Недавно я подумал, что если бы в 1974 году, когда я впервые читал книгу Дж. Хантера «Охотник», мне бы сказали: определи-ка, какое событие вероятнее – в 2014 году ты полетишь на Марс в составе научной экспедиции или поедешь на сафари в Африку, – я бы со стопроцентной уверенностью ткнул пальцем в Марс.
И, как уже поняли, ошибся бы. Потому что Марс и ныне там, в недосягаемой дали, и живой человек до него пока не добрался, а вот поездка на сафари в Африку стала для россиянина хоть и экзотикой, но, тем не менее, экзотикой вполне бытовой, что ли.
Эта поездка была оплачена журналом – ибо высшее руководство решило, что не может главный редактор нормального охотничьего издания ну вот ни разу не побывать в Африке.
Эта поездка была одной из самых интересных в моей жизни. Прежде всего – в жизни зоолога-натуралиста. Побывать в тропиках – это обязательная мечта любого биолога, а уж побывать в тропиках и иметь возможность подержать в руках представителей тропической фауны – мечта вдвойне.
Эта поездка была одной из самых интересных и в моей охотничьей жизни. Мой личный охотничий опыт хоть и обширен, но ограничен. В наше время, когда поездки за рубеж стали доступны всем, Африка превратилась в обязательный пункт «охотничьего университета». При этом Африку я рассматривал через призму моего дальневосточного и аляскинского опыта. Не взыщите – с другим у меня не густо. Так что объективности от меня не ждите.
Местом для поездки были выбраны угодья Africam Safaris, широко известные в узких кругах как «Русский Камерун» – единственная российская концессия (на тот момент – сейчас к концессионерам добавился украинский собственник) в Западной Африке.
Я – простой парень с Дальнего Востока, и мне во всем чудился дальневосточный колорит. Дуала (второй по размерам город Камеруна) очень живо напомнила мне Владивосток – как теплым жарким воздухом, так и общей замусоренностью. Надо сказать, что ассоциации с юго-западным Приморьем, где мне пришлось два года работать в заповеднике «Кедровая падь», у меня возникали не раз и не два, и я буду в нужный момент тыкать в них пальцем.
И надо обязательно сказать, что надо всем этим плыл запах Африки – пряный, густой и жаркий, видимо, не похожий ни на какой другой в мире…
Совладелец Africam Safaris Миша Могилевцев, к которому мы приехали в гости, общую экзотичность ситуации только дополнял. Бритый наголо, с носом а-ля Брюс Уиллис, не говорящий по-французски и вообще игнорирующий чуждую ему культуру, он лихо подкатил к гостинице на новеньком УАЗ-«Патриоте», чтобы транспортировать нас в базовый лагерь компании, и с этого момента я большую часть африканской поездки воспринимал преимущественно через его опыт.
От Гаруа до лагеря ехать далеко, четыре часа, по скромным меркам, по нескромным – все шесть. Шоссе до поворота в национальный парк – совсем неплохое, у нас под Самарой федеральная трасса похуже будет. Все обочины утыканы столиками, на которых стоят бесчисленные бутылки всех форм и размеров с желтой жидкостью.
– Что это? Местное масло или самогон? – вспоминаю я Китай 2002 года, где так же, в фарфоровых жбанах, на обочинах в неограниченных количествах продавали анисовую водку.
– Бензин, Миша. Камерун – это нефтяная держава, – говорит мне тезка Могилевцев.
– А что тут вообще с экономикой?
– Да то же, что и у нас. Нефть, всякие полезные ископаемые, плюс хлопок – все на экспорт.
Сворачиваем на проселок.
– Здесь начинается национальный парк, – продолжает экскурсию Миша.
Национальный парк, граничащий с охотничьим хозяйством, – это классическая схема из советского охотоведения: в парке зверь находит убежище, в хозяйстве – добывается. А еще в национальный парк должны приезжать всякие фотоохотники, львов фотографировать, зебр, антилоп непуганых…
– Это в показательных национальных парках так, – огорошивает меня Михаил. – А у нас настоящий. Нет в этом парке ни хрена. Все деньги на развитие украдены, охрана, сам понимаешь, за счет чего существует…
Еще один плюс параллелям с российским Приморьем…
Да, действительно, зверей на территории парка мы не увидели – ни по дороге туда, ни (через две недели) обратно. Зато, как только оказались в охотничьем хозяйстве – так сразу…
– На территории хозяйства у меня самая большая в Африке популяция козла Бюффона, – говорит Михаил. – Слонов пока еще мало, они пойдут чуть позже. А вот иланды есть, группа, которая была до вас, успешно отстрелялась…
Об иландах с интересом слушает Леонид Леонидович Палько, это его «основной» трофей. У меня задачи поскромнее – саванный буйвол, лошадиная антилопа (которую все в нашем трофейном мире уверенно зовут английским словом «роан», и это название, судя по всему, рано или поздно окончательно вытеснит русское) плюс четыре вида «обыкновенной дичи» – common game. Естественно, я прошу моего пи-эйча сфокусироваться на буйволе, полагая, что остальное как-нибудь да приложится.
