Избушечная культура – очень специфическая черта охотничьей культуры промысловой России, занимающей, наверное, не менее трёх четвертей территории нашей страны. Это синтез старой системы родовых стойбищ, ясачных зимовий и системы закреплённых традиционных промысловых участков, окончательно оформившейся в период расцвета госпромхозов.
Центром каждого промыслового участка всегда является база. Это практически усадьба, в которой промысловик проводит от двух до шести месяцев в году. Как правило, это большая изба с некоторым количеством приусадебных построек и сооружений: с гаражом для снегохода, вольерой или землянкой для собак, сараем для хранения моторов, сетей, бочкотары и мешков с солью.
База строится обычно на месте, где охотник имеет возможность заниматься некоторым дополнительным промыслом: рыбалкой или сбором дикоросов. А уже от базы во все стороны, как паутинки, протянуты путики, которые обставляются капканами. А по путикам уже разбросаны т. н. переходные зимовья.
Переходное зимовье, «переходнуха», или «переходная зимуха» – это обычно маленькая хижина: 3×3, 3×2, максимум, 3×4 метра. Ровно столько, чтобы в ней умещались печка, нары и было чуть-чуть места для небольших запасов чего-то и дров. Рядом с переходнушкой стоял лабаз, на котором летом хранился некий минимум снаряжения: матрас, спальный мешок, несколько килограммов макарон, круп, десяток банок консервов. При первом обходе участка весь этот скарб доставался с лабаза и с тех пор лежал в избе (медведи к тому времени уже залегали в спячку), при закрытии капканов – укладывался обратно, на длительное хранение.
Расстояние между «переходнушками» обычно составляло плюс-минус 10–15 км – ровно такое, какое человек мог пройти по тайге с некоторой работой и без особого напряжения. Ну и с расчётом на то, что с некоторым напряжением человек сможет пройти вдвое большее расстояние – до следующей переходнушки, если с этой что-то случится. Например, её разберёт шатун или сожгут проходящие туристы.
На промысловых участках (некоторые из которых в Сибири были площадью с небольшое европейское государство – скажем, с Андорру или Великое герцогство Люксембургское) опытный промысловик имел до полутора десятков и даже больше переходных избушек. И не только потому, что они были в принципе необходимы. За избушки в госпромхозах платили, их надо было только вписать заранее в утверждаемый начальством «План развития участка». После окончания строительства по участкам летал вертолёт (или они объезжались на вездеходе), избушки описывались, им присваивались инвентарные номера, и они ставились на баланс предприятия.
Избушка, даже при поверхностном взгляде на её внешний вид, могла довольно много сказать опытному человеку об её строителе или владельце. Этот – ленивый, этот – трудящий, этот – очень сильный, этот – сообразительный разгильдяй, этот – низенький, этот – высокий… Здесь человек работал один, а здесь – с напарником, возможно, с двумя. Про избушечную культуру надо писать полноценные исследовательские монографии, а не темы номеров журналов посвящать, ничего-то здесь толком не умещается…
Избушечную культуру обычно связывают с лесами и тайгой, но и система распределения промысловых вагончиков в тундре тоже является одной из её разновидностей.
Сегодня любой арендатор лесных и охотничьих угодий (а у нас в аренде находится сейчас половина всех лесов, степей и тундры в стране – а вокруг больших городов так и вообще всё) к избушкам относится, мягко говоря, отрицательно. В значительной степени справедливо он полагает их потенциально возможным убежищем всякого хренового народа: браконьеров, бродяг, бомжей. Арендатор сегодня опирается не на систему зимовий, а на стационарные базы для коммерческого использования – с электричеством, кухней, баней, гаражом. Ну и с постоянно находящимся на этих базах обслуживающим персоналом. Поэтому сам он охватывает свою территорию с помощью вездеходного транспорта и «домиков на колёсах» – то есть того же вездеходного транспорта, но с кунгами.
А избушки он жгёт. Поэтому избушки сейчас сохраняются только в совершенно глухих и заведомо ничейных местах.
Как вы уже поняли, первым врагом избушки является человек. Арендатор сожжёт, путник всё съест и утащит то, что сможет унести. Более того, я даже в блогах путешественников встречал истории, как они пилили на дрова чужое жильё, не находясь при этом в безвыходной ситуации. Не самые плохие люди, судя по их блогам, кстати. То есть байку про то, что «кто в избу что положил, тот то оттуда и возьмёт» – забыли. Как сказку для дефективных детишек. Главными врагами избы и её содержимого являются человек и медведь. Именно в таком порядке. И если вы в избе храните хоть что-то что дороже трёх рублей, избу надо прятать. Про то, как надо прятать избы, можно курсы проводить. Вебинары. С участием всех действующих лиц: браконьеров, рыбнадзоров, охотинспекции, полицейских.
Соответственно, изба, в идеале, доступна только построившему её человеку и очень узкому кругу, входящему в его личную орбиту, – компаньонам по промыслу. В сферическом в вакууме варианте – только построившему.
