Отпуск в Камеруне – дело рискованное. Туристов строго предупреждают не гулять на севере, северо-западе, юго-западе страны и недалеко от границ с Чадом, Нигерией и ЦАР, где постоянно случаются массовые убийства и террористические акты. В Западной Африке свирепствуют малярия, жёлтая лихорадка, сонная болезнь и лоаоз – это такой паразит, живущий в глазах. Но больше всего я боялась пауков…
Мне предстояло прожить в долине Конго десять дней, а говоря о джунглях, подразумеваешь пауков – таких, как паук-птицеед, у которого тело десять сантиметров в ширину, а размах ног – все двадцать. Но мне слишком сильно хотелось поохотиться с народом бака, которых раньше принято было называть пигмеями, увидеть бонго и добыть его из лука. Пауки не могли меня остановить – и, как выяснилось позже, оказались последним, что меня беспокоило. Колонны злющих муравьёв и угнетающие, жаркие и влажные до удушья джунгли – вот что чуть не оказалось сильнее меня и превратило эту поездку в самое серьёзное испытание в моей жизни.
Прилетев в портовый город Дуала (одну из самых жутких дыр на земле, по моему мнению), я отправилась на маленьком самолётике в относительно безопасную юго-восточную часть Камеруна, где ведёт свой полукочевой образ жизни народ бака. Каждый день на заре мы с профессиональным охотником Эрве и его командой из пяти бака покидали лагерь – расчищенную поляну, на которой стояли несколько хижин, – и направлялись в глубины джунглей. Мы ехали по старым, заросшим колеям лесовозов и внимательно рассматривали рыжеватую землю и окрестную растительность. Обнаружив след бонго, мы выходили и шли по нему: четыре бака впереди, расчищая путь своими мачете, за ними я и Эрве, пятый бака и пять небольших собак сзади.
Температура была примерно 35–40 градусов, но при влажности более 90% ощущалась как 60. Это была настоящая пытка. Многоуровневый оскал леса лишал меня спокойствия: небо можно было увидеть лишь изредка, ни ветерка не достигало земли. Все лианы, ветки и стволы были покрыты длинными, острыми шипами, которые будто пропускали сквозь шредер мои руки.
Впрочем, были опасности и посерьёзнее. Бонго – агрессивное животное, его называют «дьявол в теле ангела». В джунглях также живут карликовые буйволы, всегда готовые подраться, как чемпион по кулачному бою из плохого района, лесной слон, тоже не склонный оказывать тёплый приём гостям, леопарды, гориллы, шимпанзе, габонские гадюки (одна из самых смертоносных змей) и прочие ядовитые твари. Но из всех обитателей джунглей хуже всего, к моему удивлению, оказались муравьи.
Бесконечное количество муравьёв разнообразных видов было на каждом листе и ветке. Они падали на мою голову и плечи и разрывали мой воротник, бегали в исступлении по моему потному телу, оставляя за собой следы укусов и жжение. Тысячи крупных чёрных муравьёв с огромными щупальцами маршировали длинными колоннами по лесной подстилке, и, если кто-то наступал на колонну, с ужасающей скоростью и решительностью набрасывались на него, забегая вверх по ногам и под ремни.
И тем не менее в джунглях есть невыразимое волшебство. Там, где листва была пореже, я видела на ветках обезьян, и птиц-носорогов, и серых африканских попугаев, вспышки красных хвостов которых ярко контрастировали с зелёной листвой. Но, как правило, в густых джунглях ты слышишь животных, чуешь их, ощущаешь их присутствие, но не видишь их.
Так, горилл мы сначала учуяли: сильный, мускусный, с оттенком пота запах. И мы знали, что они тоже засекли наше присутствие, потому что слышали, как самцы бьют себя в грудь, как в басовый барабан, издавая внушающие страх удары всегда в одном и том же ритме. Однажды огромный самец перешёл тропу прямо перед нами, остановился, оглянулся и посмотрел на нас. Это очень странное чувство, когда тебя внимательно изучает такое сильное и умное животное в своей среде обитания, и эту пару минут из моей жизни я никогда не забуду. Несколько дней спустя даже бака были поражены размерами отпечатка костяшек пальцев, оставленных ещё более крупной гориллой.
