Буран

Охота с лайками

Он пришёл в палаточный городок косарей со стороны леса. Не слонялся по лагерю, не заискивал перед поварихами, выпрашивая косточку, а сразу лёг у моей палатки, дав всем понять, что будет жить здесь. Пёс был справный, без признаков истощения или потери хозяина. Он как будто знал, что ему надо именно сюда.

Пёс был породной лайкой квадратного формата в возрасте трёх-четырёх лет, удивительно гармонично сложенный, палево-серого окраса с более тёмной спиной. Хвост свёрнут в бублик на полтора оборота. Светло-карие с желтизной глаза смотрели на мир внимательно и умно. Не пёс, а подарок судьбы.

Но вначале небольшая предыстория сенокосной эпопеи. Было время, когда интеллигенцию типа научных сотрудников, врачей, инженеров и «протчую сволотчъ» в июне – июле отправляли на сенокос, дабы не забывали, откуда у масла и молока ноги растут и как говядина на заготовленных вручную сочных кормах филей нагуливает. Затраты на обслуживание мероприятия в несколько раз превышали стоимость выполненных работ, но это было уже дело десятое, главное, чтобы помнили. Правда, после трудов праведных сосудистые хирурги месяц-два к операционному столу не вставали по причине натруженных рук. Да и у других долго ещё бродили в головах воспоминания о копнах, зародах и объятиях на пахучем сене. А в воздухе витал актуальный анекдот про сон учёного, в котором он даме под энное место подсовывал свои научные труды и монографии, чтобы его Психея не проваливалась между двух копен, занимаясь самым древним видом гимнастики. Мне лично такое времяпровождение нравилось. Месяц жизни на природе проходил сродни курорту, а что о питании – кормили как на убой. Баня, опять же, у родника. А ещё умелец какой плотинку соорудит – вот и прудик для купания.

Но вернёмся к нити повествования. Пёс лёг у моей палатки, признав меня хозяином. Вспомните, дорогой читатель, было, наверное, такое: идёте по улице, и вдруг за вами увяжется откуда-то взявшаяся собака и бредёт следом, учуяв в вас родственную душу или запах добра (есть, наверное, такой в природе). Пёс прожил в лагере месяц. Руководство отряда оповестило жителей окрестных деревень о приблудившейся лайке, но никто не откликнулся. Хотя приданные нам механизаторы поговаривали, что в селе, километрах в тридцати, живёт охотник-лосятник и собаки у него «что надо». Я забрал пса себе. Не оставлять же его в чистом поле. Проживал я в то время в пригороде, и смастерить вольер и будку не составило больших затрат. Так мы обрели друг друга.

Бурана, как я назвал пса, можно было отнести к собакам среднего хода. Он не отбегал далеко и надолго и всегда контролировал направление моего движения; ничего старательно не вынюхивал, давая понять, что зверя, по которому он работает, здесь нет, а показывать усердие, чтобы понравиться хозяину, не в его характере. Осмысленность поведения пса восхищала и поражала. На прогулках он просто читал мои мысли и ни разу не дал повода для окрика. Очеловечивать животных и, в частности, собак, в корне неправильно, я понимал это как физиолог и приверженец теории условных рефлексов И. П. Павлова. Но, гуляя с Бураном в пригородных лесах, просто поражался уровню его интеллекта, аристократичности, управляемости. Он как будто всё, что нужно делать, знал заранее, просто оторопь брала и какой- то суеверный страх. А ведь я не приложил никаких усилий для его воспитания.

Дождаться открытия охоты по лосю (теплилась надежда, что пёс имеет отношение к собакам «что надо») стоило большого труда, пятки горели. И вот за неделю до получения лицензий утром прихожу к вольеру с ведёрком корма – а Бурана нет. Замок на месте, подкопов и дыр в сетке нет, но и собаки нет. Заперев корм, отправился на поиски. Прошёл два дома посёлка, бросил взгляд на детскую площадку и увидел: в песочнице, дети в которой уже не играли по причине поздней осени, сидит мой Буран с грязной, покрытой колтунами болонкой. И рядом больше ни одного пса; не так обычно бывает на собачьих свадьбах. Взял Бурана на поводок и первый раз отчитал как следует. Он не сопротивлялся, покорно, не натягивая ремешка, пошёл за мной, даже не взглянув на свою «возлюбленную». На следующее утро всё повторилось в точности как накануне: запоры на месте – собаки нет. Оказывается, мой Буран спокойно, как скалолаз, цепляясь когтями за ячейки, перелазил через двухметровую сетку-рабицу и уходил на свидание. Пришлось найти хозяев болонки и взять её напрокат до окончания так внезапно возникшей любви.

Открытие охоты на лосей состоялось. Сборная команда из рыбаков и охотников на двух моторных лодках пересекла реку Обь рядом с устьем Чулыма; пришлось забирать вверх по течению, чтобы не пропустить еле приметную тропку к охотничьей избушке в зарослях ежевики, дикой малины и прибрежного тальника. Надёжно закрепив плавсредства, перенесли рюкзаки к зимовью. Рыбацкая часть компании сразу отправилась на пески со спиннингами и закидушками, а мы стали разбирать продукты, готовить дрова, варить чай. Время приближалось к обеду, и городской режим давал о себе знать.