Почему так?
Причин здесь две.
В подавляющем большинстве наш охотник, находящийся на промысле в тайге, делает что-нибудь незаконное. Или пушнину перелавливает; или лосика не в сезон стукнет; или рыбу наловит не ту, которую нужно, или не сколько надо, а больше раза в два-три-четыре; да и валежник собирать нам только в прошлом году разрешили, не забывайте. В общем, опытный лесовик обычно исходит из максимы «Запрещено всё!». Потому и к строительству изб подходит как партизан на оккупируемой территории.
Второе – туристы и всякий праздношатающийся по тайге народ. Помните, как в старых книгах описывается, что в избе на виду обязательно должны оставаться небольшой запас продуктов, спички, посуда на одного человека? Для того чтобы одинокий путник в тайге мог и подкрепиться, и обогреться?
А задумывались ли вы, дорогой читатель, кто был такой этот «одинокий путник»? Одинокий путник в рамках периода до начала примерно 80-х годов XX века как раз обычно входил в близкий круг строителя избы. Оленевод Дьячков из стойбища за хребтом, Володька Дунаев с нижнего участка, который пойдёт через участок соседа в посёлок, да… Да, пожалуй, и всё.
А чужие, спросите вы? Чужие здесь не ходят…
А вот примерно с середины 80-х годов к многочисленным карательно-надзирательным органам добавились и эти… Чужие. Туристы на лыжах и байдарках, «мясные» браконьеры на КАМАЗах, рыбаки на снегоходах и моторках. Просто всякий шатающийся люд, ищущий, что спереть.
Оно вам надо?
Когда рассказывают про то, что избушки в промысловой зоне делаются, в том числе, с целью облегчить жизнь странствующему по лесу путнику, – это совсем не так. Избы строятся в тайге кем-то конкретным и «под себя», из предположения, что больше никто, кроме него, этими избушками пользоваться не будет. Потому что таёжный промысел – это потребление материального ресурса, причём лимитированного, а не безмятежная медитация на пупок и вращающиеся снежинки. Заработок денег. И посторонние люди промысловику в лесу не то что не нужны – они ему вредны.
Поэтому избушки в лесу строятся для самого строителя и облегчают жизнь сугубо ему. Это он прилагает мастерство и знание местности для того, чтобы переходы между зимовьями были продуктивными, комфортными и относительно недолгими. Это, прежде всего, для него в избушке может быть граммов 200 сахара, чай и спички (сейчас всё реже – последний раз вообще слышал: «Ты зачем спички на виду оставляешь? Хочешь, чтобы „туристы“ избу спалили?»). И если кто-то другой в тайге не выживет – неважно, смог он воспользоваться избушкой или замёрз в наледи, – никогда не скажут: «Не повезло». А скажут – «не смог». То есть – не хватило умения. В общем, сам виноват.
То есть изба не должна стоять на приметном и хорошо «читаемом» месте: на юру, на берегу реки, на тропе, на дороге. Самое главное – её ни при каких случаях не должно быть видно с моторного транспорта. И тут надо помнить, что просматриваемость местности очень сильно колеблется в зависимости от времени года и состояния листвы.
Здесь, правда, я должен сказать одну важную вещь. Народ преимущественно ленив, а в огромном большинстве – ленив очень. А тайгу шагами мерить – не пальцами в клавиатуру тыкать. Поэтому самый надёжный замок в непромысловом районе и вдалеке от туристских маршрутов – удаление избы на дневной переход от дороги. Километров на 20 так. Но это должна быть какая-нибудь тайга типа приленской или северо-восточной, чтобы в ней не было ни женьшеньщиков, ни металлистов, ни конопляных плантаторов или просто шакалья, которое ходит по лесу в расчёте урвать хоть гвоздь, – контингента, на который столь богат юг Приморского края, скажем. Но там всё как раз усугубляется количеством автодорог – в Приморье южнее Бикина нет ни одного места, где бы расстояние между дорогами было больше 20 км, – поэтому там такого зимовья по определению быть не может.
Ну и бережёного бог бережёт: изба не должна «читаться» с воздуха и к ней должно быть невозможно подсесть на вертолёте. Для этого лес при постройке избы берут не на определённой деляне, а равномерно, чуть разрежая: там ствол возьмут, здесь возьмут... И, естественно, выход на более или менее посещаемое место из избяного района не должен выделяться на местности, то есть это не должна быть тропа, или, упаси господи, дорога или волок. Это решается по-разному: выход может быть по каменистому руслу ручья, через ельник, в котором не растёт трава, по скальному отрогу. Особо продвинутые граждане к некоторым избам даже подходят через раз другой дорогой.
Вторым врагом избы является медведь. Потому что он избушки ломает. На предмет выяснить, нет ли чего под полом перед печкой, где пролили кашу; или под столом, за которым долго ели и под который сыпались крошки и капали капли жира чего-то съестного. Есть даже такая таёжная подлость – намазать углы избушки жиром. Шанс, что косолапый такую избу разберёт, достаточно велик. И тут мы сталкиваемся с двумя прямо противоположными стратегиями сохранения избы. Не имущества в избе – идеальная оставленная на лето изба показана ниже.
