…Он смотрел на меня, по-куриному повернув голову набок. Вытянутая гладкая шея с прижатыми перьями выглядывала из сосновой ветки, но было уже так светло, что весь глухарь угадывался в ней без труда. Поза его говорила скорее о любопытстве, чем о насторожённости.
Он следил за нашими перемещениями давно, но так пока и не догадался, что мы такое и чем ему грозим. И вот сейчас до него было метров 35 и оставалось только дождаться сигнала оператора и медленно поднять ружьё…
Легко ли добыть глухаря на току? Смотря какой ток, сколько на нём петухов, какая погода, какой охотник… а вообще легко. Особенно если глухарь этот далеко не первый, а ток нетронутый, поскольку сухопутной дороги к нему нет никакой. Только по воде озера Воже на границе Вологодской и Архангельской областей, которое лишь с неделю как вскрылось от зимних ледяных оков, и огромное поле крошеного льда гоняет ветром туда-сюда. Вчера этот лёд чуть не запер нашу казанку 5 м, на которой в вечерних сумерках мы ездили «людей посмотреть – себя показать», на разведку, другими словами, скуку развеять – едва протолкались краешком ледяного поля на малом ходу между льдин, некоторые из которых ещё взрослого человека могут выдержать.
А застрять на ночь на необитаемом болотистом берегу не особо улыбалось, к тому же с утра были назначены съёмки – охота на глухаря, причём снять надо было обязательно с первого раза, максимум – со второго… Хм, всё-таки наивные люди эти телевизионщики, а ну как дождь? Ветер? Днём он был, кстати, сосна шатал вокруг избушки, но к вечеру стих совсем, и над озером встала такая тишина, что хлопот крыльев заполошной чернети разносился теперь на километр, из-под противоположного берега. И чем только этот лёд натянуло? Был же в полукилометре от залива, а оглянуться не успели, как он уже в устье и края не видно…
Но всё хорошо, что хорошо кончается, и с утра мы были на месте в намеченное время. Не успели зайти на ток, сразу услышали глухаря. Светать только-только начинало собираться – это когда ещё совсем темно, но вдруг понимаешь, что можешь разглядеть свои руки, и чёрные стволы сосен на фоне чёрного же неба почему-то с каждой минутой проявляются всё отчётливей. Это время, когда глухари как раз распеваются в полную силу, а на подход есть ещё минут 40, когда ровесники динозавров практически ничего не видят и подойти к поющему петуху довольно просто. Даже если сзади пыхтит и топает не испытывающее ещё даже раскаянья абстиненции тело, которое три часа назад с отчаянным облегчением праздновало спасение из ледового плена. Впечатлительными оказались они, московские телевизионщики. Ну, главное, что хотя бы замереть оно – тело оператора – успевает почти как надо. Шаг-два – стоим… Шаг-два…
Глухарь пел недалеко. Метров 80. Чтобы определить дистанцию, надо сначала послушать несколько песен, подождать, когда глухарь «во все стороны споёт»: он же переступает на ветке, поворачивается. Песня то тише, то громче, может ещё почти незаметный порывчик утреннего заблудившегося ветерка обмануть – усилить или, наоборот, ослабить песню. В классической сосновой гриве, как сейчас, расстояние до поющего глухаря в тихую погоду определяется с точностью до ±10–15 метров примерно метров с 60–70. Если идти в одиночку, то не надо, как только услышал первые щелчки, переходить на шаг под песню. Так можно и до восхода не успеть. Я сам подход начинаю метров с 60–50 – когда отчётливо слышно точение. До этой дистанции можно просто спокойно тихо идти, желательно не прямо на птицу, а чуть в сторону. Но нам пришлось начать подход раньше, слишком много шуму получалось. Хотя все шансы были: раз-два наших шагов чётко укладывались в нужное колено, а пела птица пока хорошо, каждый раз заканчивая точением, концовку которого я успевал услышать даже после второго шага…
Вот интересно наша память устроена: это было 10 лет назад, а я прекрасно помню, как немного побалтываемый свежим воздухом Артём плюхал в наполненные водой впадины между кочками у меня за спиной. Помню песню – уже отчётливую, близкую, помню, как глухарь замолчал минут на 10 или 15, потом распевался долго и осторожно, а потом… Потом не помню. Вот напрочь вылетело, почему мы к нему так и не дошли. Не по своей вине – это бы запомнилось точно, по неведомым обстоятельствам непреодолимой силы, видимо. Но только следующая в памяти картинка – светлое небо, грива посерела и просматривается метров на 100, и щебет лесных птах. Но с этого момента как раз началась охота, о которой и хотелось рассказать…
Мы бежим по току, если быть точным, быстро идём. Рывками по 50–100 метров. Пробежал, послушал, снова пробежал… По большой дуге обходим токовище в надежде, что какой-нибудь глухарик или припозднится, или уже на земле начнёт петь. С третьей перебежки слышу: щёлкает! И точит!!! Но как подходить по-светлому?! Ерунда, есть испытанный метод. Он, правда, хорош уже в мае, когда «лист с копейку», куры уже все на яйцах, а петухи допевают весну в одиночестве и от того самозабвенно, но мы попробуем. Тут же рублю ножом (приноравливаясь под песню, конечно) две ёлочки в рост человека. Одну перед собой, вторую Артёму – оператору. И вот так – ходячими ёлочками – пошли. И даже подошли: вон он, петух, судя по недлинному хвосту молодой петушок, а потому бродячие ёлочки в утреннем весеннем лесу его не смущают. Хоть и задом к ним (то есть к нам) он уже давно не поворачивает.
