Журнал «Зов Тайги», № 2, 1997. С. 26-29.
Новой рубрикой «Есть человек – есть проблема» редакция «ЗТ» и ведущая рубрики Лариса Белоус надеются открыть серию дискуссий о психологических, моральных и социальных проблемах человека в тайге. Статьи данной рубрики – приглашение к разговору. Автор отдает себе отчет в том, что обмен мнениями будет нелегким. И тем не мене именно в спорах, говорят, рождается истина. Редакция ждет ваших писем с отзывами на данную статью. Будем рады, если вы в своих письмах предложите другие темы для обсуждения.
Бросить все и уехать… И даже не в пресловутый Урюпинск. Уехать туда, где горы высоки, багульник цветет, кедры, как известно, вонзаются в небо, где люди чисты, как реки, а реки непредсказуемы, как люди, где птицы поют на рассвете, а добрые тигры и леопарды, мурлыкая, заглядывают в окна к мужественным бородатым и обветренным мужчинам, где неземной красоты девушки омывают ноги росой и вплетают в косы саранки… Этот сладостный бред можно продолжать бесконечно, и мечтать беспредельно о таинственной территории, под названием ЗАПОВЕДНИК, правда, в том случае, если никогда с такой территорией не сталкивался, не жил, не работал там.
А дело как раз в этом – сколько людей по долгу службы знакомо с работой заповедников России? От общего числа жителей страны – и десятой доли процента не наберется тех, кто не понаслышке знает, что такое работа в заповеднике. Нет-нет, как раз о проблемах животного и растительного мира наслышаны практически все. Экологическое образование-воспитание, помноженное на усердие любимого телеведущего Николая Дроздова, дало свои плоды. Школьники второго класса самой средней школы бойко и без труда сообщили мне, чем отличается биосферный заповедник от просто заповедника, а «браток» с цепью на шее, поднатужившись, вспомнил умное словосочетание «Конвенция СИТЕС» и даже это все с амурским тигром.
А каковы проблемы людей, работающих в заповеднике? «Зарплату не платят» – поморщив лоб, скажет любой. И будет прав, потому – что зарплату не платят всем. А еще?
«Господи, да какие могут быть?!»
За последние десять лет мы узнали безумно много о коррупции в правительстве, очень не хило разбираемся в законах и правилах жизни мафиозных структур, отношения проституток с их сутенерами для нас – открытая книга, дедовщина в армии – это то, что, как теперь кажется, всегда было делом ясным, как божий день. Стенки «Аквариума» стали столь прозрачны, благодаря сотням сотен публикаций, что и заглядывать-то туда всем надоело. Психологические проблемы космонавтов, их множественные встречи с иными цивилизациями - предмет для вялого разговора за семейным ужином. Открыты, одним словом, практически все ранее закрытые структуры и сообщества людские. Практически все, да не все. К таким сообществам-структурам принадлежат заповедники. С особым, сложным и тяжелым микроклиматом, с массой психологических проблем.
Рискну сказать, что заповедное человеческое сообщество – более сложно чем многие-многие другие коллективы, включая космические экипажи. Почему же их проблемами никто до сих пор не занялся? Некогда? Некому? Не интересно? Бесполезно?
Пожалуй для начала – некому. Как правило, человек, не живущий и не работающий на территории заповедника, а лишь встречающийся с его сотрудниками, да наезжающий изредка и ненадолго в заповедные территории, просто не заметит общей тенденции, которую я для себя обозначила как «заповедный синдром», многие странности и несуразности отнесет за счет отдельный личностей и частных ситуаций. Сотруднику же заповедника еще тяжелее увидеть свой коллектив со стороны и понять, что все, происходящее вокруг, это не вина конкретных лесника или директора, что это – общая, и довольно запутанная проблема закрытого коллектива.
Закрытых коллективов множество – начиная от тюрьмы и заканчивая космическими отрядами, к которым я не случайно возвращаюсь в третий раз за короткое время. В первом случае селекционным отбором занимается доблестная милиция и прокурор, а во втором –ого-го! Кто только не занимается подбором космонавтов. И все для того, чтобы на полгода- год создать рабочий, психологически здоровый коллектив, способный принимать решения в непривычных для человека условиях. При этом каждый член коллектива знает, что через эти самые полгода- год он вернется в привычную атмосферу, к нормальному ритму и режиму жизни.
