Солнце повернуло к закату, и его лучи, склонившись над моей палаткой, проникли внутрь. Стало совсем жарко. Я лежал не шевелясь, только прикрыл глаза рукой от яркого света. В лагере царила тишина – всех охотников сморил сладкий послеобеденный сон. Только неугомонные синички распелись вовсю – их голоса звенели по всей поляне весенней звонкой капелью, да над соседней вырубкой неустанно «блеяли» бекасы.
Наша охота на севере Вологодской области подходила к концу. Еще пара солнечных деньков под злым весенним солнцем, и мы, обгоревшие, как альпинисты в горах, вернемся обратно в Москву и разойдемся кто куда. Мы – это ваш покорный слуга, мой сын Артем, недавно демобилизовавшийся из армии, и сослуживец Володя. Уже больше недели мы втроем жили на берегу таежного озера, в нашем старом охотничьем лагере, и в этот раз все сложилось как нельзя лучше – погода радовала солнечными и по-северному длинными деньками. Ночью светила полная луна, хотя и без нее было бы светло – вечерняя заря, не успев погаснуть, вновь распускалась розовыми красками восхода. Тетеревиные тока и вечерняя тяга вальдшнепов приятно удивляли изобилием птицы. Все охотники были с добычей: косачи и вальдшнепы, уложенные по пакетам, хранились в самодельном леднике на берегу озера. Там лежала и пара глухарей, взятых вдвоем с Володей на заповедном току. Все было просто замечательно!
Лишь одно не давало мне покоя – так сложилось, что Артем пока так и не смог выбраться на глухариный ток. Он был этим сильно расстроен, хотя настрелялся вволю. Вальдшнепы, правда, давались ему с трудом, но вот на тетеревиных токовищах он душу отвел – около десятка краснобровых косачей было уже на его счету! Так вот, было решено, что сегодня вечером мы с сыном отправляемся на глухариный ток. Валяться в палатке надоело, и я вылез наружу: надо еще раз проверить патронташ, собрать «тормозок» и прочее. Артем уже сидел у костра: «Может, поедем уже?» – спросил он меня. Ему явно не терпелось. «Ладно, только чайку попьем на дорожку», – ответил я и пошел собираться. Через полчаса тронулись в путь. Ехать предстояло порядка десяти километров по лесовозным грейдерам, потом мы оставим машину и пешком пойдем на токовище.
Снега на лесной дороге уже не было, как не было его и на широком клюквенном болоте – жаркое солнце в несколько дней растопило его без остатка. Лишь там, где тени деревьев падали на разбитую колею, еще оставались последние рассыпчатые островки, да в темном ельнике лежали синие подушки старых сугробов. Скоро лес и дорога кончились, и перед нами открылась большая вырубка. Через полчаса хода по ней мы с Артемом остановились на опушке – до тока оставалось метров двести. В глухом еловом бору было спрятано широкое моховое болото, поросшее болотной сосной – отличное место для глухариного тока. Туда мы поутру и отправимся, а сейчас не стоило лишний раз его беспокоить. Выбрав место для ночлега между двух упавших елок, мы сбросили рюкзаки и принялись готовить ночной костер – таежную «нодью», сложенную из нескольких длинных и толстых бревен. Солнце садилось за лесом, прямо за нашими спинами. Мы сидели в густой тени деревьев, пили горячий чай и следили за тем, как эта сине-черная тень постепенно удлинялась, становясь все больше. Она росла и росла, накрывая темным покрывалом всю вырубку, и вот уже дотянулась своими черными «пальцами» до леса на другой стороне. Темнота полезла вверх по стене деревьев, и они, только что облитые розовым закатным светом, начали гаснуть одно за другим. Словно свечи, задуваемые порывами ветра. Вначале растворились в вечернем сумраке маленькие невысокие «огарки», потом исчезли те, что повыше. И наконец, вспыхнув на прощание ослепительной звездой, погасли вершины самых высоких деревьев.
На фоне разом потемневшего леса ярко вспыхнули огоньки, бегающие по верхнему краю нодьи. Мы еще посидели немного у костра, и я предложил: «Хочешь, сходим на «подслух»?» Артем, новичок в нашем охотничьем деле, не сразу понял, что я имею в виду. «Ну, сходим сейчас потихоньку к току, постоим, послушаем, где поют глухари. На сам ток не полезем, не будем пугать птиц. Заодно узнаем, где кто устроился…» Артем тут же согласился, и мы, забрав ружья, не спеша пошли вдоль опушки туда, где заветное болото своим краем почти выходит на вырубку.
