Весна. Камчатка. Медведь

«Материк» – выражение из камчатского лексикона, означающее всю остальную страну.

Конечно, после многогранного исследования медвежьей тематики всего российского северо-востока, предпринятого уважаемым редактором сего издания в его книге «Мохнатый бог», пытаться изобразить что-то подобное в журнальной статье – напрасный труд. Но попробую обобщить свой разнообразный опыт.

Увидев в конце мая в бледнокожей городской толпе человека с красно-коричневым обгорелым лицом, облупившимся носом, треснувшими губами и светлыми кругами от очков вокруг глаз, большинство горожан подумают, что это горнолыжник, ну или на худой случай – альпинист. И только редкий бывалый охотник, приобщенный к этой теме, безумному взгляду человека, вернувшегося в людской муравейник из белого безмолвия лесотундры, по ореолу уверенности, гордости и превосходства, окружающего «краснорожего», поймет: он приехал с медвежьей охоты с Камчатки!

Весенняя охота на медведя на полуострове как вид и способ охоты прошла много испытаний временем и пережила несколько попыток ее ограничения и даже закрытия. В теперь уже далеком 2006 году на пике борьбы профессионалов – охотоведов, охотников и руководителей молодых камчатских туристических предприятий – за сохранение весенней добычи медведя на Камчатке мы с многоопытным охотоведом А.Турушевым наряду со многими другими учеными и специалистами предприняли еще один анализ добычи медведя и сделали прогноз, который в той или иной мере оказался пророческим. В статье, опубликованной в «Российской охотничьей газете», мы говорили о том, что «задействовав одновременно и однонаправленно экономический и административный механизмы (ограничения промысловой нагрузки. – Прим. автора), мы уже в ближайшем будущем неминуемо столкнемся с проблемой перенаселения, и тогда медведей придется стрелять как вредных хищников». В 2013 году только по официальным данным на Камчатке было отстреляно 140 «проблемных» зверей.

Традиции весеннего медвежьего промысла на Камчатском полуострове имеют давнюю историю. Причины широкого распространения именно весенней медвежьей охоты на всем северо-востоке страны просты – в это время добыть медведя легче всего, качество продукции высоко, доставка добытого зверя не представляет особой сложности. Много лет назад мясо медведя широко употребляли в пищу, поскольку иного доступного источника животного белка в это время года не имелось – про окорочка Буша тогда никто не слышал. От добычи медведя весной получали много мяса, жира, отличного качества шкуру. Желчь в то время особо не ценили, поскольку ажиотажного спроса на нее не было. Кстати, вопреки расхожему мнению, медведи весной очень часто бывают покрыты приличным слоем жира, который помогает им пережить весеннюю бескормицу – с момента выхода из берлог до появления хоть какой-то растительности проходит не одна неделя. Бывают голодные годы, но тогда много отощавших медведей не доживает и до весны.

Организованный медвежий промысел советского периода велся в госпромхозах Камчатки. Весенняя охота в те времена особой экономической составляющей не имела ни для хозяйств, ни для охотников. Для последних это было нечто вроде развлечения – взамен нудного ежедневного посещения «конторы» после окончания зимнего промысла, когда начальники участков с трудом находили работу (часто это было «сгребанием мусора в кучи») толпе здоровых самодостаточных мужиков, только что заработавших на зимнем промысле несколько тысяч рублей. Но план есть план, за его выполнение строго спрашивали, поэтому весенняя добыча в итоге была нужна и охотникам, и руководству хозяйств.

Для справки – стоимость шкуры «медведя лесного» по Прейскуранту закупочных цен на пушно-меховое сырье 1983 года в зависимости от размера варьировалась от 48 до 80 рублей. Стоимость бездефектной первосортной шкурки соболя камчатского кряжа среднего – третьего – цвета в это же время составляла 140 рублей. За ползимы хороший охотник обычно добывал 50 соболей (такие лимиты давали в госпромхозе, больше – редко, а чтобы охотники не «баловали» в дальних угодьях, промысел закрывали после 15 января либо после 1 февраля. Лимит вряд ли кого удержит в рамках – это все понимали, сроки – самый эффективный, даже в то время, метод ограничения добычи). Тот, кто хоть раз снял шкуру с крупного медведя, разделал и погрузил в вездеход тушу, поймет, что трудоемкость этой работы никак не оправдывается прейскурантной стоимостью ни шкуры, ни мяса. На съемку соболиной шкурки, к примеру, требуются минуты.

