странице из моей жизни.
Газета «Магаданская правда» сообщала, что егерь Анадырского района Чукотского национального округа Виктор Гунченко, проживающий в посёлке Марково, является обладателем уникальной скрипки итальянской фирмы «Маджини», изготовленной аж в 1695 году.
Подобное сообщение, по-моему, не оставит равнодушным любого читателя, тем более журналиста. От столицы советского Северо-Востока Магадана до чукотского посёлка Марково не так уж и далеко (по северным понятиям, естественно). Каких-нибудь четыре часа лёта на краснокрылом Ил-14. Одного свободного времени и желания полететь в Марково оказалось, однако, далеко не достаточно. Почти весь февраль держалась нелётная погода: морозы за –50 и туман. Но вот настал тот счастливый момент, когда лыжи нашего самолёта коснулись марковской земли и стюардесса в лисьей шапке, приветливо улыбнувшись, объявила: «Наш самолёт приземлился в аэропорту Марково. Температура за бортом –48 градусов. Желаю счастливого отдыха». Её бы устами да мед пить. А тут до посёлка добрых два километра, и, естественно, никаких автобусов.
При словах «чукотский посёлок» воображение многих рисует обилие яранг, собачьих и оленьих упряжек. Ничего подобного в Марково не оказалось. Посёлок и раньше отличался своим европеизированным видом, видимо, потому, что являлся оплотом христианства на Чукотке, одним из первых поселений казаков-первопроходцев, ассимилировавших позднее с коренным населением – юкагирами, чуванцами, чукчами. Что касается собачьих упряжек, то единственную в селе, как оказалось, держал егерь Гунченко, объезжавший на ней свои угодья. Ровные улочки Марково, белые хаты и обилие берёз скорее подходили бы украинскому селу. И только раскосые лица марковчан да 50-градусный мороз напоминали, что мы действительно на Чукотке.
Хозяина, как и следовало ожидать, дома не оказалось. Неделю назад он отправился в свою охотничью избушку – проверить капканы, разложить корм, поохотиться и порыбачить. В просторной украинской хате меня радушно встретила его жена – юкагирка Мария. Средних лет женщина, с красивыми чертами лица, постоянно улыбающаяся и суетливая. Глядя на неё, никак не скажешь, что она мать-героиня, вырастившая десятерых детей.
Уже через час я довольно подробно знал биографию её супруга. Ему не было ещё и девятнадцати, когда он решился поехать на край света. О заснеженных равнинах и сильных людях Севера он знал только из рассказов Джека Лондона, которые читал в приложении к газете «Гудок» и любил до безумия. Зародилась мысль: хочешь проверить себя – поезжай в страну, где живут эти люди. Уже в молодости Виктор отличался незаурядными организаторскими способностями. Вместе с молодёжью училища, где он занимался, организовал агитбригаду и выезжал с ней в украинские сёла. Его замусоленная скрипка, на которой он ещё в детстве самостоятельно научился играть, звучала в станицах на самодеятельных концертах, после которых начинались импровизированные дискуссии о советской власти, преобразовании деревни, коллективизации.
Окончив училище, готовившее учителей с агрономическим уклоном, Виктор Гунченко, страстно влюблённый в неведомый ему Север, никогда не выезжавший дальше родной Украины, написал письмо в Комитет Севера при ВЦИКе, в котором, в частности, были такие слова: «Хочу помогать отсталым народам Дальнего Севера строить новую счастливую жизнь». Просьба 19-летнего украинского хлопца была удовлетворена. Так осенью 1932 года в чукотском посёлке Еропол появился новый человек, а во вновь открытой еропольской школе – новый учитель.
«Парень он был видный, – вспоминает Мария Гунченко, – высокий, красивый, общительный. Да трудновато ему было поначалу. Школа располагалась в бывшей церкви. Квартиры не было – жил прямо на алтаре. Классы помещались в молельной. Молодёжь тянулась к учителю, но не всегда понимала его. Он утверждал, что творец всего на земле – человек, а старики твердили о силе духов и заклинаний».
