Эта весна выдалась богатой на трофеи, только тетерев избежал трофейной участи, тем самым не дав возможности в четвёртый раз закрыть традиционную пятёрку. Хотя птица уже не так будоражит, разве что больше стала нравиться охота с подсадной: люблю, когда помогает животное, будь то птица или собака.
Теперь каждый день прихожу к собачьим вольерам и считаю дни до отпуска, а душа уже давно летает в более чем трёх тысячах километров от дома, среди величественных кедрачей на берегу могучей сибирской реки. Уже взято несколько бумаг на медведя; год подготовки, проработки карт на тему мест возможного обитания зверя, экипировки. Чем ближе отъезд, тем больше беспокойство: как покажут себя лайки? будет ли зверь? Одни вопросы. Это тоже часть охоты: чем больше переживаний, тем слаще охота. А их уже немало было, причём ходовая охота – не лабаз! Тут картина меняется ежеминутно, с каждым дуновением ветерка, одна небольшая коловерть – и всё пропало, медведь уводит собак в самую крепь, куда дойти проблема, а уж вернуться и того сложнее. Тут нет места тем, кто не может ходить, не готов ночевать под открытым небом, в любую погоду ждать собак, упрямо и монотонно преследовать уходящего зверя. Все мои напарники – люди надёжные, собаки им под стать, с ними смело можно идти хоть к чёрту на рога, они сами напоминают собак: у каждого работа с ветром заложена на инстинкте, каждый, не задумываясь, лезет к собакам в камыш, горельник, ветровал…
Наконец-то машина бодро бежит на север, покидая спящий подмосковный регион. Бесконечные байки про охоту, собак, надежды, опасения, нарастают напряжение и трепет. Чем ближе цель, тем меньше вокруг зелёного весеннего окраса, теперь в природе преобладают серые тона: почки берёз ещё даже не набухли, местами лежит снег, кое-где на проталинах только начинает пробиваться мать-и-мачеха. Воздух напоён запахом талого снега, журчат ручьи, мартовский холод в мае ощущается необычно, но приятно.
Я всё время смотрю, как меняется ландшафт; немного замирает сердце, когда среди привычных сосен, елей, берёз начинает появляться величественный кедрач, его ветки словно образуют корону, указывая на его особый статус. Он – царь здешних деревьев, хлеб тайги, вокруг него кипит жизнь, урожай его орехов влияет на колебание циклов таёжной жизни. Для меня его появление – окно в мир настоящей охоты. Дорога вытаскивает силы, за спиной три с половиной тысячи километров – ноги отекли без движения, словно свинец наполнил икры, собаки гребут землю, разгоняя кровь по телу, им-то ещё тяжелее: в ящике ехали. Все трудности забыты, едва мы заходим в баню, натопленную к нашему приезду, и прохладный ветер с реки уносит прочь накопившееся утомление. В воздухе голоса перелётной птицы – это табуны разных видов уток, куликов, трубные крики кликунов на заливных лугах… Не могу оторваться от всей этой красоты.
Утро встречает солнцем и штилем на воде. Скорые сборы – и летим, впереди ещё сотня километров на лодке. Вновь погружаюсь в созерцание природы, с азартом смотрю на разнообразие утиных пород, жалею, что не оформил документы: неплохо было бы скоротать зорьку-другую на каком-нибудь разливе. Прибываем в избу, и вновь буйство красок весенней жизни: залив кипит от нерестящейся щуки, чирки абсолютно не реагируют на нас, токуют турухтаны, у меня разбегаются глаза от всего этого. Говорят, якобы гаснет с годами охотничий азарт, но это явно не про меня! Он словно костёр: чем больше дров, тем ярче горит и сильнее обжигает. Пернатая дичь, конечно же, не даёт мне покоя, но, едва вижу кедровые гривы, сливающиеся, словно ручьи, в бескрайний таёжный океан, в мыслях остаётся только хозяин тайги. Встреча, к которой почти год шла подготовка, можно сказать, состоялась.
Мы не знали, как пойдёт охота, ведь всё зависело от собак, наших ног, привад не делали, лабазов тем более. Остаток дня был посвящён обустройству быта, готовке. На охоту двинули к вечеру следующего дня. Начали с протоки, уходящей вглубь тайги, – неплохое место: тут скапливаются лоси, идущие к местам отёла на луговую сторону, вот их-то и пасёт, как правило, крупный зверь. Лоси – это помеха в нашем деле, собаки могут сколоться на них, пришлось бы снимать, хотя и не очень хочется нарушать работу лаек, особенно неопытного молодняка. Лодка тихо идёт вдоль берега по стеклянной водяной глади, ищем подходящее место для высадки, все разговоры – шёпотом или жестами, да тут и объяснять никому ничего не надо, все всё понимают. Поглядываем на собак – они тщательно фильтруют потоки воздуха, доносимого до чутких ноздрей ветерком из глубины тайги. Тайна, самая неугомонная из всей своры, вытянулась, словно струна. Я жестом показываю на заводь, берега которой поросли густым подростом, а на снегу видна лосиная тропа, получаю одобрительный кивок в ответ. За спиной послышались возня и скулёж: собаки, словно изваяния, смотрят на берег и водят носами. Едва судно остановилось, вся пятёрка прыгнула за борт.