На Камчатке медведи начинают подниматься из берлог в разных местах по-разному, в хорошо знакомом мне Тигильском районе в 20-х числах апреля уже обычно замечали первые следы. В особо теплые весны – и раньше. Во всяком случае к 1 мая уже медведи начинают бродить в поисках чего бы съесть, невзирая на высоту снега. А она в это время еще вполне зимняя, в разных местах – от 1 метра и больше, от конкретного года зависит. На противоположном восточном побережье снега всегда много глубже – там и звери выходят из берлог позднее, массово – только в мае. Учитывая мощнейшую инсоляцию (без темных очков и крема от загара на охоте делать нечего), днем снег начинает таять, а морозными ночами образуется хороший наст. Иногда настолько плотный, особенно в гористых местах, что путь медведя можно проследить только по следам от когтей передних лап. Вот такая специфика и позволяла выслеживать поднявшихся из берлог зверей, а передвигаться по снежным камчатским просторам – даже на собаках, во всяком случае до послеполуденных часов, когда солнце превращает снег в кашу. Продолжительность успешного сезона очень зависит от погоды конкретного года – в случае резкого потепления и отсутствия ночных заморозков передвижение по снегу становится (для охотников) проблематичным. Охота с морского берега практикуется во многих местах, где сопки подходят к урезу воды, и не так зависит от снеговых кондиций.

Позволю себе, пользуясь случаем, защитить «родной» Тигильский район и поспорить с Михаилом Кречмаром в том плане, что и на западном побережье – в Тигиле и Палане – медведи вполне себе «ого-го» по размерам, точно так же как и на противоположном восточном побережье – в Ивашке и Оссоре. На самом севере – в Олюторском и Пенжинском районах – медведь уже помельче, хотя и туда в начале 90-х высаживались первые десанты забугорных трофейщиков. Но за Парапольским долом климат уже иной (скорее магаданский, чем камчатский, намного холоднее), другой характер растительности, лосося в реках мало.

Кстати, для определения размеров медведя на расстоянии могу поделиться своими наблюдениями: очень крупный медведь не встает на задние лапы, а два медведя, замеченные вместе, гигантами не бывают, хотя трофейными – вполне. И еще: если вы сомневаетесь в оценке величины потенциального трофея – он точно не огромный, когда видишь по-настоящему крупного зверя, никаких сомнений в его величине не возникает. Как-то канадский аутфитер, купив тур на камчатского медведя «как простой инженер», добавил еще одну тонкость визуальной оценки – не стал стрелять среднего такого медведя, к которому мы подобрались совсем близко, сказав просто: «Он не большой – у него длинный нос!» И ведь верно, у самых матерых зверей на всех фото – огромные головы с относительно коротким, по сравнению с массивным черепом, носом. На старом черно-белом фото из села Лесная (Тигильский район), которое прислал мне однокурсник Костя Харитонов, невооруженным глазом видны крупные звери.

Тем не менее труд охотников остается настолько тяжелым и неблагодарным, что молодежи среди них практически нет. Оно и понятно, соболь хорошо ловится не каждый год, а его цена меняется по рыночным законам, которые затрат на промысел никак не учитывают. Продажа охоты на медведя приезжему охотнику мало того, что очень сложна и дорога в организации, но и прибыль приносит только в случае 100%-ной удачи. Бывают ведь и «проколы» – по разным причинам, природным в том числе. Вот и видишь на фотографиях российских пи-эйчей «молодежь», пришедшую в охотники 20-30 лет назад!

Привлекательность охоты на камчатского медведя для «неместных» охотников обусловлена как величиной трофеев, превосходящих средний европейский размер как минимум в 1,5 раза, так и относительной простотой добычи зверя. Даже осенью медведя на полуострове добыть много легче, нежели в Сибири.

Осень проигрывает весне как по успешности охоты, так и, что очень немаловажно, по качеству шкур. Раннеосенние (вплоть до середины сентября) шкуры имеют невысокую ость, а приличное качество приобретают лишь в октябре, когда о легкой охоте говорить уже не приходится – в лучшем случае медведь живет в урожайных на шишку «кедрачах» (зарослях кедрового стланика), где взять его, даже заметив с соседнего увала, совсем не просто. Добирать подранка осенью – себе дороже, ушедший в кедрач зверь – считай потерян.

Посмотрим, что есть интересного в цифрах, которые можно почерпнуть в литературе, в сборниках ЦНИЛ. Главным источником данных о полуостровных медведях, без сомнения, является книга «Бурый медведь Камчатки: экология, охрана и рациональное использование», изданная в 2006 году. Среди многочисленных и авторитетных авторов статей сборника – все ведущие ученые и специалисты-охотоведы полуострова, в их числе, наряду с упоминаемыми в тексте фамилиями исследователей, В.Н. Гордиенко, Т.Н. Гордиенко, И.А. Ревенко, К.К. Кудзин, Е.А. Раднаева.

