Октябрь. В октябре поездка на вездеходе по тундре – это всё равно как катание по булыжникам. И, как всякое такое катание, иногда кончается плохо.
Сперва нам кажется, что с левого борта упала гусеница, на самом деле – оторвалась труба балансира. Поломка адская, мы с покойным охотоведом Соловьём в 1998 году такую исправляли три дня и при этом едва не развалили весь вездеход. Но то ли сейчас не тот год, то ли наши вездеходчики не мы с Соловьём, но с помощью зубила, кувалды и какой-то матери они меняют необходимую деталь за три часа.
Темнеет. По тундре свистит позёмка, заметая желтовато-бурые головы кочек. Вездеходчики матерятся и клянутся, что никогда больше не поедут в «голую тундру» в октябре, когда она замёрзла и субстрат не пружинит и не «отыгрывается» под гусеницами и массой машины, а наоборот, мощь двигателя швыряет её по неровностям местности как мячик. Но это лирика. Впереди – перевал. Нет, не так. Перевал с большой буквы П. Некогда этим перевалом казаки шли в неизвестность из бассейна одной великой сибирской реки в другую. Из бассейна Северного в бассейн Тихого океана. В неизвестность.
Именно это меня от души удивляет в первопроходцах XVI–XVII веков. Об окружающем мире они знали очень мало. Нет, они прекрасно разбирались в сибирской стихии, повадках зверей и птиц, в оленях, лошадях и собаках, в постройке зимовий и острогов, в шкурках лисиц, выдр, соболей, в хитросплетениях, чинимых царской администрацией… Но это – всё. Они, видимо, даже не знали, что Земля круглая. Они просто знали, что за каждым перевалом есть следующая река, и если туда прийти первым, можно добыть соболей и объясачить аборигенов с выгодой для себя и с государевой выгодой. О том, что эти люди совершали великие географические открытия, догадывались лишь потом, иногда сотню с лишним лет спустя, дьяки, перекладывавшие и сверявшие их отписки в Приказах. Мы тоже знаем, что за Перевалом. Река с лосями.
Первых зверей мы встречаем через десять километров пути. Группа северных оленей не торопясь трусит вдоль склона. Мы останавливаемся, и охотники добывают одну важенку – на мясо для котла. Так мы и ставим лагерь – в укромном углу среди пойменного леса, но на морозе и под мерзопакостный посвист ветра в кронах деревьев. Бифштексы, чарка на ночь – и спать до рассвета.
На рассвете выясняется, что ни мороз, ни ветер никуда не ушли. Вот же неожиданность! Ругаясь, мы поднимаемся на господствующую высоту, устанавливаем подзорную трубу Swarovski 20-60 и начинаем обозревать окрестности. Напротив нас – устье небольшого ручья. И в этом ручье мы видим несколько двигающихся лосей. С такого расстояния мы смотрим на прекрасные полукружья рогов, могучие бурые торсы. При значительном увеличении видим, как звери сходятся и расходятся друг с другом, ударяются рогами, из их пастей вырываются облака пара. Гон в самом разгаре. Значительно омрачает эту идиллию то, что до неё, до этой идиллии – минимум три часа хода. А до заката солнца – два часа. Ну, ничего, думаем мы и решаем на следующий день отправиться на место охоты.
Как часто бывает, промедление и тщательная подготовка ничего не дают. Целый день мы бродим по зарослям, временами поднимаясь на бугры, в тщетной попытке занять наблюдательную позицию – всё бесполезно. Лоси ушли. Обнаруживаем мы их на следующий день, с сопки, в двух километрах вниз по реке. Как минимум трое рогачей стоят в разных местах на обширных пустошах. Мы выбираем, как кажется, наиболее удобный для подхода объект, и охотники, Алексей и Александр, начинают свой манёвр. Я с рацией и подзорной трубой остаюсь на склоне, чтобы корректировать их действия. Но лоси тоже не стоят. Они сходятся в один угол пустоши, и там, после тщательного наблюдения, я обнаруживаю в кустах ещё четырёх самок.
