От редакции. Как мы можем заметить, сегодня происходит масштабное переформирование управленческого аппарата в охотничьей отрасли. Бывший президент РОРС Татьяна Арамилева заняла место директора охотдепартамента, бывший зам. министра природных ресурсов Сергей Палагута стал её первым замом, а в Росохотрыболовсоюзе – самой массовой общественной охотничьей организации не только страны, но и, скорее всего, мира – исполняет обязанности президента бывший первый зам – Андрей Сицко, потомственный охотник и охотовед. Кто такой Андрей Сицко и что он собирается делать в Росохотрыболовсоюзе старается узнать главный редактор журнала Михаил Кречмар.
Михаил Кречмар (далее М. К.): Как вы пришли в охоту? Кто был вашим наставником? Почему решили стать охотоведом?
Андрей Сицко (далее А. С.): Тут всё просто. Мой отец, Алексей Васильевич, окончил факультет охотоведения Иркутского СХИ, переехав в Иркутск при реформе МПМИ в 1954 г. Работал начальником отдела охоты Главохоты, до этого в Управлении госпромхозов, ещё раньше – у военных охотников, в охотустройстве. С пелёнок меня таскали по Крыму, Кавказу, Прибалтике, где отец бывал в охотустроительных экспедициях.
Весь лес вблизи подмосковного родительского дома был изучен сначала вместе с дедом, художником-живописцем, а затем и самостоятельно. Дома держали певчих птиц: чижей, щеглов, снегирей, разных синиц. Были реполовы, зарянки и даже соловей. Само собой, ещё до школы знал, что такое западни, понцы и прочие устройства для поимки певчих, и азарт ожидания. По голосам и сейчас люблю определять виды, стоя на тяге. Начал промышлять кротов лет в 7–8, сжимая пружину кротоловки ногой. Отец сдавал шкурки, и это были первые карманные деньги. Так что любовь и привычка к жизни в природе были привиты с младых лет. Любимым уроком в школе была биология, даже дважды занимал первое место в районных олимпиадах по этому предмету. Много с отцом ездил: на тягу, щипал уток, даже в Архангельске на медведя побывал. Погружение в охоту и будущую профессию прошли настолько незаметно, что даже не возникало вопросов, куда поступать. Дилемма Киров или Иркутск тоже не стояла. Мечтал о соболином промысле, зачитываясь не только книгами, но и статьями, рассказами в журнале «Охота и охотничье хозяйство».
М. К.: Как вы попали на Камчатку и чем там занимались?
А. С.: Попасть на Камчатку после получения диплома не было большой проблемой. Начал почти с нуля – с должности охотоведа самого дальнего производственного участка Усть-Камчатского госпромхоза. Затем стал начальником этого же участка. Участок готовил львиную долю дикоросов промхоза, будучи расположенным далеко от устья реки Камчатки в почти «материковском», наподобие сибирского, климате. Там холодно зимой и жарко летом благодаря двум горным хребтам, защищающим долину от влияния Охотского моря с запада и Тихого океана с востока. Рыбалка и соболиный промысел занимали меньший удельный вес. И ещё очень много комаров! Это связано с летними паводками в результате таяния снега в горах.
В долине р. Камчатки растёт настоящий лес из высоченных лиственниц, которого нет на побережьях. И здесь же полно жимолости, голубики, брусники. Из голубики и жимолости варили варенье, затаривая его в бочонки 50 л. Другой тары в то время не было. Некоторые бондарные навыки приобрёл. Объём – до 10 тонн варенья в урожайный год. Бруснику просто засыпали в бочки 120 л, и зрелая ягода прекрасно хранилась вплоть до реализации. Зимой дикоросы везли в город по разнарядке сверху. Местное население хорошо зарабатывало на сборе. Ягоду по госрасценкам мы принимали по 1,5 руб./кг, а за день умелый сборщик заготавливал до 50 кг.