Скоро болото засветилось сквозь темные стволы елей – над ним еще горела яркая вечерняя заря. «Все! Дальше не пойдем». Мы остановились, осторожно огляделись и, увидев рядом поваленный ствол, потихоньку уселись на него. «Теперь слушай!» В лесу стояла полная тишина, все птицы угомонились на короткие ночные часы. Только по вырубке, прямо за нашими спинами, «прохорхал» вальдшнеп и ушел вдоль опушки в сторону видневшегося вдалеке костра. Да где-то в вышине не переставая «блеял» барашком невидимый бекас. Прошло минут пять, и вдруг с какой-то болотной сосны напротив нас донеслось неспешное сухое щелканье. Первый глухарь пробовал голос. Мы переглянулись с улыбкой. Глухарь еще «потэкал» недоверчиво и наконец решился – темп его песни ускорился и раздался финальный аккорд – скирканье, напоминающее звук ножей, которые умелый повар точит друг о друга. Артем сидел, затаив дыхание. Ведь он впервые «вживую» слышал песню лесного великана. А я просто курил в кулак, наслаждаясь тихим вечером и радуясь за сына. Скоро к песне первого глухаря подключились еще двое – один сидел в стороне, на самой границе болота, песня же другого доносилась издалека – почти с границы слуха.
«Пойдем обратно! Не будем им мешать», – произнес я тихо. Луна успела высоко подняться над тайгой, стыдливая краснота ее исчезла, и сейчас она ярким неоновым фонарем висела в черном небе, освещая каждую веточку под нашими ногами. «Смотри!» – Артем внезапно остановился и ткнул меня в бок. Я вопросительно посмотрел на него, а он лишь кивнул в сторону леса. Недалеко от нас между деревьев, на залитой голубым светом снежной прогалине, сидел грязно-белый заяц. Линялая шерсть клочьями торчала во все стороны. Мы замерли, а он, совершенно не обращая на нас внимания, лениво, даже нехотя, поковылял (другого слова я и не подберу) к кустикам на краю полянки и вскоре скрылся в них. Проводив взглядами ночного бродягу, мы пошли дальше – к недалекому уже костру. Пора было ложиться спать.
Ночь прошла быстро, хотя я так и не сомкнул глаз: все думал о предстоящей охоте – очень хотелось, чтобы сыну повезло и он добыл своего первого глухаря. В три утра я разбудил Артема, и вскоре мы осторожно шли в глубь леса к самому центру тока. Миновали темный ельник, вышли к берегу болота, преодолели покрытые водой закраины и выбрались на мягкий мох. Здесь гораздо светлее – сосенки стоят подальше друг от друга, пропуская утренний свет. Еще немного, и вот она – знакомая поваленная сосна причудливой формы. Пришли! Мы рассаживаемся на бревне и достаем сигареты в ожидании первой утренней песни лесного красавца. Небо на восходе уже посветлело, подернулось теплыми желтоватыми красками – скоро совсем рассветет. Контуры окружающих деревьев четко видны на фоне утреннего неба, и мы не спеша внимательно оглядываем их, пытаясь уловить любое движение притаившейся птицы. Но главное – это слух! Он напряжен до предела, пытаясь уловить такие желанные звуки песни проснувшихся глухарей.
Прошло полчаса – болото молчало. Это было странно. В предыдущие мои походы на ток в это время глухари уже вовсю начинали пробовать свой голос. А сейчас… Мы переглядывались, пожимали плечами, не понимая, что происходит. Напугать глухарей мы не могли – во всяком случае во время нашего выхода на ток мы не слышали ни одной слетевшей птицы. Еще полчаса – результата нет. Солнце уже скребется по горизонту – еще чуть-чуть, и оно покажется над лесом. Самое лучшее время охоты безвозвратно уходит, а вокруг, повторяю, полная тишина! Только копалухи изредка перелетают над болотом, квохчут, перекликаются. Но ответной песни лесных кавалеров не слышно. А мы точно знаем, что они здесь. Вчера «на подслухе» мы же засекли нескольких птиц. Только почему они молчат?
Подождав еще немного, решили сменить место и побрели по болоту в сторону вырубки. Туда, где вечером слушали глухарей. Шли, расстроенные, навстречу утреннему солнцу, оглядывали вершины сосен, останавливались, прислушиваясь, в надежде уловить желанное «тэканье». Все напрасно. Вот и знакомое бревно, на котором мы сидели накануне, наслаждаясь вечерним концертом. Место то же, да настроение не то! Уже с какой-то обреченностью и с неверием в успех я уселся лицом к освещенной вырубке, подставив лицо солнечным лучам. На Артема было жалко смотреть. Еще бы! Завтра уезжаем, и сегодня у него был последний шанс добыть желанный трофей.