Здесь надо понимать, что у меня и у охотников, идущих понизу, разные точки зрения в буквальном смысле этого слова. То, что мне кажется совершенно открытым местом, «как на ладони», для них – стена высокого (в рост человека) кустарника перед глазами. И сквозь этот кустарник им приходится продираться к лосям. А основным средством выживания у лося являются не рога, не могучие копыта и не редкостная мощь, в которой с ним не может соперничать ни один из наших зверей, включая медведя. Основным средством выживания у лося является слух. В решающий момент (на поляне находятся три лося, один из которых делает садку на самку) из гарнитуры рации у Александра вылетает штекер. И на всю тундру раздаются мои ценные указания: «На поляне – три рогача! Средний – с совершенно выдающимися рогами!» Естественно, после этих слов лоси исчезли из виду как по мановению волшебной палочки. Ну, «усталые, но голодные», несолоно хлебавши, мы возвращаемся домой.
Постепенно местность кругом заполняется дикими северными оленями. Начинается их сезонная великая кочёвка, которая в это время проходит аккурат через эти места. Александр и Алексей стреляют себе по неплохому трофею, после чего мы снова переключаемся на лосей. Гонную группу замечаем опять же с сопки. Бык и сопровождающие его три коровы. На подход выходит Александр. Почему без сопровождающего – то есть меня? А потому что лось – зверь хоть и «сурьёзный», но относительно безопасный, в отличие от медведя. А два человека производят вдвое больше шума, нежели один. Кроме того, два человека, идущие хоть чуть-чуть, но вразнобой, опять же, имеют гораздо больше шансов наткнуться на один из «кораблей охранения», как я в шутку называю лосих эскорта.
Однако нам иногда, но везёт. Появляется ворон. Ворон, видимо, проголодался и начинает кружить над быком и каркать. Ворон, в отличие от лосей, видит подходящего к ним человека с винтовкой и, видимо, догадывается, чем это закончится. А бык, оглушённый гормонами, начинает смотреть наверх, пытаясь понять, что нужно от него окаянной птице.
– Жизни твоей ей от тебя нужно, – вслух говорю я, не отнимая бинокля от глаз. – И потроха тёплые!
Саша принимает подсказку ворона, вскидывает винтовку, и… Зверь с места берёт в галоп, несётся метров сто по прямой и падает, столкнувшись с деревом.
На другой день мы снова выходим на ту сопку, откуда я столь неудачно дирижировал охотой первый раз. Мужики идут поймой реки, чтобы, если мне удастся заметить трофей, на подход ушло бы меньше времени. Но. Холодно. Безветренно. Лосей нет. Сопку уже укрыл снег, и сидеть мне на моём НП весьма и весьма неуютно. Мужикам хорошо, внизу нет ветра, более того, я уже гляжу: они присели возле какого-то мелкого древесного завала и разожгли костерок. Чай пьют, сволочи, думаю я и немедленно сообщаю своё нелицеприятное об этом недостойном поступке по связи.
Начинает темнеть, и я уже подумываю свернуть всю эту лавочку, чтобы не совсем в темноте возвращаться домой. Однако снова просматриваю лесной остров внизу и… На месте, которое я оглядел уже, наверное, десятки раз, я вижу лося! Прекрасного рогача. Первую радость, как всегда, прогнало реальное видение проблемы. Лось стоит в ивняке. С каждой стороны подход к нему составляет не менее трёхсот метров. Кроме того, я снова вспоминаю о точках зрения. Подозреваю, что он на самом деле стоит в такой чапыге, в которой его не увидишь даже в упор. Но делать нечего, я командую подход. Идти до сохатого мужикам довольно далеко. Не менее полутора километров только до выхода «на манёвр». А солнце садится. Медленно, но уверенно смеркается. И лось, который, по сути, зверь сумеречный, начинает проявлять признаки оживления. Он сдвигается к реке – сперва совсем немного, метров на пятьдесят, потом ещё. Сердце заходится: может, весь манёвр с подходом окажется не нужен? Потому что как только бык выйдет на открытое русло реки, он сам подставится под выстрел. Я быстро сообщаю об этом охотникам. За щёткой леса я их не вижу, но надеюсь, что они понимают меня и займут нужную позицию.
А лось тем временем ускоряется. Вот он вышел на кромку берега, постоял и, наконец, медленно и уверенно спускается на галечник. Проходит по нему – огромный чёрный силуэт на белой реке – где-то метров сто и останавливается. Затем вдруг падает набок, как брошенная ребёнком игрушка… И тут до меня доносится звук выстрела.