600 км по грунтовке в город на неповоротливом «колуне» (ЗИЛ-157) тоже иногда были отдельным приключением. Как-то ночью зимой в дороге загорелась лампочка датчика давления масла. Остановились. –40. Шлейф масла за машиной на дороге. Трасса в те годы была пустой. Помощи ждать не от кого. Пока водитель колдовал с двигателем, я пытался разогреть паяльной лампой (которая упорно не хотела работать) канистру масла. Справились, доехали домой, слегка поморозив пальцы.
Грибы в урожайные годы солили (грузди), мариновали (белые). В тех же бочонках везли в город. С удовольствием занимаюсь грибами и сейчас, в урожайные сезоны. Через пять лет работы переехал на западное побережье главным охотоведом одного из передовых госпромхозов полуострова – Тигильского.
М. К.: Какие эпизоды охотничьей практики вам больше всего запомнились?
А. С.: Первого пойманного в 8 лет крота я самостоятельно обдирал два часа (при опыте – меньше минуты). Отец был на работе, а видеть со стороны и делать самому – разные вещи. Но ярче всего – первый медведь на Камчатке. Это такой букет ошибок, везения и юношеской удали одновременно. Стрелял в июле поздно вечером медведя-стервятника, задравшего бычка на вольном выпасе в тундре. Древний карабин Мосина, точность которого даже не была мне известна, сильнейший ветер, трёхчасовое ожидание, стрельба «по стволу» на 100 м и добивание подошедшего зверя чуть не в упор. Про адреналин и прочие чувства не помню уже. Хотя случай явно неординарный. Хорошо, что уцелело единственное фото. Был ещё памятный выход в бурное Охотское море в октябре на «Казанке-5» после охоты. Море штормило всю ночь. Можно, конечно, было оставить лодку, дойти до устья Тигиля порядка 20 км, где были промхозовские рыболовные базы, и там что-то придумать. Решили рискнуть, и повезло, хотя накат был приличный.
М. К.: Как вы оцениваете советскую систему госпромхозов применительно к той экономической модели и тому времени?
А. С.: Это, пожалуй, была идеальная комплексная система использования природных ресурсов: охотничьих, лесных и рыбных. Сейчас мы слышим претензии, что охотничье хозяйство ничего не даёт в бюджет. Но вообще, охота и в советское время была убыточной. На каждый рубль промысловой пушнины в районах Крайнего Севера пушно-меховые базы (ПМБ) выплачивали промхозу 50% наценку. В примагистральных районах наценка составляла и того меньше – 35,0%.
Но надо понимать, что вся стоимость пушнины, сданной охотниками по квитанциям и отправленной на ПМБ, выплачивалась охотнику. А затраты на завоз (а иногда и вывоз) охотника в охотугодья, обеспечение его оружием, капканами, патронами, радиосвязью – это всё ложилось на промхоз. Сюда ещё надо добавить строительство избушек и охотбаз, которые промхозы охотникам тоже оплачивали. И всё это на наценку 50%. Конечно, ни о какой доходности пушнины речи не могло быть. Но пушнина давала валюту и была кровно нужна стране.
Государство придумало замечательную схему, при которой промхозам разрешали другие, более доходные виды деятельности, которые перекрывали убытки пушного промысла. Камчатским промхозам, например, выделяли лимиты лосося. Его лов, обработка и реализация обеспечивали финансовую стабильность предприятий. Именно промхозам разрешалось продавать рыбную продукцию на внутреннем камчатском рынке, обеспечивая местное население свежей и копчёной рыбой, икрой. Дикоросы промохозы тоже готовили.
Тигильский промхоз был одним из передовиков соболиного промысла на полуострове, добывая до 3 тыс. соболя, это порядка 30% всей камчатской добычи вида. Однажды хозяйство поставило рекорд по добыче лисиц, заготовив 805 огнёвок. Почти 100 из них были тёмными вариациями: сиводушки, крестовки. Очень красивые и необычные шкурки. Конечно, организация промысла пушнины – суперинтересная и живая работа для охотоведа. Как раз то, чему учили.
