С середины октября над таёжными реками, над странными, едва проглядывающими в тайге просеками, над сопками и увалами стоит уверенный рокот моторов. Тяжело гружёные лодки и трактора, КамАЗы и вездеходы, снегоходы и вертолёты развозят охотников на промысел. Тысячи угрюмых, пока ещё выбритых и чистых мужиков загружают транспорт мукой и сахаром, консервами и меховщиной, запчастями и капканами, приманкой и патронами.
И уходят на промысел.
Несмотря ни на что, в настоящее время промыслом занимается примерно столько же людей, что и в позднесоветское время: не менее двадцати пяти – тридцати тысяч человек.
И добывают они, только по официальным сведениям, не менее полумиллиона соболей в год. Учитывая, что некоторое (и довольно значительное) количество шкурок оседает у неофициальных перекупщиков, расходится по местным скорнякам и утекает в Азию, минуя пушные аукционы, мы получаем цифру в не менее чем 700 000 ежегодно добываемых зверьков.
По мнению огромного большинства людей, промысловая охота является квинтэссенцией охоты вообще. И хотя эта точка зрения представляется довольно спорной, нельзя отрицать того, что именно промысловик находится на охоте, в непосредственном соприкосновении с природой, очень долгое время. А если он ещё и обладает стихийными навыками натуралиста, то его охотничье мастерство оттачивается до предела.
При этом, что любопытно, эти навыки совсем не предусматривают мастерского владения огнестрельным оружием – хотя уж кому-кому можно было б их разработать, как не этим людям?
Охотник-промысловик неуверенно стреляет влёт, зверя предпочитает бить «по стоячему» и вообще старается с максимальной эффективностью использовать самоловы. Это сейчас охотник-промысловик закрывает участок хорошо если тремя (а иногда и одной!) сотнями капканов. А я ещё помню времена, когда капкан был в дефиците и промышленник умел городить самые разные приспособы для уловления зверька собственными руками: пасти, рожны, плашки, кулёмки, черканы… Помню, промысловик Иннокентий Цигельников, ловко сооружаючи какой-то очередной опадень, рассуждал: «Русский промусленник с одним топором столько зверька наловит, сколько немцу с пулемётом и не снилось!»
В прошлом году пришлось мне повидать бригаду промысловиков в верховьях Алдана.
Да, лодки – привычные дюралевые «Крымы», но уже удлинённые – со вставкой посередине, увеличивающей лодку примерно на метр. Моторы – четырёхтактные водомёты Honda. В лодках – снегоходы Yamaha. И бочки с бензином, куда без них.
Но при этом таёжный промысел до сих пор остаётся одним из самых трудоёмких видов человеческой деятельности.
– У меня участок на снегоходе не облавливается, – говорит промысловик Алексей. – Сопки, крутяки, стланик. Даже на лыжах – очень плохо. Всё больше пешком. Хорошо, когда снег долго не выпадает. А так – носишься по кручам, ноги вывинчиваешь себе.
– Избушки-то как часто расположены?
– Да как и везде, километров через 15, чтобы в любом случае можно было дойти до ближайшей.
– Избушки мы всей бригадой строим, – вступает старшой, Дмитрий. – Сперва базу центральную рубим, потом от неё – путики, как паучья сеть, потом – следующая база. Отведённые угодья до конца обустраиваем лет за пять.
– Оружие какое у вас?
– Да СКС’ы больше. Прижились они у нас.
– А сколько соболя на человека берёте?
В избе устанавливается напряжённое молчание.
– Извини, парень, но давай честно. Мы не скажем…
