Вы никогда не задумывались о том, почему одна из самых престижных наград в области охраны природы названа в честь винторогого козла мархура?
Представьте себе: северо-запад Пакистана, граница с Афганистаном. Дикие, безумно красивые горы, и малочисленное, нищее население: валовой региональный продукт проще рассчитать в козах, чем в долларах. Зато у каждого взрослого мужчины есть винтовка и легендарные навыки стрельбы. Как в этом регионе охранять природу?
За счёт государства? Местные власти не в состоянии даже медработниками и учителями обеспечить каждое поселение: уровень грамотности - 20%, а детская смертность как в каменном веке. Впрочем, населяющие эту местность патаны, они же афгани, не очень-то любят управление извне, и если бы правительство всерьёз взялось за охрану какого-нибудь животного, с патанов сталось бы из принципа его истребить.
За счёт «эко-туристов»? Нашествия богатых любителей посмотреть на зверушек на афганскую границу ожидать, мягко говоря, не приходится: далеко, страшно, инфраструктуры никакой, и зачем ехать в горы смотреть на каких-то коз, если национальные парки Индии со слонами и тиграми ближе и доступнее?
И вот надо же было такому случиться, что к середине 80-х годов именно в этом регионе численность винторогого козла, уриала, снежного барса и многих других зверей снизилась до критически низкой отметки.
Считается, что виновата в этом война в Афганистане - в частности, большое количество современного оружия и боеприпасов, оказавшееся на руках у местного и пришлого населения. В качестве альтернативных версий выдвигается эпизоотия, подхваченная у домашнего скота, и снижение площади доступных угодий. Впрочем, кто бы ни был виноват, меры по спасению животного мира региона требовалось принимать срочно - но как?
При содействии USF&WS (Службы рыбы и дичи США) была разработана программа охраны природы Тогара TCP (Toghar Conservation Program). Сейчас эта программа реализуется STEP - Обществом охраны природы Тогара (Society for Toghar Environmental Protection). В основе программы лежит принцип неистощительного природопользования. Основывается он на той простой предпосылке, что люди бережнее всего относятся к тому, что приносит им существенную выгоду. Источником выгоды в данном случае служат трофейные охотники.
За право добыть редкий и ценный трофей, который мало у кого есть в коллекции, они готовы выложить кругленькую сумму (ценник на горные охоты может превышать 300 000 долларов США). На эти деньги можно финансировать охрану угодий, учёты численности и биотехнические мероприятия. При этом трофейщикам по определению не интересны самки и молодняк, да и не каждый взрослый самец их устроит. Вопреки расхожему представлению, контролируемая трофейная охота никак не влияет на генетический потенциал популяции, поскольку те звери, которых берут охотники, как правило, уже успевают передать свои гены потомству. Для организации трофейных охот не требуются миллионные вложения в инфраструктуру: это любителям «фотосафари» подавай пятизвёздочные гостиницы, охотник переночует в дырявой пастушьей палатке и ещё этим потом хвастаться будет. Таким образом, отстреляв одного-двух старых самцов без вреда для популяции, можно спасти и защитить всех остальных.
Главное здесь... нет, не наличие редкого зверя и не содействие государства. Главное - заинтересовать местное население. Именно на этом споткнулась первая инкарнация TCP. Средства, вырученные за охоты на уриала, проводимые в 80-90 годах, шли на счета правительственных организаций, и, кроме зарплаты егерей, местные сообщества не получали ничего. Соответственно, и мотивированы браконьерить были чуть ли не больше, чем раньше: а что, зарубежным толстосумам можно, а нам нет?
Вторая версия программы, запущенная в конце 90-х, решает эту проблему так. Если учёт численности мархура на территории, подконтрольной некоему селению, два года подряд показывает численность не менее 50 животных, из них 4 трофейных рогача, то выделяется квота на одно животное. Лицензия стоит 25 000 долларов США. 20-25% из этой суммы получает государство, 75-80% - местное сообщество. Дальше уже старейшины, которым принадлежит фактическая власть, сами решают, на что потратить полученные средства - просто раздать, или, скажем, построить резервуар для воды (падёж скота вследствие засухи считается главным риском для экономики региона).
Если же численность мархура вырастет до 150 животных, из них 8 трофейного качества, то квота удваивается. Иными словами, вначале деревенские жители получают на руки 18 750 долларов, а потом им говорят: а если у вас будет втрое больше мархуров, получите 37 500. Это не считая чаевых, подарков и зарплаты егерей. Но если следующий учёт покажет меньше 50 животных - никакой квоты и никаких денег. Чем не повод заняться охраной природы?