В избушке
Вопрос в том, запирать её или нет. Подавляющее большинство людей считает, что избу надо открывать настежь. Всё из неё выносить, выметать, прятать на лабазах и где позволит фантазия. А дверь – настежь. Я из таких изб даже доски стола выношу и прячу. Потому что выражение «нагадить на столе» для меня не фигура речи. Видел, неоднократно.
Дело в том, что тот же медведь в закрытую избу, если захочет войти, то войдёт. Если посчитает, что овчинка может стоить выделки. И в запертую избу он войдёт через окно, а через дверь выйдет. Или через стену. Для росомахи же такая изба вообще интереса не представляет. А если она и поселится в ней на зиму (бывает), то убрать последствия можно за полдня.
С другой стороны, если место достаточно глухое, изба хорошо спрятана и ну очень крепко построена – тогда возникает искушение её максимально укрепить, наглухо запереть и все припасы в этой избе хранить. Но лично я не верю, что в дом, построенный человеком «в одного», не может залезть медведь, как бы этот дом сильно укреплён ни был. Если захочет, конечно.
Дверь в медведеобитаемом лесу должна открываться наружу. Запираться изба может по-разному, но вот я предпочитал всегда запор в виде толстенной лаги, которая перекрывает всю дверь через проушины. Некоторые люди зашнуровывают дверь через петли стальным тросом, который вдобавок замыкают на замок. Такое жильё не со всяким инструментом откроешь.
Ну и внутри сюрпризы не исключаются – в виде бьющей в лоб подпружиненной жлыги и даже самострела. Едва ли не обязательным элементом укрепления избы против медведей являются гвозди. Острые гвозди с заточенными концами должны торчать отовсюду – особенно из оконных ставен (да, окна забираются массивными ставнями, утыканными гвоздями) и из углов (лично я сперва набиваю гвоздей в доску, чтобы они торчали оттуда, а потом прибиваю этот «ёжик» к углу шляпками гвоздей к стене). Ну и несколько «ежей» обязательно кинут перед и за порогом. Медведи – они босые...
Так как практически всё, находящееся в избушках, надлежало прятать от разорения, возникал вопрос: куда? Наиболее традиционным способом было сооружение лабаза. На фото у меня самые традиционные промысловые лабазы, которых я повидал, наверное, под сотню, а как бы не больше. Технология сооружения проста: брались две рядом стоящие лиственницы, на них водружалась платформа из напиленных тут же плах, верхушки деревьев опиливались (намеренно, чтобы уменьшить парусность), платформа накрывалась двускатным навесом, преимущественно из рубероида. Но видел и крытые дранкой, и даже брезентом.
Стволы (которые с этого момента превращались в столбы для лабаза) зачищались, и их на высоте где-то метра – полутора обивали жестью. Кроме того, иногда делались уже под самым лабазом манжеты из жести – от мышей. Некоторые виды полёвок изумительно лазают по деревьям, а когда-то я видел даже вычищенный полёвками от риса лабаз, на который вела нагнувшаяся и касающаяся платформы ивовая ветка.
Росомаха – разоритель лабазов номер три. Автор фото А.В. Кречмар
Традиционные орочонские или ламутские лабазы, например, представляли собой чаще всего просто настил из тонких лиственничных стволов толщиной 10–15 см. Навеса над ними не делалось, вещи, предназначенные для хранения, обычно просто прикрывались брезентом или даже корой.
Некоторые охотники ставили лабаз на трёх и даже четырёх стволах, причём строили там платформу, на которой мог бы сесть вертолёт. Иногда на платформе клали сруб в несколько венцов, а многажды упоминавшийся мной в рассказах охотник Фома строил не лабазы, а прямо какие-то избы на высоте метров четырёх – шести. То есть тактика избостроения у него была такая: сперва он делал такой титанический лабаз, потом поселялся в нём и строил внизу полноценную избу.
Но большое количество столбов обычно приводило к тому, что лабаз рассыпался. Дело в том, что деревья только по видимости намертво растут из земли – на самом же деле их «ведёт» при таянии и замерзании грунта, при весеннем и осеннем паводке, да и просто по непонятным причинам. Поэтому, чем больше столбов-опор у лабаза, тем он считался недолговечнее. Идеальным назывался лабаз на одном дереве, насаженный на него как гнездо у скопы, но он был довольно трудоёмок в изготовлении и встречался нечасто.
В заключение. Большую часть времени во время своих охотничьих путешествий я ношу в рюкзаке маленькую палатку. Если меня ночь застанет в виду какой-нибудь промысловой избы – ночую в ней. В палатке то есть.
Твёрдо понимая, что не мной построенная изба – она, в целом, не для меня.
В палатке и пахнет приятнее.
Русский охотничий журнал, февраль 2020 г.