Второй человек, через чей опыт я пытался воспринимать Африку, как раз и есть мой пи-эйч, Хайден Гленн. Он передает винтовку, с которой мне предстоит охотиться, – увесистый маузероид, выпущенный компанией Sako, под патрон .375 H&H – других здесь практически не водится. Оружие сопровождения самого Хайдена – «Чезет» под .416 Remington и испанский штуцер под .570. Еще на базе есть дробовик и мелкан. С патронами здесь не разгуляешься – Михаил уверяет, что на весь Камерун нет ни одного оружейного магазина, поэтому как там появляются патроны, мне не совсем понятно. Наверное, размножаются делением. Тоже как в России.
Сам Хайден для меня здесь – самый интересный тип. Он – настоящий, лицензированный пи-эйч, то есть профессиональный охотник. Для того чтобы стать профессиональным охотником в Камеруне, по тамошнему закону, нужно три года отходить ассистентом с уплатой ежегодных взносов и погодовой аттестацией. Однако существует довольно много вариантов, когда человек, прошедший хотя бы год условного «обучения» ассистентом, начинает позиционировать себя как «профессионального охотника». Как и у нас в стране, это «прокатывает» до поры до времени – то есть до первого всерьез зафиксированного местными природоохранными органами нарушения.
Естественно, на охоте пи-эйч – главное действующее лицо. Понятно, что главным действующим лицом является, конечно же, охотник-спортсмен – без его приезда и, соответственно, его денег здесь бы ничего не было, но «делает» охоту именно пи-эйч. Он высматривает зверя с машины, определяет пол, возраст, трофейные качества, руководит бригадой следопытов, отвечает за подготовку трофеев и машину. Он решает, кого и когда стрелять, он владеет всей ситуацией по хозяйству. В общем, так, как и положено при хорошей подготовленной спортивной охоте. Мне приходится только выполнять свою часть номера – относительно неслышно подойти к зверю на выстрел и этот самый выстрел произвести.
Вокруг меня, выполняющего сейчас роль того самого охотника-спортсмена, работает целая команда. Это – кроме уже упоминавшегося профессионального охотника – два следопыта и водитель, всего четыре человека. Один из следопытов тащит связанный из бамбука сошник, который, как только предстоит стрелять, немедленно устанавливает в нужном направлении. Второй носит необходимый запас воды и, при желании клиента, таскает его рюкзак и оружие.
Территория здесь «пробита» сетью дорог, наподобие квартальной сетки у нас в стране, только «ячейки» этой сети побольше и побеспорядочнее. По этой сетке и ездят Toyota Landcruiser 80 с открытым верхом, а в кузове – мы, грешные – профессиональный охотник, охотник-спортсмен и следопыты.
Профессиональный охотник и следопыты имеют полные карманы спичечных коробков, и почти на каждом подъеме они кидают зажженные спички в куртины травы. Трава вспыхивает, но горит как-то странно – обычно выгорает круг диаметром не более трехсот метров; а если нужно что-то поджечь всерьез, то из кузова выпрыгивает один из следопытов с горящей ветошью и пробегается по местности.
Спрашиваю – зачем? Выясняется, что это одна из основных форм обустройства угодий – выжигаются укрытия для дичи. Но выжигаются они не бездумно, а с умыслом – какие-то урочища оставляют нетронутыми, какие-то палят. Сезон только начался, поэтому основные местообитания еще стоят нетронутыми. И да – сухой период еще не полностью вступил в свои права, поэтому в лесу много непросохших русел и просто бочагов с водой, что значит, дичь еще не сконцентрировалась в определенных местах.