За каждым промысловиком был закреплён охотничий участок, на котором он обустраивал жильё, линии самоловов (путики), в октябре охотников централизованно завозили в угодья. Обратно они выбирались чаще всего самостоятельно, на снегоходах, как правило, к Новому году. Лимит на охотника обычно не превышал 50 соболей. Такой объём при средней цене шкурки в 130 руб. по прейскуранту 1983 г. обеспечивал промысловику серьёзный доход. Плюс «цветная» пушнина (лисица, горностай, выдра, рысь, росомаха). Для исключения нелегальной добычи соболя госпромхоз своим распоряжением ограничивал сезон охоты. Ещё, на сданную пушнину не начислялся подоходный налог, штатным охотникам оплачивались отпускные (в том числе и за пушнину) и проезд в отпуск.
Изначально охотникам выплачивали 75% стоимости соболей. Все шкурки бирковались, Окончательный расчёт производился после приёмки шкурок Иркутской ПМБ. Кстати, ПМБ проверяла сортировку соболей, и если приёмщик (охотовед, товаровед) завышал стоимость, с него высчитывали разницу. А сортировку соболей никак не назвать лёгкой. ГОСТ делил шкурки на 2 сорта, 4 цвета и 4 группы пороков. Вот, например, часть отличия первого цвета от второго: волосяной покров менее тёмный, пух тёмно-серый. А в первом цвете волосяной покров тёмный, а пух должен иметь ещё голубоватый оттенок. Да, пушнину на ПМБ отправляли обычной почтой. Всей конторой перед Новым годом зашивали посылки. За всё время работы ни одна посылка не пропала.
Никаких разрешений или лицензий на соболей в то время не было. Штатным охотникам, которых было около 50 чел., выдавали наряд-задание на листе формата А4, куда вписывали подлежащую добыче пушнину, ставили печать, и всё. На медведей выписывали лицензии. Охотникам-любителям (человек 150) выписывали договор на заготовку пушнины, такой же простой формы, что и наряд-задание. Вообще, в те годы законодательное регулирование охоты было очень простым и понятным.
Для заброски составлялся план с датами, техникой: кто, когда, на чём, после чего в конторе и на складе кипела работа. В рыбкоопе ящиками выписывали тушёнку и сгущёнку, со склада выдавали капканы, спецодежду и прочее. У меня в подотчёте было порядка 65 стволов нарезного оружия (карабины Мосина, СКС, «Барсы», «Лось» и «Лось-4», малокалиберки ТОЗ-17), которое я выдавал охотникам на сезон по разрешениям. У граждан на руках тогда нарезного не было.
Охотников обычно завозили по 2–3 человека в соседние угодья минимум на двух вездеходах ГТТ, для безопасности. ГТТ часто ломались, разувались в речках, приходилось либо слать на помощь ещё одну машину, либо искать попутный борт Ми-8, чтоб закинуть запчасти. Дважды день или чаще по необходимости были сеансы радиосвязи. У всех без исключения охотников были р/ст «Карат» с позывными «Карабин», пара «Гроз» (позывной «Охота»), в конторе стояла «Ангара». Связь была вечной головной болью, в посёлке ловилось много помех, поэтому часто лучший по слышимости охотник дублировал всех остальных.
Стоимость лётного часа Ми-8 составляла 650 руб. Заброска охотника в дальние угодья (4 часа лётного времени туда/обратно) съедала львиную долю наценки на добытую пушнину, которую выплачивала ПМБ. Я почти не застал Ми-4, летал на них считаные разы. Полёты на вертолёте – отдельная тема при полном отсутствии дорог в районе. Площадь хозяйства была свыше 4 млн. га, это сопоставимо с Московской областью. Я оформил сотни заявок на полёты за время работы и налетал, наверное, больше тысячи лётных часов за период своей охотоведческой жизни.