40 метров – птица после очередной песни смотрит на меня. Мне кажется, я даже глаз вижу. Ну, Артём! Включай уже свою камеру! И тут… Частое тух-тух-тух-тух крыльями – и на сосну в двадцати метрах от нас с грохотом садится курица! Посмотрела на нас, как Артём её снимает, повернулась к петуху – вот это здорово! Сейчас она его отвлечь должна, а то и привлечь… Но петух вдруг вместо того, чтобы устремиться к объекту своего пения, летит прочь! У меня матерные слова в горле застряли: ах ты ж… лицо нетрадиционной ориентации! Кому ж ты пел тогда, если от бабы сваливаешь?! Но у петуха, видимо, было особое настроение на это вступавшее уже в свой разгар утро. Он отлетел метров на 70, сел на сосенку и тут же снова запел… Честно скажу, многое видал на токах: и на земле глухари как поют, и как куры между петухов бродят, – но чтоб вот так... Ладно, обдумаем после – пошли опять к нему.
Первый шаг – курица с грохотом улетела, но петушку нашему это до одного места, сидит и поёт. И что характерно – на нас смотрит! Ну, как могли за стволами, за кустами, без особой надежды, но – о чудо – из-за купы гущака выглядываем вообще на верный выстрел. 30 метров! Днём! Вдвоём! В апреле! Я очень медленно и осторожно выглядываю одним глазом из-за ствола, под точение поднимаю ствол – глухарь на мушке. Палец на спуске, и выстрел должен слиться с шёпотом оператора «Готов!».
Камера уже работает, я это спиной чувствую, но для монтажа надо хотя бы 2–3 секунды перед выстрелом. Глухарь высидел полторы. Я на автомате провёл его стволами, можно было бы, наверное, даже стрелять, но ведь птица нужна в кадре, а не абы как… Но эта пернатая скотина снова отлетает всего метров на 50. Причём явно по дуге огибает нас и садится сразу к нам боком. Он, зараза, нас ни на секунду из вида не теряет, но и не улетает! Сел – и через две минуты снова запел! А мы – уже на каком-то автомате – снова идём к нему…
Мы ходили за ним в общей сложности часа полтора. Уже солнце вылезало, но сразу укрылось сгущавшейся дымкой на горизонте. Пять раз мы к нему подходили, дважды были на верном выстреле и ещё раза три на 45–50 метров, тоже вполне рабочая дистанция. Если бы я был один, если бы даже вдвоём, но без съёмок – мы бы взяли его 146%, причём с первого же подхода. И со второго, и с третьего… Каждый раз, когда мы оказывались на выстреле, птица давала поднять ружьё, но сниматься отказывалась наотрез. На камере – ни одного огонька, яркость видоискателя задавлена до предела и закрытое маской лицо Артёма не подсвечивает совсем, здоровенная бленда, исключающая блики. Да и снимать Артём пытался каждый раз у меня над плечом за двумя нашими маскировочными ёлками, плюс естественные укрытия… Мистика какая-то. Птица словно играла с нами – и не улетала ведь, просто по кругу в итоге провела. Ни до, ни после я с таким поведением не сталкивался и ни от кого больше о подобном не слышал.
Ну а съёмки охоты на глухаря успешно завершились на следующее утро. Накануне я «заточковал» место, где пела первая птица. Мы были там на полчаса раньше, в полтретьего утра. Глухарь защёлкал через 10 минут, ещё минут пять распевался, а потом мы подошли к нему за десять минут. Пел он (или другой) не там, где вчера, но это было и не важно. В 25 метрах от дерева, на котором он точил и щёлкал, мы стояли ещё минут 20 – ждали, когда рассветёт достаточно для того, чтобы камера отработала его на фоне неба.
Это была опытная, осторожная птица, в темноте он нас не видел, но, когда я начал выдвигаться из-за ствола влево на чистое, он тут же замолк минут на пять: увидел неясное движение. Дали ему распеться, и справа через кусты – Артём снял, как на третьем точении, на игре шеей с перьями дыбом, выстрел сбил глухаря с ветки и он комом ушёл из кадра вниз, к земле. Это был старый петух, с клювом как у орла и словно ножницами срезанными концами хвостовых перьев. Больше пяти килограммов, между прочим, завидный трофей. А запомнился больше с той охоты всё равно не он, а петушок, шарахавшийся от противоположного пола и так виртуозно водивший нас по току средь уже практически бела дня. Спасибо охоте, за такие моменты мы её и любим.