Кстати, про лес. Лес этот не лес и не саванна, а что-то между этими понятиями. Саванный лес, в общем. Чертовски напоминает все то же Приморское дубовое криволесье, которое тоже сформировано при помощи пламени. Расстояние между деревьями – где-то около двадцати-семидесяти-ста метров, проглядывается метров на триста. Это если нет травы. Затем ее и жгут.
В первый день я добываю странную антилопу с человеческим почти что лицом – хартебиста. Все говорят, что очень вкусная, но есть ее мы будем не сегодня – мясо должно «созреть».
На самом деле мы ищем буйвола. Ищем его мы преимущественно с машины, но иногда Хайден приглашает сделать небольшие – в километр-полтора – проходки по местности. В местах, где возможно, стоят буйволы. По-нашему это называется – «в поисках халявы». Так часто строится охота с точки зрения гида. Первый день – контрольно-ознакомительный, посмотреть клиента, и стукнуть основной трофей (это если повезет, конечно). С этой целью быстро проверяется несколько хорошо известных, но не очень продуктивных мест. Авось пофартит… Если не пофартит – основная охота начнется завтра…
Мне везет. Во время вечернего выезда (а выездов здесь два – утренний – с 6.00 утра и примерно до часу дня, и вечерний – с 16.00 до сумерек) мы встречаем водяного козла с роскошными, как уверяет Хайден, рогами. Он подпускает метров на 150. Стреляю. Проклятая тварь бежит как ни в чем не бывало.
– You hit him! – кричит Хайден и выполняет весь положенный в таких случаях ритуал: – Great! Magnificant! The best shot what I see!
Я в принципе сказал уже Хайдену, что более двадцати лет занимался тем же самым, что и он, только на другом краю Земли, поэтому можно поберечь себя и не разыгрывать при мне представления. Но он иначе не может – а то растренируется, наверное.
Подходим на место стрела. Кровищи – наверное, с ведро. Мы начинаем идти по следу, и я все время пребываю в уверенности, что вот-вот, за ближайшим пригорком, увижу бездыханный труп.
Ага, конечно…
Идем километр, два, три – смеркается. След теряем. Хайден запоминает место – завтра отсюда начнем тропление.
Рассвет встречаем на месте. Кровь, увы, засохла и пропала, ее не находят даже прославленные африканские следопыты. Пытаемся проследить километра полтора, потом подранок теряется в многоследице.
На другом берегу реки кричит слон. Самого его не видно, видно только, как трясутся верхушки деревьев.
Следующий день начинается с подхода к стаду буйволов. Хайден обнаруживает утренние следы перехода дороги, мы встаем на них… Через час выходим к группе. Хайден придирчиво разглядывает всех в бинокль, ворчит:
– Вот, принято считать, что если зверь темный, то это обязательно бык; а рыжий – корова. Вон ближайший к нам темный зверь – не бык это, никак. Быки, видимо, держатся в головной части стада, нам они не видны.
Хайден решает обойти группу, но буйволы что-то причуивают и с грохотом срываются с места.
На обратном пути я с горя пристрелил бюффонова козла, а вечером – лошадиную антилопу.
На следующее утро недалеко от лагеря Хайден тыкает мне в каких-то зверьков, похожих на рыжих полосатых и пузатых карликовых коз, беспорядочно шныряющих под кустами. Я не сразу понимаю, что это антилопы и на них нужно охотиться, но пи-эйч делает страшное лицо, приговаривает, что это замечательный самец, великолепный трофей, отличные рога, в общем, стреляй, стреляй!
Я прилаживаюсь, моля про себя, чтобы эту кобзду не разнесло в куски ударом из .375 H&H, но вдруг тот же Хайден накрывает мою руку своей сухой, жесткой, как у обезьяны, лапой, и, вытаращив глаза, твердит:
– Stop! Stop! Buffalo!
Действительно, с противоположной стороны дороги слышится гром и треск. Это удаляется стадо буйволов. Хайден уверяет, что они нас не чуяли, просто почувствовали, что что-то здесь не так, и надо отбежать ненамного. Метров на шестьсот, не больше.
Да, мы проходим пресловутые шестьсот метров и видим силуэты крупных зверей, ныряющих в траве, как дельфины в море. Несмотря на массивность, они выглядят на редкость грациозными и быстрыми.
– Стадо с телятами – играют, – поясняет Хайден.
Стадо быстро удаляется от нас, мы – следом. Звери заходят в заросли слоновой травы и, естественно, теряются. Теряемся и мы. Через пятнадцать минут черные следопыты утыкаются в многоследицу и путаются. Хайден несколькими жестами отправляет их в разные стороны, затем приказывает мне стоять и не шевелиться. Слушаем. Через десять минут слышим глухое мычание откуда-то с севера.