Занятно, что если анализировать официальные данные заготовок медведей в России начиная с пресловутого 1913 года («Пушнина СССР», 1960 год) по настоящее время, то цифры за 100 лет колебались не очень значительно.

В фолианте «Млекопитающие Советского Союза» 1967 года издания можно прочитать: «Промысловое значение бурого медведя невелико; в 30-х годах ежегодно заготавливалось 3-4 тысячи шкур», что вполне укладывается в современный тренд.

Если взять цифры численности бурого медведя в 1981 году (74 тысячи) и современные (свыше 200 тысяч), то почти трехкратный рост очевиден. При этом добыча остается на уровне стабильной, на среднем уровне 3-4 тысячи – уже столетие.

Правда, во все времена признавалось, что значительное число шкур оседало у охотников «для удовлетворения их личных потребностей», равно как и сейчас есть понимание наличия теневого оборота продукции медвежьего промысла (включая востребованную с начала 90-х годов желчь и совсем недавно ставшие популярными лапы медведей), поэтому правдивую цифру добычи можно только предполагать. Оценки легальной и нелегальной добычи бурых медведей на Камчатке прозвучали на представительном «медвежьем» совещании, прошедшем в Петропавловске-Камчатском в 2004 году, в исследовании А.С. Валенцева и Д. Пачковского, которые оценили долю нелегального изъятия в 75-80% от официальной; в 1996 году браконьерство оценивалось в 100%. К схожим оценкам склоняются многие эксперты (и не только по Камчатке), но с учетом повсеместно низкого освоения лимитов добычи общее изъятие (включая «неучтенку») медведей, пожалуй, укладывается в разрешенные наукой цифры.

Сравнивать размах браконьерства раньше и сейчас довольно сложно. К примеру, в советские времена оленеводство на Камчатке (за исключением юга полуострова) было сильно развито, оленеводческие совхозы играли «градообразующую» роль в Анавгае, Седанке, Воямполке, Таловке, Пахачах и других населенных пунктах. Свыше 40 табунов домашних оленей круглый год окарауливали бригады оленеводов, для которых медведи были серьезной угрозой выполнению «социалистических обязательств». Учитывая, что отел оленей и выход медведей из берлог практически совпадают, пастухи, по личному признанию тигильских бригадиров, не особо церемонились с приходившими к стадам медведями. Об этом же говорил мне и главный охотовед Камчатского охотуправления М.А. Останин. Роль оленеводства в регулировании медвежьего поголовья, правда, больше в Корякском и Чукотском АО, отмечал в 2005 году опытный камчатский охотовед и ученый В.И. Филь в своей оценке влияния весенней охоты. Действительно, медвежьи шкуры частенько висели на станах оленеводов, но обычно на их наличие у национальных тундровиков смотрели сквозь пальцы. 40 бригад по десятку медведей – вот уже и появляются оценки в несколько сот зверей, не занесенных в графу отчета о добыче. А ведь были еще и многочисленные геологические партии.

В одной из журнальных публикаций я уже говорил, о том, что в 90-х годах на фоне общего развала нашей экономики в странах Юго-Восточной Азии появился спрос на желчь бурого медведя, что вызвало рост его нелегального неконтролируемого отстрела. Тогда справиться с этим удалось только тем, что к середине 90-х большинство охотугодий закрепили за штатными охотниками, открыв одновременно с этим возможность проводить трофейные охоты. Именно трофейная охота в тот период позволила охотникам выжить и сохранить популяцию камчатского бурого медведя, поскольку присутствие в лесу хозяев угодий с официальными разрешениями в самое «горячее» время – без сомнения, лучший способ охраны.

Но официальные цифры, так или иначе, являются отражением охотничьего изъятия и по многим видам они существенно изменились за 100 лет, тем более интересно видеть такую стабильность медвежьего промысла при значительном (в десятки раз!) разбеге цифр добычи, например, соболя.

Итак, смотрим на цифры – и видим, что за период с 1981 года (до этой даты никаких оценок числа живых медведей в лесах я не нашел) по нынешнее время численность выросла почти втрое при практически стабильной с начала века добыче. Почему? На мой взгляд (и многих других специалистов), причина лишь в одном – наши представления о численности медведя (да и не его одного, кстати!) не очень точно соответствуют реальности, а рост численности зачастую является изменением ее оценок.

Как пишет в 2002 году Юлий Губарь, «трудоемкость (а следовательно, и затратность) учета этого вида (медведя) не позволяет пока избавиться от простых и дешевых оценочных методов на труднодоступных территориях». Сейчас ситуация никак не изменилась, и данные мониторинга являются не более чем оценками численности, гораздо более точными именно по Камчатке.