А кто подбирает сотрудников заповедника? «Да ни-кы-то!» – так и хочется ответить голосом и интонацией почтальона Печкина. Сами подбираются, причем, если не по месту жительства и рождения, то в большинстве своем – в юно-сопливо-романтическую пору, когда казалось, что в заповедном мире он найдет идеал благородства и чистоты душевной, помноженной на мудрость окружающей природы.
И, выбрав местом работы заповедник, человек может до конца жизни так и не осознать, что психологически место работы его – почище любого космоса. Вернее, это свой, отдельный от мира космос.
Может быть, не стоит говорить о якобы придуманном лично мной, никакой науке, никаким врачам неизвестном «заповедном синдроме»? Кому он в конце-концов нужен? Если, как утверждает сам же автор, даже работники заповедников о нем – ни сном ни духом? Не интересно.
Может, и не интересно. Но от сотрудников заповедников в нашей жизни зависит слишком многое. Мы не задумываемся о том, что никакие минприроды, никакое правительство указами не защитит то, что вверено людям. А вверено им ой как немало – вода и воздух, и, по большому счету, немногие уцелевшие в здоровом и первозданном виде территории Планеты.
Сколько лет может трудиться без огрехов коллектив в одном и том же составе? Кажется, лет семь. Не больше. Что можно сказать о людях, работающих и, заметьте, живущих в одном и том же месте не один десяток лет, оторванно от мира, живущих проблемами, непонятными подавляющему большинству окружающих?
Копятся обиды, неразрешенные проблемы, копятся долги безденежья, копится усталость, перерастая в хроническую лень. И все это умножается многократно на самый важный и самый тяжелый, как ни странно, фактор. Фактором этим является сама заповедная природа, со своими законами, далекими от социальных, придуманных и выпестованных человечеством. Природа в конце-концов перемалывает немногочисленную горстку людей, связанных с ней плотно и неразрывно, и люди начинают жить в ее ритме, ее режиме, и – увы, - по ее, природы, извечным законам. Наверное даже неплохой стиль жизни, если бы людей этих связывала только духовная общность и связь с первозданной Землей.
Но представьте себе, что этих людей время от времени – а последние годы все чаще и чаще, - вырывают из привычного ритма жизни, заставляют думать и работать – нет, не быстрее – просто совершенно в других режимах. Их с головой окунают в незнакомый социум, причем порой международного уровня, и этим людям кажется, что они вполне соответствуют, мыслят адекватно, и рождается в каком-нибудь заповеднике «Программа спасения всего Человечества посредством переоборудования кордона в Гнилом Логу».
Думаете, это выдуманная программа? Ужас в том, что выдумано только название Гнилой Лог.
Только не подумайте, ради всего святого, что я к сотрудникам заповедников неприязнь испытываю. В том-то и дело, что все как раз наоборот. За последние пять лет работы у меня появилось много славных приятелей и настоящих, верных друзей из их числа. В том-то и основная боль, что говорить приходится о любимых людях, которых понимаешь и за которых болеешь.
В том-то и основная беда, что два, три, а то и пять кряду хороших, умных, талантливых людей, с которыми приходится работать, не то что не понимают друг-друга, а просто-таки ненавидят порой. Подозревают, что их где-то в чем-то обойдет. Обижаются, если больше внимания уделяют соседу. И сплетничают, сплетничают, а больше – жалуются трогательно и неконструктивно, наивно жалуются, с одной безобидной целью – чтобы их наконец-то выслушали и поняли те, кто живут в Большом мире. В общем, порой ведут себя как дети. Или как люди с признаками «заповедного синдрома»? Или все-таки как люди, которые ближе к природе, чем к социуму?
В любом случае, этим людям нужна психологическая помощь и защита. И в первую очередь потому, что они чище, наивнее, проще всех остальных.
В первые годы в заповеднике любой из них писал научные статьи, диссертации, картины, стихи и рассказы. Верил в свое предназначение и преклонялся перед Природой.
Десять-двадцать лет работы в заповеднике, и тот, кто боготворил природу Первозданную, может сказать: «Не пойду я тигров сегодня считать. Буду «В мире животных смотреть». Стихи могут за это же время перерасти в страсть к анонимкам и докладным запискам, а крепкая и небесталанная научная диссертация – в бред по спасению всего человечества с уклоном в мистику.
Трудно сказать, что является главным составляющим «заповедного синдрома». Конечно и то, что люди с высшим биологическим образованием сегодня практически лишены научной работы. И социальные проблемы, общие для всех, как говорится, имеют место быть. И необходимость многие-многие годы противостоять практически всем соседям-родственникам, которые через одного браконьеры и нарушители. Не сбросишь со счетов и то, что в заповедник не каждый работать пойдет. Заповедная территория сама выбирает людей с определенным складом ума, характера и психоневрической конституцией «отличной от других».