А какие там были бабочки! Самое прекрасное, что я когда-либо видела в жизни, это тысячи бабочек, поднявшихся в воздух на лесной полянке, – всех возможных цветов и размеров, некоторые размером с воробья: радужный калейдоскоп в пыльных струйках солнечного света.
Ранним утром первого дня охоты мы обнаружили следы пребывания старого, крупного бонго – несколько надкушенных листов их излюбленного растения. Следопыты спрыгнули с машины и через несколько минут нашли место, где зверь снова зашёл в лес. Они определили, что зверь крупный, по тому, что в отпечатке его копыт умещались четыре пальца, а не три, как у животных среднего размера, а то, что он был старый – по тому, что его помёт состоял из полураздавленных, слипшихся вместе частиц, а не блестящих отдельных крупинок, как у молодых животных. Мы отправились пешком по его следам сквозь густой, шипастый подлесок, но к концу дня стало ясно, что бонго ушёл.
В этой части джунглей следы животных были повсюду. К концу следующего дня я научилась отличать следы ситатунг и дукеров и могла понять по следу бонго, что он хромает, потому что его нога попала в петлю. Бака расставляют петли повсюду и выменивают мясо на инструменты, алкоголь и некоторые виды пищи у «высокого племени», как они называют банту, единственный народ, с которым у них есть контакт.
Долина реки Конго служит народу бака домом уже десятки тысяч лет. Эти люди, которые редко вырастают выше метра сорока сантиметров, – превосходные следопыты, от знания леса зависит их жизнь. Они выслеживают пчёл и добывают их мёд, делают верёвки и различные принадлежности из лиан, шляпы – из листьев, а из корней некоторых растений – лекарства и яды для стрел. Стрела, смазанная таким ядом и выпущенная из самодельного арбалета, убивает любое животное за двадцать минут; потом его находят по следам. Чтобы ловить рыбу, бака добывают другой яд из растёртых листьев и разбрасывают вещество по поверхности водоёма. Рыбы испытывают нехватку кислорода и поднимаются к поверхности, где их легко поймать. На второй день в джунглях мы нашли заросли перца чили и питались ими следующую неделю, вместе с пережаренным мясом: для этого народа то мясо хорошо приготовлено, которое и за час не разжуёшь.
Бака живут небольшими семейными группами в хижинах, которые строят из бамбука и глины, и кочуют из одного участка леса в другой по мере того, как выбивают дичь по окрестности. Их становится всё меньше, потому что джунгли вырубают ради древесины и под плантации пальмового масла; кроме того, у бака издавна напряжённые отношения с соседями-банту, которые считают их недочеловеками. В Республике Конго до сих пор многие бака находятся у банту в рабстве.
Однако, хотя за время охоты мы с бака прониклись друг к другу определённым уважением, мне так и не удалось заставить себя испытывать к ним тёплые чувства. В первую очередь из-за того, как они относятся к своим собакам. Когда надо загрузить собак в пикап, бака просто хватают их за ноги и швыряют в кузов, где они падают на мачете, канистры с бензином и бензопилы. Вопли собак разрывали мне сердце, и по крайней мере дважды в день я произносила: Doucement avec les chiens! (Фр. «Полегче с собаками!» – прим. перев.)
Единственный пёс, которому удавалось избежать жестокого обращения, был злобный, одноглазый, покрытый шрамами вожак стаи. Но сильнее всего тянул за ниточки моего сердца самый маленький и слабый: почти щенок, он с трудом пробирался сквозь джунгли, стараясь держаться подальше от мачете своих хозяев, которые явно внушали ему ужас. Эти собаки редко доживают до четырёх лет: их убивают бонго, кусают змеи или съедают собственные хозяева. Даже Эрве, давно привыкший к обычаям бака, однажды не выдержал и ударил одного из своих следопытов, особенно жестоко обошедшегося с собакой.