Да, на Украине было легче доказывать свою правоту. Здесь же приходилось начинать битву с азов. И он начал эту битву с привлечения на свою сторону детей и подростков – будущего этого края. Первым полем «классовых битв» стал… пришкольный участок. Вместе с детворой молодой учитель-агроном начал опыты по освоению вечной чукотской мерзлоты. Вооружившись кирками и лопатами, в короткое северное лето вскопал Виктор со своими помощниками землю. Рядом, злобно поглядывая на странное занятие пришельца, крутился шаман. «Грех шевелить землю», – говорил. А старые чукчи, поддакивая ему, пророчили: «Не может человек, ушедший в страну предков, возвратиться обратно. Не может мёртвая земля стать живой».
Тем временем на огороде были высажены семена моркови, репы, редиса. Старики с опаской и недоверием поглядывали на «греховодные» действия учителя. Зато ребят трудно было загнать домой с поля . Солнце ещё не показалось над горизонтом, а они уже были тут как тут: посмотреть, не появилось ли что-нибудь. И когда из бурой земли высунулись робкие побеги нового урожая, на него приходили смотреть не только всем посёлком, но и из соседних сёл. Смельчаков попробовать первую морковку оказалось совсем мало. Старый чуванец Шарыпов, уважаемый во всей округе охотник и рыбак, недоверчиво повертел в руках незнакомый плод, вытер об рукав и, откусив кусочек, долго жевал его. Потом улыбнулся, подмигнул Виктору и бросил: «Вкусно. Молодец!» Вот так, совсем прозаически, было получено «добро» на развитие чукотского земледелия.
В 1937 году начали организовываться на Чукотке первые колхозы. Вспомнили об учителе Гунченко и его опытах. Молодой агроном ездил в качестве уполномоченного райкома партии по отдалённым посёлкам, объясняя там суть новых преобразований, был частым гостем в стойбищах оленеводов в тундре, помогал перевести коренное население глубинных районов Чукотки на оседлость. В память о бесстрашных переходах тех лет люди назвали одну из проток реки Анадырь Гунченковской протокой. При личном участии Виктора было заложено три посёлка, население которых сейчас уже перевалило за тысячу человек.
Простой народ радушно встречал молодого агронома. Слава о Гунченко, его неподкупности и принципиальности разносилась далеко по тундре. И если где случалась несправедливость или возникал спор, люди сотню километров шли к нему. «Гунченко рассудит. Он человек правильный», – любили говорить они. Многие не понимали тогда, что его «правильность» объяснялась проникновенной верой в победу дела, ради которого он приехал на край земли.
Коллективизация на Чукотке проходила трудно. Не раз над жизнью Виктора нависала смертельная опасность, но пастухи-бедняки умели вовремя предупредить и спасти. Есть в коллекции егеря Гунченко интересный сувенир – морской кортик старинной работы. История его довольно своеобразна. При царе на Чукотке власти назначали старост из местного населения и выдавали им атрибуты власти: фуражку с кокардой и холодное оружие. И вот в одном из селений в самый разгар коллективизации после одного из выступлений на общем собрании пастухов к Виктору подошла старушка-эвенкийка и протянула ему морской кортик, отделанный серебром и разукрашенный богатой резьбой и чеканкой. «Возьми, ты правильный человек!» – сказала старуха, протягивая кортик под крики одобрения односельчан. Этот подарок от местного населения был и остаётся самым дорогим для Виктора Гунченко.
В 38-м надумали марковчане, куда к тому времени уже переехала семья Гунченко, всерьёз взяться за земледелие. Облюбовали поле, выкорчевали пни, выровняли и принялись копать. Ни о каких тракторах на Чукотке, естественно, и речи быть не могло. Единственной тягловой силой в посёлке были два быка, которых держали на мясо, да уж больно ленивы оказались они. Тут-то и пришла в голову агронома мысль пахать на… собаках. Собрали все деревенские упряжки, впрягли и бездомных собак, и началась работа! Новая «собачья жизнь» пришлась им не по нутру, и потом селяне ещё долго ловили разбежавшихся пахарей.
Вскоре пришли новые заботы. Ранние заморозки готовы были загубить урожай. Со всего посёлка собирали оленьи шкуры, чтобы укрывать посевы. Отстояли марковчане свой урожай. А через год колхоз уже собирал на своих 3 гектарах пахоты такие урожаи картофеля и капусты, что не только полностью обеспечивал себя и окрестные сёла, но и «экспортировал» за сотни километров.