Люди, знакомые с ценником на такую охоту, могут поинтересоваться: куда же идут все остальные тысячи долларов? STEP тратит их на организацию охот, административные расходы и оплату труда егерей, которые не только охраняют угодья от браконьеров, но и занимаются учётом численности животных.
Разумеется, не обходится и без коррупционной составляющей. Так, в одном из местных сообществ, по слухам, была проведена незаконная охота на винторогого козла (гражданам Пакистана добывать этих животных вообще-то запрещено) для некоего высокопоставленного чиновника. Взамен чиновник, как утверждается, включил деревню в государственную программу развития дорожной сети, и теперь её связывает с остальным миром автомобильный мост через реку Инд (до этого не было никакого).
Есть и рабочие вопросы. Лицензии выделяются на «местные сообщества», а ареалы обитания мархуров не всегда совпадают со «сферами влияния» деревень. Где есть распределение средств, там есть и почва для конфликтов, особенно если в одном селении 29 домов, а в другом 126, а лицензия выделяется на селение одна. Свои проблемы и у природоохранных групп, которые поддерживают трофейную охоту на мархура как средство помочь снежному барсу. С точки зрения местного населения мархур приносит прибыль, а от барса - одни убытки, так что когда они видят, что снежный барс сокращает численность мархуров, то испытывают по-человечески понятный соблазн немного скорректировать и количество кошек.
Тем не менее Тогарская программа охраны природы имеет несомненный успех. Численность уриала за время её действия выросла вдвое, мархура - втрое, так что даже статус угрозы этому виду в 2007 году был снижен. И в 2010 году деятельность STEP получила заслуженную награду - ту самую Markhor Conservation Award, присуждаемую Международным советом по охоте и охране животного мира.
Впрочем, один случай ещё ни о чём не говорит. Мало ли какие факторы совпали и обеспечили рост численности винторогого козла? Может, просто война кончилась? В науке такие вопросы принято решать проведением повторного эксперимента - и опыт Таджикистана, в котором была испытана совершенно аналогичная программа, превосходно подходит для этой цели.
На территории Таджикистана также обитает винторогий козёл мархур, и численность его к концу XX века также достигла угрожающе низких значений. Это можно было бы списать на кровопролитную гражданскую войну, но война бушевала в первой половине девяностых, а численность мархура оценивалась всего в 300 голов уже в 1989 году. Влияние афганских событий тоже можно исключить: как-никак, тогда территория находилась под контролем СССР.
Действительной причиной оскудения фауны Таджикистана могло стать разрушение традиционного хозяйства и насильственное переселение колхозников с места на место, перепромысел, возможно, эпизоотия, или какой-либо другой фактор - вопрос «кто виноват» на самом деле вторичен относительно главного: «Что делать?» Традиционный запретительный подход советской экологической школы не сработал. После развала СССР новому государству было, мягко говоря, не до зверушек: тут и война, и не самая сильная в регионе экономика. Ну, а «эко-туристы» в Таджикистан не поедут по тем же причинам, что и в Пакистан.
Надо сказать, что после окончания гражданской войны в Таджикистане, несмотря на то что трофейная охота была официально запрещена, отдельные аутфитеры всё равно организовывали незаконные туры, и не только за горными баранами и винторогими козлами, но даже и за снежным барсом! Разумеется, такая «трофейная охота» средством охраны природы быть не может. «Чёрный» аутфитер при всём желании не будет нанимать егерей и проводить учёты с «биотехнией» - чтобы не привлекать лишнего внимания к своему бизнесу. Поэтому численность животных оставалась низкой.
Таковой была ситуация на 2008 год, когда «Охотничий и природоохранный альянс Таджикистана» решил попробовать применить в стране пакистанскую модель охраны окружающей среды с участием местных общин, финансируемую за счёт трофейной охоты.
Дело это было непростое. В отличие от Пакистана, где местные общины сами на своей земле хозяева, в Таджикистане действует природохранное законодательство по советской модели. Поэтому пришлось решать много бюрократических вопросов: чтобы претендовать на квоты, местным охотникам пришлось вновь организовывать охотобщества и брать в аренду охотугодья. Кроме этого, чтобы получить неопровержимые данные о численности зверя, необходимо было наладить систему учётов и мониторинга.