Каждое утро после завтрака бака приходили посмотреть, как я упражняюсь в стрельбе из лука. Большинство из них не подозревали, что европейцы тоже охотятся с луком, и, как я подозреваю, хотели убедиться, что я смогу сделать свою работу после того, как они сделают свою. Наша кухарка, очень милая дама из народа банту, которая каждый раз, когда мы возвращались с охоты, буквально за руку провожала меня от пикапа к хижине, рассказывала, что многие клиенты-мужчины не выдерживают и пары дней в джунглях. По её словам, следопыты уважали меня за силу, но считали слегка сумасшедшей из-за того, что я предпочла лук, и полностью ненормальной из-за моего отношения к собакам.
На четвёртый день, после очередного марафона по джунглям, моя команда была полностью деморализована. Мы наконец-то встретили гигантского бонго, но с нами была только одна собака, и, несмотря на героические усилия, она не смогла остановить огромную антилопу. Вся охота шла по одному лекалу: каждый день мы находили только старые следы бонго и знали, что нам предстоит очередной марш-бросок. В конце дня нам удавалось догнать антилопу, но что-то обязательно шло не так. Однажды, например, мы тропили крупного бонго целый день, и лишь когда, уже на закате, собаки остановили антилопу, мы увидели, что это была самка.
Я начала выдыхаться. Моё сознание начало ходить какими-то странными путями. Например, когда приходилось пробираться через паутину усыпанных шипами лиан, оставляя на них клочья волос, я начинала воображать себя Ларой Крофт, расхитительницей гробниц. Однажды нам пришлось форсировать вброд реку с крутыми, скользкими берегами, и большинство из нас не раз соскальзывало по склону в воду, прежде чем все взобрались наверх. Бака начали прорубать своими мачете туннель в джунглях, но тут я услышала тихое скуление: самый маленький пёс не смог перебраться через реку.
Что бы сделала Лара Крофт? Я вернулась к реке, оставляя на шипах куски своей одежды и кожи, спустилась вниз и увидела малыша, в панике суетившегося на другом берегу. Снова форсировав реку, я схватила его в охапку, мы поднялись наверх и отправились догонять остальных. Но джунгли сомкнулись за бака, и я никак не могла найти тропу, которую они прорубили. Невозможно было и ориентироваться по звуку, потому что бонго – зверь сторожкий и охотники старались двигаться как можно тише. Я проползла через единственное отверстие в джунглях, которое смогла найти, и продолжала двигаться по нему, пока с облегчением не увидела отпечаток человеческой ноги и не услышала удары мачете.
Пса звали Дракон, и он не отходил от меня ни на шаг до конца охоты. Он был измождён, покрыт грязью, на нём кишели клещи и блохи, на морде у него были шрамы, а на одном из огромных, похожих на уши летучей мыши ушей не хватало большого куска. Я долго думала о том, как вывезти его оттуда. Я не могла просто оставить его там, он не продержался бы и месяца. Может, получится отправить его к моему брату в ЮАР?
На пятый день я наконец-то выпустила стрелу по зверю. Шесть часов мы шли за двумя крупными самцами; их следы расходились на сотню метров и снова сходились, вырисовывая по джунглям гигантские знаки бесконечности. Наконец, мы приблизились к ним, в самых густых зарослях, которые только можно представить. Воцарился хаос, собаки лаяли и бросались на зверей. Я с трудом смогла натянуть тетиву, хотя обычно легко выполняю это упражнение по тридцать раз на дню. На этот раз потребовалось всё напряжение моих сил. Мне никак не удавалось разглядеть более крупного из бонго, и, разочарованный моей нерешительностью, главный следопыт крикнул Эрве по-французски: «Босс, дай ей свою винтовку!» В этот момент бонго увидел нас и был таков.