Утро уже совсем разошлось, и все время вышло. Пора было трогаться в обратный путь. Загасив последние сигареты, мы встали с бревна – и только собрались идти, как до моего слуха донесся какой-то звук! Он шел оттуда, с болота… Жестом приказав Артему замереть, я стал прислушиваться. Прошло несколько секунд и – вот оно! Точно! Поет! Там, на болоте, какой-то ненормальный глухарь, дождавшись солнца, наконец затянул свою песню. Он пел уверенно, с напором, быстро чередуя оба коленца – хотел, должно быть, наверстать утреннее молчание.
«Артем! Вперед! Как учили! Я иду сзади», – скомандовал я, и мы широкими шагами под песню тронулись через лес. Через несколько минут опять вышли к болоту и осмотрелись. Глухарь пел где-то на самом краю его, близко к ельнику, и до него, судя по звуку, было метров сто пятьдесят-двести. Посоветовавшись, решили, что Артем пойдет прямо к нему, прикрываясь ельником на опушке, я же уйду правее, на мох – на случай, если сын «столкнет» птицу и она пойдет на болото. «Наш» глухарь разошелся не на шутку. Он пел не переставая, не обращая внимания на высоко поднявшееся солнце, залившее все вокруг горячим светом. Артем, соблюдая все охотничьи правила, «заскакал» в направлении певца, я же не спеша пошел по болоту, стараясь прикрываться деревьями. Так мы и двигались – фигура Артема мелькала вдоль опушки, я брел сзади, наблюдая картину охоты со стороны.
Глухарь был уже совсем где-то рядом. Я, дождавшись нужного колена, сделал пару шагов и замер: на старой кудрявой сосне сидела великолепная птица, раскрыв веером шикарный хвост и вытянув голову навстречу солнцу! До него было метров пятьдесят. Решив не двигаться, я стал высматривать сына. Вот он! Артем стоял недалеко от дерева с поющим глухарем. Судя по всему, он его тоже увидел! Но что он делает? Ружье этого горе-охотника висело на плече, а сам он осторожно шарил руками по карманам. «Что он творит?» – мысли проносились с быстротой молнии. «Ружье! Ружье в руках держать нужно!» Я застыл в напряжении, сердце колотилось! Вот сейчас, сейчас глухарь слетит и все! А Артем все копошился, пытаясь что-то найти у себя в карманах.
Я не выдержал – дождавшись, когда глухарь очередной раз перешел на скирканье, я заорал на все болото: «Стреля-я-яяй!!!» Артем, вспомнив про ружье, потихоньку потащил его с плеча. Время тянулось как резина – прошло еще несколько напряженных секунд, пока он, взяв ружье в руки, не спеша поднимал его в направлении беспечной птицы. «Ну же! Ну!!!» – кричал я про себя. И наконец-то лес раскололся выстрелом! Глухарь, дернувшись, замер на секунду и, ломая ветки, обрушился на болотный мох. «Фу-уууу!!!» – я выдохнул и вытер шапкой вспотевший лоб. «Ну, ребята, с вами не соскучишься!»
Достав сигарету, я с наслаждением закурил и не спеша пошел к сосне. Артем был уже там, над поверженным лесным великаном. Он то поднимал его, то оглаживал перья, трогал широкий хвост – хвост своего первого глухаря! «Ну и что это было? Что за цирк ты устроил?» – спросил я его. «Да я, понимаешь, его сфотографировать хотел, – ответил Артем. – А потом вспомнил, что фотоаппарат у тебя…» – «Ну, ты даешь! Запомни: на охоте либо фотоаппарат в руках, либо ружье! Начнешь совмещать – не получишь ни-че-го!» – сказал я назидательно, роясь в своем рюкзаке. Достав фотоаппарат, добавил: «А вот теперь давай фотографироваться!» Артем разложил своего красавца – крупного глухаря – на мху и присел, поддерживая его руками. Я навел камеру: «Внимание!.. Снимаю!» Сын поднял голову и взглянул в объектив – да-а-а-а!.. Таких счастливых ясных глаз я давно у него не видел! Помедлив немного, я нажал на спуск затвора.
Русский охотничий журнал, май 2016 г