К началу войны Виктор уже был главным агрономом Анадырского района. Чукотские селекционеры опрокидывали все представления о северном земледелии. На окраине России появилась широкая сеть парниковых хозяйств, популярным стало овощеводство в открытом грунте, молочное животноводство.
Опорный сельскохозяйственный пункт полярного института животноводства и земледелия, созданный в посёлке Марково, успешно доказывал, что в короткое северное лето можно успеть вырастить неплохие урожаи капусты, картофеля, моркови, редиса…
Через день, ещё не видя хозяина, я уже знал от односельчан о Викторе Гунченко столько, что мне трудно было представить себе встречу с ним. Казалось, что я давно знаком с этим человеком, и тем не менее я с трепетом ожидал встречи.
Он ввалился в дом поздно вечером, когда вся семья была в сборе. В меховой одежде тундровика он казался гигантом. Малахай закрывал его лицо, и видны были только по-отцовски добрые глаза. Виктор быстро разделся в сенях и вошёл в комнату. Высокий, стройный, с сильными, загрубевшими на морозе руками и загоревшим лицом – ему трудно было дать его 57. Больше всего меня удивило в нём умение слушать собеседника: он был весь внимание и не сводил своих ласковых глаз с говорящего. (Позднее я понял, что в большей степени это объяснялось тем, что он почти потерял слух). Он жадно ловил последние новости, которые я привёз с собой. Расспрашивал о жизни в Магадане и Москве. Говорил, что скучает по городу, когда долго бывает в тайге, а попадая в город, быстро устаёт от него, и его тянет назад в лес.
В конце вечера по просьбе детей отец взял скрипку. В его сильных натруженных руках изящная «Маджини» почти что потерялась. Он с упоением играл Моцарта, Винявского, Зуппе, Штрауса. Играл и, по совести говоря, здорово привирал. Чувствовалось отсутствие тренировки и школы. Грубые в ссадинах пальцы не слушались музыканта, они то и дело зажимали вместо одной сразу две струны. И тем не менее эффект, полученный от импровизированного концерта, был неповторимым. Потом по радио транслировали «Сильву» Кальмана, и хозяин дома вдохновенно подыгрывал оркестру.
Наутро вместе с егерем и его старшим сыном, Эдуардом, мы отправились за 25 км в охотничью избушку (кстати, мне настолько там понравилось, что летом я повторил этот маршрут уже по воде). День был отменный: полное безветрие и морозец где-то под 40. Широкие охотничьи лыжи, подбитые камусом, великолепно скользили по насту и позволяли без труда взбираться на крутые овраги. По пути егерь проверял ловушки, оставлял в кормушках мясо, рыбу, зерно. От Гунченко-старшего я узнал некоторые премудрости охотничьего ремесла. Если хочешь, чтобы добыча была богатой, умей привадить зверя к своему участку (на Чукотке все угодья разделены на участки и закреплены за отдельными охотниками): вовремя подкармливай его, не тревожь в неохотничий период, оберегай от хищников. Сколько раз видели односельчане, как егерь Гунченко буквально с рук подкармливал обессилевшую медведицу рыбой или лечил лис, переносил в безопасное место во время наводнения беззащитных щенков и зайцев.
Он читает лес, словно книгу. По едва заметным следам угадывает, какой и когда прошёл зверь. Про себя подсчитывает, далеко ли он ушёл и в какой ловушке окажется. Дорогу преграждает наледь. Вода парит, словно горячая. Я ошибочно полагал, что в сильные морозы река промерзает до дна. Но как бы ни промерзала река, ключ продолжает бить, и вода где-нибудь находит выход наружу. Более того, чем сильней мороз, тем больше вероятность стихийных наледей. Лёд на реке бирюзового цвета, вздулся. Егерь не спеша осматривает реку. «Здесь пойдём», – указывает он на мокрый лёд. На мой недоумённый взгляд поясняет: «Видишь следы – это лисьи. А там, где лёд выдержал лису, человека на лыжах и подавно выдержит, потому что в пересчёте на квадратные сантиметры давление человека на широких лыжах на лёд гораздо меньше, чем давление лисьих лап».