Всё это требовало довольно-таки значительных инвестиций без 100% гарантии, что удастся когда-нибудь «отбить» их трофейной охотой. Однако, ОПАТ удалось получить несколько грантов от фондов поддержки стран третьего мира, частично покрывших организационные расходы. Существенную помощь оказали и некоторые природоохранные организации, в частности Panthera. Эта группа в Таджикистане занимается охраной снежного барса и к трофейной охоте как таковой относится отрицательно. Однако она осознаёт всю важность диких копытных как кормовой базы для барса, поэтому ради сохранения кошек Panthera не только оказалась готова терпеть трофейную охоту на мархура и прочих козлов да баранов, но и помогала ОПАТ чем могла: техникой, камерами слежения и советами по организации мониторинга численности.
Однако решающую роль в успехе программы, по словам ОПАТ, сыграл энтузиазм местных охотников, горевших желанием восстановить сотенные стада диких козлов и баранов, бродившие когда-то по местным горам. Специалистам альянса не составило большого труда убедить их, что к природе надо относиться как к собственному саду. Никто же не рубит молодые деревья на дрова - а если за садом следить и ухаживать, через несколько лет получишь плоды, и твои труды окупятся сторицей. Но потребовались годы упорного труда, прежде чем численность животных возросла настолько, чтобы можно было провести первые охоты.
По данным учёта 2011 года, проведённого авторитетной международной группой учёных, численность мархура в Таджикистане составляет порядка 1900 голов. При всём скепсисе, который испытывают охотники от выводов некоторых современных исследователей, эта цифра заслуживает доверия. Учёные склонны занижать полученные данные о численности животных, потому что намного проще получить грант на исследование вида, которого «осталось только тридцать», чем на вид, которому ничто не угрожает. Поэтому, вероятнее всего, винторогих козлов в Таджикистане водится даже больше.
В 2016 году было выдано всего 6 лицензий на отстрел винторогого козла. В 2017-м – 9. Стоимость трофейной охоты на мархура начинается со 100 000 долларов. Из них 60% работает на охрану природы, а 40% идёт на улучшение жизни местных жителей. На эти деньги строятся дороги и улучшается водоснабжение, нанимают дополнительных школьных учителей и поддерживают местных ребят, которые получают высшее образование. ОПАТ даже дарит на свадьбы и праздники домашних баранов, чтобы не было нужды убивать диких животных на стол.
В каждом охотхозяйстве трудятся до десятка егерей, для которых зарплата вкупе с чаевыми намного превышают тот доход, который они могли бы извлечь от незаконной охоты, так что для них есть все резоны поддерживать высокую численность зверя. Для глухой горной деревни уже тот факт, что десяток мужчин имеет стабильный ежемесячный заработок, имеет большое значение. И когда местные жители видят, как трофейная охота улучшает их жизнь, горные козлы для них уже не бесполезная помеха и не кусок дармового мяса, а курица, которая несёт золотые яйца.
Успехи ОПАТ были признаны на международном уровне: в 2014 году альянс получил ту же награду «Мархур», а в 2017 году был принят в Международный союз охраны природы (IUCN).
Возможно, трофейная охота и основанные на ней программы охраны окружающей среды с участием местных сообществ - не панацея. Для их успешности требуется сочетание определённых социально-экономических факторов. Местное сообщество должно быть тесно связанным, чтобы утаить факт браконьерства было невозможно, и сплочённым, чтобы иметь возможность повлиять на нарушителей договорённостей. Экономическая ситуация должна быть такой, чтобы было выгоднее продать одного зверя туристу, чем отправить грузовик с тушами на рынок.
Главных аргументов против такой схемы ровно два: этика и коррупция. Что касается жуликов - ни Пакистан, ни Таджикистан не входит в число самых прозрачных стран мира, и примеры злоупотреблений в этих программах выше уже приводились. Тем не менее факт остаётся фактом: несмотря на все скандалы и слухи, численность мархура и в Пакистане, и в Таджикистане растёт. А значит, основанные на трофейной охоте схемы охраны природы работают даже на фоне коррупции.
Ну а что касается этики... На свете есть немало людей, считающих сам факт убийства дикого животного таким злом, которое не способна перевесить никакая польза для оставшейся популяции. Но тут уж надо решать, что дороже: субъективные, априорные представления об этике или благо природы. Потому что, как лишний раз подтверждает пример Пакистана и Таджикистана, в этом жестоком мире на сегодняшний день трофейная охота - самый эффективный инструмент охраны окружающей среды.
Русский охотничий журнал, октябрь 2017 г.