Мы не успели ничего толком понять, как метрах в трёхстах отдал голос молодой Вилюй, к нему подвалили все, кроме Алдана, тот заковырялся в запахе, от азарта не верил остальным. Решение приходит само: я иду вдогонку, напарник смотрит, что к чему, и пробует заехать на лодке и перехватывать с другой, противоположной от меня стороны. Мы до сих пор не понимаем, кого ведут собаки. Наконец на снегу вижу отпечаток огромной когтистой лапы. «Это он!» – радостно говорю другу. Что мне делать, пока не совсем понимаю. Медведь уже увёл собак на три километра вглубь, что будет дальше, одному богу известно. Словно гром среди ясного неба, вижу, как на экране навигатора собаки идут назад своим следом: бросили... Да как же так?! Сразу полный упадок сил, ничего не хочется, понимаю, что всё дальнейшее пребывание с такой вязкостью не имеет смысла. Злобный лай возвращает меня на землю.
Выдыхаю, всё стало по местам: «он» сделал петлю и хотел скинуть, но нет, выдержали рывок, работа закипела, аж верхушки величавых кедров заходили ходуном. Косолапый пошёл на удаление в сторону крепей. Вскоре молодой Вилюй, не выдержав темпа, вернулся ко мне, для него это простительно: ему год только, такого зверя видит впервые, не все дипломированные собаки подтверждают в лесу полученные на площадке результаты, а для щенка без документов тем более недурно. Картина прояснилась – снимаю лишнюю кофту и пускаюсь вслед, расстояние между мной и лайками (и «им») выросло до двух с половиной километров, то и дело зверь закладывает галсы – читает ветер, ни шагу не делает без подготовки, не становится, но и не прёт – понял, что отрос от людей. Я совершаю большую ошибку: хочу подрезать след и упираюсь в снег, которого местами по пояс. Скорость снижается значительно, пот заливает глаза, тело горит от поднявшейся температуры, а в сапогах теперь хлюпает талая вода. Во рту пересохло, хочется закинуть пару горстей, но понимаю: нельзя, потом жажда убьёт. Прикладываю пару снежков к вискам, затылку, обтираю лицо, обжигающий холод гасит жар, иду дальше.
Так проходит пара часов, а расстояние так и застыло на отметке полтора километра, но лай собак придаёт сил. Иногда попадаются проталины и валежины, ноги, не чувствуя веса тела, сами несут меня. Вскоре от такой ходьбы возникает ещё одна проблема – судороги: с пóтом ушла глюкоза, и мышцы стали колом. Боль сковала так, что останавливаюсь и начинаю растирать. Худо-бедно помогает, а в голове мысли о бане, горячем чае... За очередной сопкой вижу землю: южный склон растаял. Ходьба пошла проще, подрезаю след. Медведь знает все удобные проходы в своих местах, почти не наступает на снег, становлюсь в его тропу.
Тем временем «он» взял паузу – собаки встали, сокращаю до пятисот метров. Проверяю карабин, оптику. Теперь самая тяжёлая часть охоты: подшуметь нельзя, уйдёт к чёрту на рога и собак уведёт. Слежу за ветром, лай стоит такой, что гасит огрехи подхода, – представляю, как звенит в голове у мохнатого. Обращаю внимание на галсы: видна система. Хитрый, если идти следом – засечёт. Очередная петля слева направо, режу и жду. Похоже, угадал: лай, словно по нитке, идёт на меня. Напряжение растёт, вот показался один кобель, второй, сука… и следом огромный зверь, осторожно переставляя лапы, вышел из-за ели. Нас разделяет метров десять – и он не учуял моего присутствия. Пуля впилась в шею. Не издав ни единого звука, медведь ткнулся в лесную постилку. Собаки яростно впиваются в шкуру: четыре часа работы, и теперь они, перепачканные кровью, выплёскивают злобу на своего врага.
Силы окончательно покидают меня, остывающее тело бьёт дрожь, одежда из горячей превращается в холодную. Быстро соображаю костёр, набиваю снегом котелок, завариваю бруснику, потом снова – тепло возвращает в тело жизнь. Сухая одежда приятно греет душу. Собаки, обессиленные работой, свернулись калачиками и спят. Сил на выход нет, хочу ночевать тут, но кое-как собираюсь с мыслями и выхожу к реке, все вшестером падаем в лодку. Усталость вновь возвращается, под утро заходим в избу, едва дохожу до кровати и проваливаюсь в глубокий сон. Неплохое начало.