Мониторинг численности бурого медведя «как организованная система мероприятий в масштабе всей России ведется с 1981 года, начиная со сбора материалов по этому виду, проведенному начальником отдела охотничьего хозяйства Главохоты РСФСР А.В. Сицко (моим отцом). В следующем году сбор и анализ данных по численности и добыче медведя вошли в круг обязанностей Службы учета охотничьих животных (Госохотучета РФ)».

Поскольку Камчатка еще с советских времен занимает лидирующее место в добыче медведя, именно здесь много внимания уделялось и уделяется вопросам мониторинга численности и управления популяцией медведя. Удельный вес одного полуострова в общероссийской добыче (среди более чем 50 регионов, где вообще обитает медведь) достаточно велик – до 20%. В таблице размеров официальной добычи бурого медведя на Камчатке, приведенной в упомянутой мною книге о камчатских медведях, сообщается, что с 1993 по 2004 год среднегодовое изъятие составляло почти 500 особей. Правда, здесь же исследователи говорят о том, что ранее масштаб добычи существенно превосходил современный уровень, и приводят интересную цифру – в 1912 году на Камчатке было добыто 2618 медведей!

Лицензионная добыча медведя, введенная по инициативе вышеупомянутого А.В. Сицко, началась с Камчатки. Долгое время медведь ведь вообще считался вредным хищником.

Первые оценки численности камчатских медведей относятся к 60-м годам прошлого века и основаны на данных авиационных обследований известного всей Камчатке ихтиолога А.Г. Остроумова, полученных во время изучения нереста лососей. Полученная цифра в 20 тысяч особей воспринималась тогда с сомнением. В 80-е годы Камчатское охотуправление совместно с местным отделением ВНИИОЗ проводило весенние авиаучеты медведей, регистрируя как следы, так и самих зверей. В 90-х годах к учетному процессу подключились Всемирный фонд дикой природы (WWF), а также охотпользователи. В эти годы оценки числа камчатских медведей, по мнению камчатских охотоведов, колебались около 8-10 тысяч. В последнее десятилетие оценки уже приближаются к тем 20 тысячам, которые в 60-е годы были под вопросом, хотя численность медведей – очевидно для всех – растет.

В целом по стране добывается не более 30-40% разрешенных к добыче зверей, на Камчатке эта цифра выше – более 50%, но с успехом охоты на копытных эти цифры не сравнить (лимиты лося, например, в лучших местах осваивают более чем на 90%). Обычно низкий процент освоения лимитов свидетельствует о неверных оценках численности того или иного вида, но с медведем все сложнее. И дело не только в невысокой успешности самой охоты – на Камчатке с этим проблем нет, плохо востребованы сами разрешения на добычу медведей, поскольку только трофейщики не обращают внимания на стоимость государственного сбора, взимаемого за добычу медведя. Сбор за пользование объектами животного мира (за медведя – 6 тысяч рублей на Камчатке и 3 тысячи рублей – в других регионах) для значительной части местных жителей – деньги большие, не оправдываемые добычей зверя. Вот и получается такая кособокая картина: мы вроде бы ведем мониторинг и регулируем использование ресурса – определяем лимиты добычи, сроки и так далее, но во многих регионах вынуждены принимать дополнительные меры по регулированию численности, поскольку охота на него (легальная – подчеркнем) по разным причинам не востребована охотниками. В любом случае официальная добыча не является фактором, существенно влияющим на численность популяции медведя на востоке страны.

Проблема еще и в том, что сейчас трофейщиков, желающих поехать на дорогостоящую – в силу экономических причин, а отнюдь не от жадности аутфитеров (на северах дорого все, даже первая местная чавыча в июне продается по цене выращенной семги в элитном супермаркете, литр бензина в областном центре дороже на 10 рублей, а в поселках побережья так чуть ли не вдвое в сравнении с «материковыми» ценами) – медвежью охоту, нужно очень сильно поискать. На самой Камчатке наиболее востребованы места, куда можно добраться без использования супердорогой вертолетной заброски (основной вертолет – Ми-8, а стоимость одного летного часа, более 150 тысяч рублей, сопоставима со стоимостью всего тура трофейной охоты на одного медведя в более освоенных регионах). Таким образом, по экономическим причинам снижен пресс охоты как на северо-восточном, так и на северо-западном побережье полуострова. Проблем с квотами давно уж нет, они исчезли с потерей массовости этой охоты, явно показав, что интерес «зарегулировать» что-либо появляется только в случае явного коммерческого успеха отдельных охотничьих или сопутствующих направлений.

Так что Камчатка по-прежнему интересна для «медвежатников», и охотников здесь ждут! Камчатка к тому же как обратная сторона Луны – здесь все «не по-материковски», начиная с обступивших аэропорт вулканов и заканчивая медведями, которых можно легко увидеть, не посещая зоосад.

Русский охотничий журнал, май 2015 г.