Кучу нюансов надо учитывать, будучи заказчиком вертолёта: уметь посчитать предельную загрузку, в зависимости от погоды распланировать маршрут, учесть, что и в какой последовательности грузить, дабы потом на многих посадках не перепутать груз на точки. Ну и личный опыт и умения командира вертолёта – это очень важно! До эпохи навигаторов надо было ещё досконально знать местность, чтобы найти нужную речку, базу, избушку. С воздуха, не имея опыта налёта, это сделать сложно, даже много раз проехав по земле ту же дистанцию. Конечно, командир вертолёта не мог знать каждую избу, а точка на бумажной карте, поставленная перед полётом, не всегда совпала с реальностью. Поэтому главный охотовед всегда был на борту.
Летом все промысловики превращались в рыбаков. Рыбачили в основном в устьевой зоне р. Тигиль ставными сетями. Сети рыбаки «сажали» самостоятельно. Иногда доставались готовые японские «жилковые» сети. Рыбу разделывали в построенных на берегу цехах и солили крепкосолом в бетонных или брезентовых чанах ёмкостью тонн по 10 и больше. Икру обрабатывали, затаривали в бочонки 50 л и везли в контору, которая располагалась в посёлке в 50 км от моря. Охотники и тут имели хороший заработок, поэтому были весьма обеспеченными людьми. Крепкосол зимой везли в контору, отмачивали, коптили и в виде балыка или теши отправляли в торговую сеть. В город балык и икру возили только самолётами. Да, всё снабжение: продукты, топливо, уголь, – посёлок (и промхоз тоже) получал морем. Пароходы разгружались на рейде, речными буксирами баржи тянули в реку до портпункта.
Кроме всего этого, было много других забот. Промхоз был крупной, и, пожалуй, единственной организацией в посёлке, которая реализовывала продукцию за пределы района и даже полуострова.
М. К.: Как вы попали в Москву?
А. С.: После распада Союза полностью изменилась экономическая модель хозяйствования. Рыбалка стала отдельной сферой, и промхозы уже не пользовались приоритетом при распределении квот лосося. Исчезла государственная монополия на продажу/закупку пушнины. Зато появился охотничий, а затем рыболовный туризм. Туризм обеспечил рентабельность и позволил продлить существование промхозов и промысловиков, которые стали охотничьими гидами.
Но в начале 2000-х началась реформа в сфере госуправления, которая не миновала и охотничью сферу. Ещё пошли обсуждения про «вред» весенней охоты на медведя. Два года подряд по разным причинам такую охоту не открыли, что нанесло серьёзный экономический ущерб всем, кто был задействован в организации охотничьего туризма. Вплоть до того, что исчезли прямые рейсы на Аляску, откуда туристы быстро, а не через полмира, добирались до нашего полуострова.
В Москве в процессе реорганизации вдруг ликвидировали охотдепартамент Минсельхоза. Поэтому, когда Владимир Мельников в 2006 году предложил воссоздать департамент охоты, я согласился. Будучи совершенно неискушёнными в бюрократических процедурах, мы надеялись, что за пару лет всё наладится и мы вернёмся к творческой работе на земле. Но, как видим, совершенствование регулирования охоты – процесс настолько бесконечный, что и через 20 лет после начала реформ конца-края ему не видно. После Минсельхоза была работа в Минприроды, Центрохотконтроле, но радости она уже не приносила, т. к. личную позицию по профессиональным вопросам внедрить в приказы было крайне сложно. Поэтому, когда Татьяна Сергеевна пригласила в Росохотрыболовсоюз, раздумий не было.
М. К.: Насколько необычной для вас – чиновника и производственника – оказалась работа в общественной охотничьей организации?
А. С.: Работа оказалась до боли знакомой – охотничий блок. Пытались донести до властей здравые мысли про нормативы добычи, учёты, лимиты и квоты и прочее, с учётом собственного опыта и мнения наших членов – региональных общественных организаций. Отстаивали права наших членов в регионах – это и снижение квот, формальные нарушения приказов. Плюсом работы в РОРСе оказалось то, что тут как раз можно было попытаться воплотить в жизнь здравые идеи.