Наблюдая за Бураном, я отметил одну особенность: не видя в руках хозяина ружья, он был безучастен к окружающему и окружающим, но стоило клацнуть затвором, его мгновенно подкидывала невидимая пружина, и с этого момента он не сводил с меня глаз. Пятки, понятно, продолжали гореть, и усидеть после обеда в зимовье никакого терпежу не было...

Октябрьская трава в пойме Оби до полегания местами выше человеческого роста, и заметить в ней кого бы то ни было невозможно. Шум и шелест сухих стеблей об одежду громок и доносчив. Надежда в это время только на собаку. Буран ушёл вперёд. Я, не меняя направления, двинулся за ним. Вдруг луга взорвались грубым низким лаем, перемещавшимся то вправо, то влево. Голос Бурана узнать было сложно. Вначале пришла мысль о чужих, но егеря говорили, выписывая путёвки, что других собак в угодьях нет. Подойти на выстрел с таким помощником не составило труда. На хвощевом пятачке Буран держал корову, понимая инстинктом не одного поколения лосятников, к каковым он наверняка относился, что рогач не уйдёт без самки. Лось отгонял пса, как назойливую муху, пытаясь увести подругу, но стоило ей сделать шаг, Буран уже танцевал перед её мордой, ловко увёртываясь от рогов и передних копыт сохатого. Медлить было нельзя. Первая пуля положила лосиху. После второй бык со сквозным ранением грудной клетки скрылся в зарослях, развешивая на ветвях клочья розовой пены.

Отвлечь Бурана от лосихи было невозможно. Глаза пса, налитые кровью, остекленели; упёршись передними лапами в хребет, он скубил бок и, злобно рыча, выталкивал языком из пасти шерсть. Честно сказать, я боялся за свои руки, пытаясь погладить Бурана и подвести к запаху быка. Ласково повторяя кличку, осторожно взял его на руки, отнёс от лосихи метров на десять по проходу, который сделал сохатый, и наклонил к его носу пучок травы, измазанный кровью. Пёс как будто очнулся, соскочил с рук и исчез. Лай раздался почти сразу, а может, так показалось. Звук смещался, значит, рогач ещё в силе и гоняет собаку. Пустил кровь лосихе и бросился на выручку Бурану, по опыту зная, что такие игры до добра не доводят. Силуэт лося увидел в зарослях тальника. Громадный зверь, опустив рогатую голову и расставив передние ноги, бурно дышал и покачивался из стороны в сторону, двусторонний открытый пневмоторакс давал о себе знать: лёгкие спадались. В метре, у головы, доведённый до исступления запахом крови, работал Буран. Было ясно, что бык выбирает момент для решающего броска.

Буран, почуяв меня, ещё яростнее стал нападать на зверя, отвлекая его внимание. Чуть сместившись, я выцелил место за ухом и нажал спусковой крючок. Пристрелянная «ижевка» и полуторная порция «Сокола» донесли пулю до убоя. Одновременно с выстрелом лось ринулся на собаку. Буран отскочил и завизжал. Пуля была быстрее, и движение зверя прервалось. Лесной великан начал заваливаться на бок, ломая кустарник, в воздухе мелькнули копыта. Через спину он перевалился на другой бок и засучил ногами. Я был уверен в точности выстрела и бросился к Бурану. Вокруг торчали острые пеньки. Лось, гоняя пса, рубил ивняк копытами, как топором. Осмотрел лапу. Рассечение большое, но сухожилия целые, кровотечение умеренное. Хорошо, что лось не достал собаку. Лайки-лосятницы, работающие на короткой дистанции, как ни печально, долго не живут. И охотнику нельзя мешкать, чтобы не потерять кормильца или кормилицу.

Охота завершилась неожиданно быстро и совсем рядом с зимовьем. Без подмоги освежевать две туши – дело хлопотное, а я даже топора не прихватил. Потому что мысли не допускал о возможности добычи двух лосей с непроверенной собакой. Думал, прогуляемся, разомнёмся, подышим, а тут такая удача. Двинулись обратно. Пёс ковылял за мной и скулил при каждой попытке наступить на лапу. Такими темпами идти пришлось бы долго, а брожение в желудке лося очень активное, надо спешить. Оторвал от подола рубахи лоскут, перевязал собаке рану, чтобы не вымазаться кровью, взвалил на плечи и быстрым шагом направился к избушке. Буран благодарил меня, лизал ухо, дескать, молодец, правильно делаешь. До чего же хитрый пёс!

В соседнем зимовье, километрах в двух, на озёрах, знакомые охотники занимались промыслом ондатры. Отнёс им кусок печёнки и ребрину на похлёбку. Посидели, попили чаю, поговорили о том о сём. Они упросили меня оставить собаку: «Поможет закрыть лицензию, да и лапу залижет». И я по доброте душевной согласился. А когда спустя две недели приехал вновь (у нас была ещё одна лицензия), Бурана не было, и о дальнейшей его судьбе я до сих пор ничего не знаю. Ондатровщики оправдывались, что пёс с ними на лося не пошёл, жил отдельно у кучи мяса и каждый вечер уходил на берег. А дня за три до моего приезда на ночлег приставала самоходка с паромом. Может, они и увезли моего Бурана. Но это только предположение.

Правы англичане с поговоркой easy come, easy go – легко пришло, легко ушло. Но живёт эта охота в памяти как заноза, и душу не покидает чувство вины перед Бураном.

Русский охотничий журнал, февраль 2019 г.

4351
Adblock detector