Иногда меня встречают региональные охотоведы и задают сакраментальный вопрос: ну, что там у вас, в Москве? И я им тоже отвечаю вопросом: вам-то что с того? Они пожимают плечами: «Да, в общем-то, ничего. Просто интересно».
Реальности сегодняшней охотничьей жизни просто таковы, что она может быть присоединена хоть к Министерству путей сообщения. Московский департамент (или что там будет в ближайшее время) сам по себе, региональные управления – сами по себе. А ведь охота – она вся в лесу, полях, степях, на горах и в тундре. В Москве охоты нет.
Поэтому все страдания о наличии или отсутствии специально управляющего охотой департамента – в большинстве своём от тех, кто хотел бы принимать участие в странной схватке бульдогов под ковром, имеющей значение для очень узкого круга лиц.
09.06.2018, после 16:30 (то есть уже фактически по окончании рабочего дня), в интернете на различных сетевых ресурсах стали появляться документы, похожие на приказ по Минприроды России № 252 «О структуре центрального аппарата Министерства природных ресурсов и экологии Российской Федерации», а также приложения к этому приказу, отражающие вот эту вот структуру.
Сразу обратило на себя внимание, что охотдепартамент, сменивший за последние десять лет не одно название и четырёх руководителей, из этой структуры исчез. Зато появились две другие структуры: департамент государственной политики и регулирования в области лесных ресурсов и охотничьего хозяйства и департамент государственной политики и регулирования в области ООПТ.
Реорганизация министерства произошла через месяц после утверждения нового состава правительства, в котором министром природных ресурсов и экологии стал Дмитрий Кобылкин, бывший глава Ямало-Ненецкого автономного округа. Дмитрий Николаевич, по полученным сведениям, является решительным человеком, с большим политическим весом; и не чуждым охоте.
Что это значит? Ну, прежде всего, появится единый орган управления заповедниками, национальными парками и федеральными заказниками России, подчинённый непосредственно заместителю министра.
Напомню, что в 2016 году уже БЫЛ ПОДПИСАН приказ без даты об объединении охотдепартамента и подразделения, отвечавшего за особо охраняемые природные территории. Более того, сотрудники заповедного управления даже пришли в помещения охотдепартамента и им указали места, где будут стоять их столы.
Позднее, в декабре, этот приказ и упоминания о нём исчезли из писаной истории, а в охотдепартамент был назначен его нынешний руководитель, член редакционной коллегии «Русского охотничьего журнала» Андрей Филатов.
Однако идеи совместить охотничье хозяйство с чем-либо ещё уже давно не покидают головы чиновников центральных аппаратов власти.
Напомню, что в нулевые годы в ходе административной реформы 2003–2004 гг. он был объединён с ветеринарным надзором в составе Россельхознадзора, и только позднее, стараниями В. Мельникова, выделен в отдельное подразделение Минсельхоза, но ненадолго. Позднее охотников в составе Минсельхоза объединили с лесниками в одном департаменте. Уже потом, при передаче леса и охоты в Минприроды, их снова развели по разным департаментам.
Объединение охотничьего хозяйства с лесным, судя по всему, проводится в русле всеобщей европеизации российского законодательства (несмотря на все наши разногласия и даже ругань в адрес «Гейропы» и «гейропейцев», все наши реформы имеют именно европейские корни, чаще всего – германские).
Уже сейчас мы можем наблюдать дружный хор критиков, в основном из состава провластной московской околоохотничьей тусовки, распевающих на все лады: «Всё пло-о-охо! Пло-о-охо! Очень плохо!» Исключение в хоре критиков составляет, пожалуй, только кировская школа охотоведов. Суть их претензий, в общем-то, состоит в требовании возвращения советской власти и, соответственно, советской системы ведения охотничьего хозяйства, для которой эта школа была создана. Но в возвращении советской власти я сомневаюсь, а для того чтобы кировская школа получила влияние на развитие охотничьего хозяйства, надо центр управления отраслью (которого де-факто и нет) перенести в Киров. В чём я сомневаюсь ещё более, чем в возвращении советской власти.