М. К.: Сегодня Росохотрыболовсоюз – безусловно, самая многочисленная общественная охотничья организация в мире (и это так: в США все такие организации рассредоточены по штатам). Как вы оцениваете её перспективы в нашей стране?
А. С.: На сегодняшний день Росохотрыболовсоюз, на мой взгляд, занял своё место в общественной и государственной жизни, доказывая необходимость сохранения и развития охоты в нашей стране. Мы за воспитание молодёжи в духе патриотизма и ответственности за сохранение и приумножение природных богатств. Наши члены не только обеспечивают возможность охотиться своим членам, но и ведут обширную общественную работу, организуя соревнования, фестивали, выставки и т. д. Мы доносим свою позицию до органов власти – через письма в госорганы, соцсети, на совещаниях, через круглые столы на выставках. Не только по регулированию охоты – тут и Красная книга, и кинология. Сейчас очень актуален вопрос защиты граждан от нападений бездомных собак – участвуем в работе рабочей группы в Госдуме. СМИ часто просят дать комментарии по тем или иным вопросам, связанным с охотой и рыбалкой.
В связи с изменениями в руководстве охотдепартамента надеемся на более взвешенное и отвечающее отрасли регулирование, снижение уровня трения с уполномоченными органами субъектов РФ, чтобы мы смогли уделять больше внимания популяризации охоты и рыбалки и взаимодействию с регионами.
М. К.: Как вы планируете развивать РОРС сегодня?
А. С.: Если отвлечься от извечной борьбы с исправлением ошибок в регулировании охоты, чем мы занимались последние 10–12 лет как минимум, то нашей целью должно стать не только и не столько приобщение большего числа граждан к охоте и рыбалке, а политика, направленная на понимание обществом необходимости охоты и её роли в охране природы. Сейчас в сознание людей усиленно внедряется псевдоэкологическая тематика, где охоте нет места. Это красные книги всех мастей и создание множества особо охраняемых природных территорий. Такая политика не в пользу России, где именно охотники всегда были на страже природы и защищали её богатства. Ведь главный принцип современной охоты – в неистощительном использовании природных ресурсов.
В советское время все заповедники были в подчинении Главохоты, в справочнике Главка за 1976 год их всего 24. А сейчас только федеральных ООПТ около 300, и 12 тыс. региональных. И налицо тенденция увеличения их числа. Там запрещают хозяйственную деятельность, охоту для граждан, при этом разрешается регулирование численности животных непонятно кем и как. Тут ещё надо понимать, что даже разросшиеся ООПТ занимают 13% территории страны, а на всей остальной территории животных (даже редких) охраняют всё же охотники. Только об этом никто особо не знает.
В той же Европе охотятся больше, чем у нас. Добывают намного больше кабанов, косуль и лосей. Европейская федерация охоты и охраны природы (FACE) совсем недавно опубликовала доклад, подробно описывающий управление популяциями копытных животных в Европе. В нём подчёркивается рост их популяций в последние годы и, прежде всего, то, что регулируемая охота является ключом к их благополучию. По данным FACE, в Германии в 2023 году добыли 1,3 млн косуль. У нас в этом же сезоне – чуть более 80 тыс. В Швеции, Финляндии и Норвегии добыли 107 тыс. лосей, это вдвое больше нашей добычи.
Ещё нужно донести до общества, что походы со взрослыми на охоту и рыбалку дают молодёжи простой житейский опыт. Все жалуются, что молодёжь не приспособлена к жизни, все сидят в телефонах, соцсетях и инстаграмах. А вот уметь развести костёр, орудовать топором, ходить с рюкзаком под дождём и снегом, грести вёслами – этому не научишься в интернете. Всё это может очень даже пригодиться в жизни.
Все статьи номера: Русский охотничий журнал, сентябрь 2025