Так неужели же разговор бесполезен? Думается, нет. Ведь надеяться на то, что жизнь расставит все по местам – глупо. Особенно, когда гниют, разваливаются и не могут полноценно работать коллективы, состоящие в общем-то из очень способных и симпатичных людей.
Главное, понять им самим – что дело не в соседе справа или слева. Что их проблемы – не вина окружающих, а скорее, общая беда. И (ах, не помечтать ли!) – протянуть друг другу руки для совместной работы.
Помечтать, конечно, не грех. Но именно на сегодняшний день, когда отмирает старая система работы заповедников, и рождается совершенно новая структура работы, люди оказываются неподготовленными и психологически беззащитными перед ней.
По всему миру уже ходят анекдоты о том, что в одном из наших заповедников тигрозащитных организаций больше, чем самих тигров. Если есть в заповеднике три преподавателя-эколога, значит, будет три экоцентра на полсотни общих детей. Если два преподавателя-художника – будет две детских картинных галереи, расположенных в соседних домах.
А чего стоит история про работника заповедника, который спрятал пять тысяч грантовых долларов под горшок с цветами? От домашних подальше спрятал. А домашние этот грант несколько месяцев усердно поливали. Но, почему-то, новые баксы не выросли.
Можно над этим смеяться и рассказывать анекдоты и дальше, но грустно от того, что заповедники не в состоянии понять – дробя себя, свою работу, они не приобретают ничего, а теряют практически все – деньги, партнеров, выгодные многолетние большие гранты, и, в конце концов, теряют имидж, безвозвратно портят свою репутацию. А ведь как раз сегодня, когда к нашим заповедником поворачиваются лицом зарубежные партнеры, туристические фирмы, киногруппы, экологические фонды, когда есть шанс встать на ноги и разумно перестроить жизнь заповедных территорий, имидж и репутация нужны им в первую очередь.
Скорее всего, сами сотрудники заповедников не справятся со своими проблемами. Только вот кого призвать им в помощь? Проще всего сказать – богатых дядей с мешком денег. Да нет! Бывали дяди, много мешков привозили. Деньги в большинстве своем (думаете разворованы? Да нет, намного обиднее!) в песок ушли, сквозь пальцы просочились, а то и сгнили в цветочных горшках. А проблемы, пусть неосознанные, остались. Врачей, что-ли звать в подмогу? Психологов? Психотерапевтов? Или круче поступить. Пусть пресловутый социум сам в заповедники рванет – в виде туристов, кемпингов, экотуров, ресторанчиков в лесных заимках и гнилых лагунах? Может тогда не останется времени на лень, сплетни и жалобы? Тоже вопрос непростой. И предмет для отдельной большой и тяжелой беседы.
Но есть люди. И есть их проблема.
… Это было год назад. Тогда я только выдумала свое словосочетание «заповедный синдром», чтобы скрыться за ним, как за щитом, от проблем, «навешиваемых» на меня в заповедниках. И не было уверенности в том, что проблема на самом деле существует.
И вот в Киеве, на всемирном Экофоруме, познакомилась я с сотрудницей самого, пожалуй, известного заповедника на территории бывшего СССР. Одно имя этого заповедника вызывает священный трепет. Из этой категории «чудес света», на которые хочется молиться, как на икону.
- А как у вас с «заповедным синдромом»? – спросила я у нее после двухчасовой, очень интересной и содержательной, по-настоящему умной беседы.
- Это что такое? – напряглась собеседница.
Я, как смогла, оформила свои мысли.
- Да вы что! Мы же самый уважаемый заповедник! Как вам в голову могло такое прийти! Если вам этот гнида уже рассказал, как я директору заповедника дверь выломала, и его дуре, у которой ни образования, ни ума, а туда же лезет, гранты перебивает, ни черта не понимает, а он, дурак такой три тысячи профукал, так я же права, если бы вы только знали, сами спят до двенадцати, я что называется вкалываю, да что вы, какой там «заповедный синдром», вообще нет такого, а если хотите знать…
Речь моей собеседницы, умнейшей женщины, диссертация которой меня когда-то потрясла своей глубиной, становилась все неразборчивее и бессвязнее. Говорила она долго.
Но все это я уже слышала на другом конце России…