Да, конечно, лучшие умы отрасли считают, что в тени огромного лесопромышленного комплекса крохотная охотхозяйственная составляющая просто потеряется и будет управляться по остаточному принципу. Такому остаточному, что его на кончике иглы не разглядеть.
А пробовали ведь. Вот во время слияния с Россельхознадзором и пробовали. Не получилось. Слишком разные объекты, формы хозяйствования и методы управления.
А почему у немцев получается, спросите вы? А потому что лесное и охотничье хозяйство у немцев исторически сращивалось несколько столетий – раз. Лесное хозяйство Германии последние 80 лет (как минимум) не имеет значительного хозяйственного и промышленного значения. Имеет скорее природоохранное – и в этом более схоже с нашим управлением заповедниками и национальными парками – два.
Дивергенция между лесным и охотничьим хозяйствами у нас шла в области не только производственной, но и образовательной: специалисты по управлению лесами обучались иначе, чем специалисты по охотничьему хозяйству, и наоборот.
В чём может быть причина такого приопускания охотничьего департамента и приподнятия департамента особо охраняемых территорий? Причин несколько, и одну из них лучше всего сформулировал французский маршал XVII столетия Жак д'Эстамп де ла Ферте: «Бог на стороне больших батальонов». С точки зрения высшего менеджмента страны эти батальоны выглядят так:
- федеральные субвенции в области охраны и использования охотничьих ресурсов составляют 1,27 млрд руб.;
- федеральные субвенции на развитие и функционирование особо охраняемых природных территорий федерального значения – 6,7 млрд руб. И это не считая огромных внебюджетных вливаний, которые делают в наиболее известные заповедники такие гиганты, как «Газпром» и «Роснефть»;
- личный состав, подчинённый непосредственно департаменту охоты, – около сорока человек – это, собственно, штат московского департамента МПР. Все департаменты и отделы в регионах – местного подчинения;
- личный состав департамента особо охраняемых природных территорий – 10,5 тысяч человек. Сотрудники заповедников, национальных парков и федеральных заказников подчиняются непосредственно Москве, минуя региональные «прокладки».
К сожалению, объединение департаментов снова случилось вне логики как общей системы управления живой природой в Российской Федерации, так и современного законодательного процесса. Предложенное в 2016 году объединение департамента особо охраняемых природных территорий и охотдепартамента выглядело весьма логично: объединялись объекты, управляющие, прежде всего, животным миром. В связи с этим было возможно и совершенствование законодательства, в котором законы «Об охоте», «О животном мире» и «Об ООПТ» развивались бы в сцеплении друг с другом и разрабатывались одним и тем же коллективом специалистов.
А не произошло это в том числе и потому, что в нашей стране просто отсутствует общее понимание, как должно происходить управление дикой природой в целом – а не в только в свете ведомственной принадлежности (с ней у нас вообще всё забавно; хочу напомнить, что ещё с советских времён китообразные и ластоногие находятся в ведении рыбного хозяйства и формально к млекопитающим не имеют никакого отношения).
Никаких перспектив для появления такой общей стратегии пока не видно, и, похоже, никто из высших государственных менеджеров не задумывается о её необходимости.
Что мы, охотники, огребём в результате такого отношения? А то, что охотничье хозяйство будет всё сильнее терять своё значение на фоне увеличения роли природоохранных тенденций в развитии государственной политики Российской Федерации.
Какой из этого выход? Я думаю, он всего один. Не вступать с носителями «зелёной» идеологии в бессмысленные дискуссии. Вести с ними выдержанный диалог, направленный на взаимное сотрудничество. Не только вникать в понимание собственных нужд, но и стараться понять, что требуется дикой природе от нас, чтобы выжить и развиваться. И давать ей это в меру наших скромных возможностей. В том числе через финансирование охотниками природоохранных программ.
Но прежде всего – соблюдать природоохранное законодательство, каким бы оно нам ни казалось. Потому что от понятийного государства к правовому мы придём через корректировку законодательства, а не через его отрицание.
Русский охотничий журнал, июль 2018 г.