Второй зверь стоял под собаками всего метрах в семи от нас, но нас разделяли такие густые заросли, что это расстояние казалось сотней. Я видела только размытые куски белых полос на оранжевой шкуре, которая выглядела такой яркой в сумраке джунглей, что как будто светилась. Но я знала, что он стоял с наклонённой головой, чуть шевеля рогами, готовыми проткнуть любую собаку, которая подойдёт слишком близко.
Я сумела снова натянуть тетиву и удерживать её в натянутом положении целую вечность, ожидая, когда зверь развернётся ко мне боком; подлесок был настолько густым, что я не могла и на шаг отойти в сторону, нужно было послать стрелу сквозь единственное крошечное окошко в листве с того места, где я стояла.
Я успокоила дыхание и зафиксировала правую руку в «якорной» точке, коснувшись челюсти, а за ней и дрожащая от напряжения вытянутая левая рука вдруг снова обрела твёрдость. Внезапно верхняя часть передней правой ноги бонго показалась в окошке среди листвы, зверь стоял на четверть повернувшись от меня, идеальная точка для выстрела – попав по месту, стрела проскользнёт за лопаткой в сердце. Я отпустила тетиву почти неосознанно. Бонго не шелохнулся.
Главный следопыт, стоявший рядом, хлопнул меня по плечу, ухмыльнулся и кивнул. Мне показалось, что он ошибся. Ничего не изменилось. Бонго всё ещё был занят собаками, то исчезая из поля зрения, то появляясь вновь. Я положила на тетиву новую стрелу, чтобы выстрелить, как только антилопа опять покажется в прогале, но тут кто-то наступил на сухую ветку. Бонго повернулся и бросился на нас. Бака бросились врассыпную; разъярённый зверь был совсем близко, и я уже была готова выпустить стрелу в его грудь, но Эрве вскинул винтовку и сказал: «Извини, я должен стрелять». Бонго упал замертво, в каком-то метре от нас.
В тот момент я чувствовала себя выпотрошенной: то, что пришлось добить зверя из винтовки, казалось нечестным, обесценивающим эту охоту. Минуту или две я варилась в собственном стыде, сидя рядом с мёртвым бонго. Но это настроение быстро прошло, и я скоро вновь испытала знакомый коктейль из эмоций, вызываемых близкой встречей со зверем. Бака были в прекрасном настроении и произнесли больше слов за последующий час чем за все предыдущие пять дней. Всю обратную дорогу они пели в знак благодарности Дженги, богу джунглей, а в лагере все его обитатели, включая работников из народа банту, танцевали вокруг пикапа, хлопали в ладоши, пели и пожимали мою руку. Мне пришлось тоже присоединиться к пляске.
За ужином мы с Эрве разобрали по косточкам каждый эпизод охоты. Моё разочарование, возможно, навеянное усталостью от джунглей, прошло, и я смогла разделить его удовлетворение. Он выстрелил только потому, что его обязанность – обеспечить безопасность всех присутствующих. Но моя стрела, пробив оба лёгких и чуть-чуть разминувшись с сердцем, нанесла смертельную рану; зверь дошёл бы через несколько минут, если бы не услышал треск ветки и не решил напасть.
Четыре оставшихся дня прошли в безуспешных попытках добыть буйвола, но мой мозг был занят другим: как спасти Дракона? Преодолев, не без помощи хороших друзей, гору бюрократических формальностей, истратив массу денег и сил, я организовала его эвакуацию. Дуала, Париж, карантинная станция в Хитроу – и вот сейчас я пишу эти строки, а Дракон грызёт сушёное свиное ухо, лёжа рядом со мной на диване в Нортумберленде. Его самоуверенность существенно возросла, и он начинает уже подавать битых куропаток, хотя, я подозреваю, принесёт больше пользы на оленьей охоте, чем как ретривер.
Все статьи номера: Русский охотничий журнал, август 2021
