Охоты загоном, или облавы, – одна из наиболее архаичных и при этом отработанных человечеством видов охот.
К слову сказать – и одна из самых продуктивных: если безвыборочно добывать всё, что выходит из загона, можно обеспечить мясом целое родовое объединение из двадцати – двадцати пяти человек на добрую часть зимы, что изначально и было основной задачей формирования такой охотничьей практики. Часть первобытных загонов основывалась на «самодобывании»: зверей загоняли на край высокого обрыва и заставляли бросаться вниз, запугивая факелами и различными примитивными способами устрашения. Постепенно загоны усложнялись, становились разнообразнее, и при этом дожили до сегодняшнего дня, оставаясь самым эффективным и одним из самых древних способов охоты.
В загонах моей молодости, в общем-то, как нигде на охоте реализовывался принцип «на охоте все равны». Стрелки и загонщики были одной командой, разбивались на эти категории жеребьёвкой. Пять человек – на линию, пятеро – в загон! Человек, промахнувшийся по зверю на линии без уважительной причины, лишался права становиться в «стрелки» на неопределённое время – иногда до конца сезона. Бывали и другие варианты: я знал в своей жизни человек трёх – пятерых, которые отнюдь не стремились на стрелковую линию, а ходили загонщиками.
И да, в этих коллективах моей молодости загонщики шли в загон мало того что с оружием – если они видели зверя на верный выстрел, они могли стрелять по нему. Более того, в некоторых коллективах жеребьёвка жеребьёвкой, но признанного лучшего стрелка в компании безо всякого жребия ставили на наиболее «ходовое» место. В командах, где не все стрелки имели нарезное оружие, людей с «нарезняком» ставили на прострелы больших открытых пространств – на краях полей и вырубок. Как и у наших первобытных предков, в коллективах советского времени во главу угла ставилась возможность добыть мясо для семьи, а не иллюзорная возможность потусить на природе с ружьями.
Вообще, мне в жизни пришлось повидать много различных загонов. Один из наиболее самобытных попался мне на глаза в Приморье. Стрелок в этом загоне был один, его заносили внутрь загона на плечах восемь здоровенных мужиков в чём-то вроде портшеза (на самом деле кресло от Landcruiser 200, установленное на носилки), на вершине сопки с расчищенными директориями для стрельбы уже стоял стрелковый стол и столики с выпивкой и закусками, а сопку с прилегающей тайгой окружали человек сто пятьдесят, нанятых в окрестных деревнях, которые и гнали всё живое «котлом» к единственному стрелку. Побывав пару раз на таком загоне, я понемногу начал понимать моего приятеля, Джима Роу, который был склонен оправдывать загон зверя с участием вертолёта:
– Понимаешь, Михаил, где-нибудь в Пакистане мы можем нанять несколько десятков и даже сотню загонщиков с тем, чтобы они выгнали одного-единственного рогача на одного-единственного охотника. А здесь, в безлюдных местах Сибири, у нас нет этих деревень с сотнями физически здоровых мужчин. Но у нас есть вертолёт, который примерно за такие же деньги выполнит примерно такую же функцию. Так скажи мне, в чём тут разница?
Как ни странно, в жизни мне пришлось самому организовать несколько десятков загонов, и при этом – ходить в них загонщиком. Это были загоны на трофейных лосей с гигантскими рогами на северо-востоке Сибири; всегда это были загоны «толчком», и редко в них принимали участие больше трёх человек – обычно один стрелок и один-два загонщика. Было всего одно исключение, но какое! – ниже я о нём расскажу.
Во время такого загона я испытал одно из самых моих значительных охотничьих разочарований. Этот загон состоял из двух человек: один из них был стрелком, а другой – загонщиком. И этим загонщиком был я. Я поставил стрелка на место так безупречно, как только мог – на входном следе в пойменный остров, полностью изолированный рекой. В острове были сохатые, я их вспугнул, и они пошли ходом, не пытаясь «мастерить» внутри лесного массива. Среди них был, похоже, и трофейный бык (судя по тому, как он стучал рогами по кустам). Естественно, после такого подъёма я каждую секунду ожидал выстрела. Какова же была моя горечь, когда, выйдя на опушку, я обнаружил моего незадачливого стрелка в трёхстах метрах от определённого ему места – ему показалось, что зверь всенепременно пойдёт через самое узкое место протоки, отделявшее остров от основного леса. Конечно, нам было обидно осознавать, что звери буквально перепрыгнули через ту корягу, у которой я оставил моего незадачливого стрелка. Но обиднее всего было именно ему, охотнику – потому что он у себя на родине, в Прибалтике, работал, можно сказать, в моей должности: был егерем и организовывал загонные охоты.
Самый эпический загон я тоже видел во время клиентской трофейной охоты в бассейне реки Омолон. Охота близилась к концу, мы не взяли пока ни одного трофея, и наш аутфитер, Виктор Анисимович Емец, человек огромного охотничьего и жизненного опыта, сказал: «Надо гнать!» А гнать он предлагал огромную, десятикилометровую неправильную полосу пойменного леса, шириной местами больше шестисот – семисот метров. Естественно, такое могучее мероприятие потребовало напряжения всех наших не очень богатых сил. На стрелковой линии стали клиенты – четыре человека; в загон пошли все остальные: четыре гида, три представителя аутфитерской компании и даже, кажется, повар. В лагере не осталось никого – как бы не уникальный случай в моей организаторской практике. Кстати, загон оказался эффективен: в тот день взяли трёх лосей – не высшего качества, но охота сразу перешла из категории «на двойку» в «четвёрку с минусом».
Приходилось мне принимать участие и в больших загонных охотах в Германии, в которых участвовали около сорока – пятидесяти стрелков, примерно столько же загонщиков и собаки с радиоошейниками, которым отдавались команды через радиопередатчики и микронаушники. Эти загоны проводились по не совсем привычному для нас методу: охотников расставляли на полувышках, расстояние между которыми было метров по триста, но располагались они по лесу не линией, а в шахматном порядке. После того как расставлялись стрелки, в лесу начиналось движение. Туда-сюда проходили группы загонщиков, туда-сюда бегали собаки. Появлялись и звери: косули, лани, кабаны, олени. Но в большинстве своём они не бегали, а перемещались неторопливо из точки А в точку Б, просто уходя от беспокоящего фактора. И их неторопливость изрядно облегчала стрельбу по ним. Именно после таких охот обычно и появляются фотографии с обширными выкладками добытых животных.
Вообще-то я считаю и продолжаю считать загоны одной из самых опасных охот: большое количество участников, не всегда дисциплинированные группы, странное отношение к стрельбе заставляют относиться к самим таким охотам и к компаниям, их организующим, весьма скрупулёзно.
Ещё одной чертой загонных охот продолжает оставаться их ритуализированность. Не зря старший егерь в нашем редакционном коллективе всегда начинает инструктаж с поздравления «С праздником охоты». А после удачного выстрела мы прямо в поле жарим печёнку с луком на заранее приготовленном мангале и сковороде. И эта печёнка – самое вкусное, что я только ел в жизни!
Так что охота загоном остаётся одной из немногих форм древнего коллективизма, чудом проникшего из первобытных времён в наше время атомизации человечества, – за что и остаётся любимой многими из нас, охотников!
Все статьи номера: Русский охотничий журнал, ноябрь 2024