Хайден радуется как ребенок. Щелкающими звуками созывает следопытов и спрашивает, слышали ли они мычание? Те показывают три совершенно разных направления. Хайден спрашивает меня – у нас направление, откуда слышался звук, совпадает.
Теперь мы уже твердо выходим на стадо. Места Хайдену знакомы, и он, ничего не объясняя, просто ведет меня как лоцман, – право, лево, лево, лево, прямо… Мы выходим из-под ветра на каменную гряду, а сбоку от нас, как на параде, дефилирует стадо. Хайден укладывает меня за камни, приказывая приготовиться к стрельбе, а сам продолжает накручивать объективы бинокля. Снова пытается найти наиболее приемлемый трофей. Наконец, он указывает на двух скотов, бредущих примерно в середине цепи.
– Видишь? Вот из этих – правого!
Выжимаю спуск и стреляю. Все окутывается пылью, стадо уносится вскачь. Хайден закуривает.
– Все, ты его достал. Подождем немного.
Как – достал? Все, что я видел, – это как окаянные коровы подхватились и унеслись! Однако спокойствие Хайдена внушает уверенность.
Да, унеслись, но недалеко. Встали метрах в трехстах грудой.
– Это они подранка зажали. Сейчас мы их пугнем, они его отпустят.
При нашем приближении буйволы, действительно, удаляются. На месте остается только одинокий бык, он шатается. Я добиваю его двумя выстрелами.
Всю программу я выполняю за пять дней, остается лишь водяной козел, так неудачно стрелянный в первый день. И вот мы кружим, кружим по этому странному криволесью, утыканному огромными скалами-останцами, и тут…
Хайден снова хватает меня за руку и произносит сакраментальное:
– Shoot!
Соскакиваю с машины, смотрю. Под деревом лежит здоровенный серый козел. Всем козел как козел, только здоровенный, с большого северного оленя – такие тут козлы… А, в общем, хрен с ним, нечего рефлексировать, сказано стрелять – стреляй, пи-эйч всегда прав!
Козел оказывается поскакучий – несмотря на четкое попадание, бежит по скалам, запинается, попадает в какую-то расселину, я снова стреляю… Вроде готов.
Хайден доволен – отличный, говорит, козел, такой же примерно, как упустили неделю назад, редкий козел, козлы обычно такими не вырастают… Ну и, приговаривая все это, он велит следопытам вытащить козла из трещины. И мы оба ойкаем. Потому что по нижней части грудины мы видим наполовину затянувшееся пулевое ранение. Не «такой же» это козел, а прямо тот самый! Которого мы два дня безуспешно тропили. И, замечу я, судя по тому, как рана затянулась, – он еще и выжил бы, собака! Битый из .375!
Здесь я хочу сказать несколько слов о пресловутых африканских следопытах. Во многих книгах и воспоминаниях охотников я привык читать о непревзойденном мастерстве черных тракеров. Постоянно встречал эту тему и на интернет-форумах, и в охотничьих гостиных. Так и что тракеры?
Должен сказать, очень большого впечатления они на меня не произвели. Да, люди разбираются в следах, но примерно на том же уровне, на каком в них разбираются просто много пожившие в лесу люди, постоянно имеющие дело с разным зверьем. Мне приходилось видеть в работе и приленских эвенков, и колымских юкагиров, и охотских ламутов – все они демонстрировали примерно одинаковый уровень владения следопытским мастерством. Тот же Хайден уверенно определял следы на уровне нашего старшего тракера, а в ответ на мой вопрос, зачем они тогда нужны, разводил руками и говорил, что просто не может находиться одновременно в нескольких местах. Те же мои наблюдения подтвердил в лагере и Миша Могилевцев. Резюме – nothing mystical.
На этом козле охота у меня заканчивается. Некоторое время Хайден возит меня по окрестностям – просто как натуралиста. А потом… Ну всегда отовсюду приходится уезжать. И кто мы, как не гости на этой вечно благословенной земле?
Но при отъезде Леонид Леонидович говорит:
– Есть такая примета: если, уезжая из хозяйства, видишь зверя – значит, обязательно сюда еще вернешься!
Мы пересекаем реку, и вдруг справа выныривает голова огромного гиппопотама…
Русский охотничий журнал, август 2014 г.