К вечеру, когда уже надвигались сумерки, на опушке леса, словно из-под земли, вырос сказочный охотничий домик. Ребята бросились расчищать вход в избушку, а я стал устанавливать камеру на штатив. В окне зажглась свеча и – о чудо! Толстый слой льда на стекле выполнил роль лупы, и поляна осветилась неповторимым светом. Куинджи тут делать было бы нечего. Я нажал на спуск. Решил перемотать кадр, и… раздался хруст лопнувшей на морозе плёнки. Настроение было испорчено напрочь. В доме я залез в кукуль, вынул отснятый кусочек плёнки, завернул его плотно в чёрную бумагу и засунул в гильзу от патрона. Уже потом, в Москве, после проявки этого кадра выяснилось, что я сделал лучший снимок моей жизни!
В небольшом помещении охотничьей избушки у печки ровно уложены дрова. На полке спички, галеты, вяленая рыба, консервы, чай. На столе записка: «Спасибо за гостеприимство и чай. Иван». «Это наш охотник с соседнего участка. Греться без меня заходил». На Севере дома не закрываются и в любую погоду открыты для гостей. Даже если хозяина нет дома.
Уже далеко за полночь. В печке потрескивают поленья. Выпит не один чайник крепко заваренного чая. Гунченко рассказывает о своей давней любви – сельском хозяйстве на Севере. Это случилось уже в далёком 1943-м. Плохо в то время было на Чукотке с табаком. В основном он шёл на фронт, в посёлках с табаком было очень туго. Местные понимали, что фронту без курева нельзя, и мирились с таким положением. Тут-то и пришла селекционеру Гунченко (хоть сам-то никогда не курил) шальная мысль – вырастить на Чукотке табак. Уж насколько верили агроному сельчане, насколько велик был его авторитет, а тут только посмеялись: «Чудак! Табак на юге растёт, да и то не везде!» А Гунченко разослал в разные концы страны письма с просьбой прислать ему семена табака. Выбрал на опушке леса место для будущей плантации, тщательно обработал её. За месяц до наступления лета и оттаивания почвы вырастил в парниках рассаду. С наступлением же длинных полярных дней высадил рассаду в открытый грунт. Сутками ухаживал он за нежными растениями, обогревая их ночью дымом костров, подкармливал удобрениями. К концу лета на опушке шумело свыше 4 тысяч растений выше человеческого роста. Вскоре слух о гунченском табаке прошёл по окрестным сёлам. Началось настоящее паломничество. Но не тут-то было. Агроном сдал в поселковый совет все 400 кг (!) сухого табака до последнего грамма, и он был поровну разделён между курящими пастухами и охотниками всего района.
Прошло уже несколько десятков лет, а помнят старики Ламутского, Еропола и Ваег тот табачок…Разные были потом времена у Виктора Гунченко. Избирали его и председателем колхоза. Да недолго он пробыл на высшей руководящей должности – заболел крепко. Стал глохнуть. В долгие зимние вечера думал, куда бы пойти работать, чтобы людям польза была от него, глухого. А тут как раз предложили возглавить охотинспекцию. Согласился бывший агроном: лес он любил, повадки зверей знал хорошо. Охрана природы от стихийных бедствий и пакостных рук браконьеров пришлась ему по душе. Вот и бродит он по чукотским лесам, верный своей юношеской мечте о строительстве счастливой жизни на окраине России.
Расставаясь с егерем Гунченко, я спросил, не тянет ли его домой на Украину, не думает ли он на старости лет уезжать с Чукотки. «Человек не птица, чтоб перелетать с места на место. Уж если избрал судьбу, то нечего её испытывать, – задумчиво ответил он и добавил: – Каждому человеку отведено своё место на земле. Как звезде на небе. Моё место здесь – на Чукотке».
P. S. Кстати, о сенсации – скрипке «Маджини» на Чукотке. Эту скрипку подарил отцу третий ребёнок в семье – сын Эдуард, купивший её на базаре во Владивостоке у китайского эмигранта. Но, право же, «Маджини» на Чукотке далеко не сенсация, и не она достойна первой полосы газеты.
Русский охотничий журнал, февраль 2017 г.