После такого перехода тело словно налилось свинцом, даже баня не смогла толком вернуть к жизни. Полдня пил чай, вспоминали с напарником лучшие моменты охот, анализировали работу собак. Я порядком удивился реакции Вилюя на медведя: не испугался, хоть и впервые видит этого зверя. Шум мотора отвлёк от разговора. Видавшая виды лодка причалила к берегу, из неё вышел старик. Поздоровавшись, пригласили на чай. Дядь Саша располагал к общению, разговор продолжился как ни в чём не бывало, будто были знакомы давно. Он с интересом осмотрел собак, подошёл к каждой, сразу было видно – лаечник, понимает специфику, зрит в корень. Долго чаевали, расспрашивал его о многом, многое интересное из своего опыта он передал нам.
Что меня удивило – в глухом посёлке Сибири не было тех, кто охотится с собаками, в основном утятники, на лабазе посидеть да мясо с транспорта. О похожей ситуации я слышал раньше и в другом разговоре, на Камчатке. А средний возраст охотника в обществе – пятьдесят лет и выше. Меня это, конечно же, устраивало: нет фактора беспокойства, медведь в хорошем количестве, – но тем, кто тут живёт, было не очень комфортно. Потому как косолапый облюбовал кедровую гриву, примыкающую к посёлку, и от безнаказанности обнаглел совершенно: то в лодку пытался запрыгнуть, то лошадей разогнал, то пенсионеров, занимающихся ходьбой с палками, вынудил стоять полчаса, не уступая дороги и показывая, кто тут хозяин. И наш новый знакомый попросил убрать его.
Усталость позабыта, собрано снаряжение, в два часа ночи высаживаюсь в лесу, проверять показанные мне места встречи. Ловлю ветер, дабы не одушить, и начинаю прочёсывать первый квадрат. Лайки понимали, для чего они тут, мгновенно опытная четвёрка растворяется в объятьях тайги, лишь Вилюй не уходит далеко, держит меня на виду. Оно и к лучшему: не дай бог, что с ним случится, мне можно оставаться тут жить. Поэтому решил пустить его «в мелочь»: кабан, лось для него табу, медведь ещё ладно, он не так опасен, своим видом он уже даёт понять, что лезть на него не нужно.
Следы пребывания хулигана были повсюду: вот косолапый сделал себе подобие гнезда из кедровых ветвей, тут гриву перекопал, дальше разворотил корни, добираясь к кладовой бурундука. По следам стало ясно: небольшой, но и не маленький, началось половое созревание накануне гона, вот стал показывать характер не к месту. Ну, посмотрим, что будет дальше, немного волнуюсь, не хочу ударить в грязь лицом. Собаки шьют тайгу, каждая в своём направлении, от пятисот до километра, если зверь не ушёл, найдут, да к тому же он на ходу сейчас, белая ночь нам на руку.
Злобный бас кобеля донёсся как гром среди ясного неба – дистанция больше километра, но ветер и лога создают иллюзию, будто метров триста. Вся свора кинулась на лай. Жду. Идти бесполезно: как только подойдут, зверь тронется, а куда, покажет время. Лай стих, как только подскочили Тайна, Вилюй. Медведь двинул вглубь тайги перпендикулярно мне. Алдан отставал, пробитое кабаном лёгкое не прошло бесследно, но не бросал и спешил на подмогу. Почти в двух километрах он всё-таки достаёт.
Сразу слышу лай своры. Понятно, пошли хватки по уходящему, и зверь сбавил ход. Метров через триста все на месте, скорее всего, поставили мёртво: хватки за гачи и в пах явно не очень нравятся хозяину, это не бабок с дедами пугать или рыбаков по лодкам загонять. Лечу на помощь, благо тут южный склон, нет снега, ноги сами несут. Лай стоит такой, что не перепутать ни с чем, сразу понятно: медведь!
Заранее проверяю карабин, оптику. Звон в ушах стоит такой, что становится немного жаль мохнатого, впереди крепкое болото с густым еловым подростом, видимость плохая, кое-как в тридцати метрах вижу собак и тёмное пятно. Зверь гудит, огрызается, различаю горб, видно, что сидит, прижав зад к стволу кедра. Видны следы боя: разбит лёд в ручье, не дали отсидеться, всюду шерсть. Медведь сломлен, вяло огрызается, кобели лают в упор с головы, Тайна, пользуясь моментом, делает щипки. Подошёл почти в упор, зверь не обращает на меня внимания, полностью поглощён наседающей на него сворой, недовольно пыхтит, нервно крутит головой. Ради таких моментов понимаешь, что не зря вкладывал силы в собак: сколько сотен километров осталось за спиной, сколько разных видов угодий!
Осатанев от очередного щипка, косолапый прыгает на агрессоров. Ловлю момент, пускаю по месту пулю. Хозяин падает навзничь, пять пар челюстей впиваются в шкуру, лижут бегущую кровь, тяжёлое дыхание вырывается из ходящих боков. Вилюй прошёл дистанцию от начала до конца. Зверь довольно упитан, сала почти в ладонь, чего ему не хватало и зачем стал наглеть, непонятно – видимо, перенаселение и отсутствие пресса охоты сыграло роль, зверь не так остерегается врага. Эта ошибка стоила ему жизни. Мясо забрали жители посёлка, который он терроризировал, – на корм собакам.
Все статьи номера: Русский охотничий журнал, июль 2025
