31 июля в Красноярске в министерстве природных ресурсов состоялся круглый стол с участием представителей министерства и охотпользователей, посвящённый текущему положению дел в охотничьем хозяйстве в Красноярском крае и взаимоотношениям между субъектами хозяйствования и органами власти. В работе круглого стола принимал участие и главный редактор «Русского охотничьего журнала» Михаил Кречмар. Встречу открыл заместитель министра природных ресурсов края Александр Сергеевич Ногин (далее А. Н.). Михаил Кречмар (далее – М. К.), в свою очередь, представил как сам «Русский охотничий журнал», так и его проекты: «Русский охотничий портал», видеопроект «Русского охотничьего журнала», «Библиотеку „Русского охотничьего журнала“» и журнал «На острие клинка».
Юрий Яковлевич Борисенко, председатель Краевого общества охотников и рыболовов (далее Ю. Б.): Организация наша создана в 1945 году: ещё не отгремели залпы Великой Отечественной, а руководство страны уже задумалось о том, как применить эту силу огромную, охотничью. Охотничье хозяйство во время войны давало валюту. В этом году отмечали 80-летие, провели ряд мероприятий, посвящённых этой дате. В 1990-е годы у нас было более 100 тысяч членов общества.
21 июля была краевая выставка охотничьих собак – тоже юбилейная, 50-я. Мы большое внимание уделяем охотничьему собаководству. Приглашали лучших специалистов из многих регионов. Были хорошие призы. В честь выставки мы выпустили медаль. Если у вас есть музей, передаю вам медаль для музея.
М. К.: Спасибо большое. Сейчас наш журнал принимает очень деятельное участие в создании Музея охоты Российской Федерации. Медаль передам.
Ю. Б.: Показатели наши по количеству членов общества ухудшились. Причины известны. Это и Закон об оружии, и передел собственности в 90-е годы, а точнее беспредел. Тогдашнее руководство охотничьим хозяйством края не закрепляло охотугодья, и многие общества с 1996 по 2001 год вообще были без угодий. Конечно, и промысловые хозяйства обанкротились, и общества тоже многие не выдержали. Потому что основная статья доходов всё равно была от путёвок, а если нет угодий, нет смысла состоять в организации и платить взносы. Сейчас у нас где-то порядка 10 тысяч членов общества. И их количество по-прежнему сокращается.
По словам работников Росгвардии, за последние два года сдали 70 тысяч стволов. Это значит, что тысяч 40−45 охотников больше к нам не придут. Не только в нашу организацию, а вообще. Магазины тоже закрываются, потому что нет прибыли, одни убытки.
Ну а так охотугодья у нас в 18 административно-муниципальных районах. Общая площадь – 5 миллионов 700 тысяч гектаров. Причём почти миллион вокруг города. В 1961 году была создана зелёная зона города Красноярска, где была запрещена охота. Так что охотникам ещё ездить далековато. Минимум получается за 100 километров. Добываем где-то около 40–66 волков, работают 48 производственных инспекторов, в прошлом году они составили 185 актов. Общие вложения где-то за 20 миллионов во всем крае, в том числе на биотехнию под 3 миллиона. Есть спонсоры. Люди хотят помогать, активно предлагают помощь: со вспашкой, с семенами, с солью для солонцов – этим занимаются охотники.
В целом сейчас большой спрос на лицензии. Благодаря появлению производственных инспекторов значительно улучшился контроль, фактов браконьерства стало меньше. Численность копытных в крае лет 5 растёт очень здорово. И квоты, в общем-то, устраивают всех, народ их разбирает. А это значит, что люди видят: дичь есть, её реально добыть. Мы, например, на косулю открыли приём заявления 1 июля. За первые 4 дня 90 разрешений ушло. Цены в крае в целом у всех, наверное, одинаковые. Примерно 15 тысяч на косулю взрослую.
М. К.: А что с добычей медведей у вас?
Ю. Б.: Мы берём по максимуму: сейчас квоты – 30% от популяции. Но осваивается, конечно, намного меньше, в пределах 40% от квот, наверное. В этом году где-то 120 лицензий есть. В прошлом году закрыли, по-моему, 43. Лицензии на медведя расхватывают. Но их берут для чего? За грибами, за ягодами сейчас просто страшно выйти в лес, на сенокос – медведи кругом: на дорогах, в садах, на дачах. Охота открывается с 1 августа, и люди покупают лицензии, чтобы иметь право брать с собой оружие – для безопасности. А добывать медведей – специалистов мало. Ну и основная добыча, в принципе, ведётся из укрытия весной.
М. К.: А с молодёжью у вас работа какая-то ведётся? Какие-нибудь секции юных охотников, какие-нибудь энтузиасты работают с ними?
Ю. Б.: Практически нет. Как человека привлекать и что-то ему обещать, когда он получит реальную возможность к этому делу приступить только лет через десять? Это как будто заниматься обманом человека. По-хорошему, ребёнка отец должен приучать к охоте, знакомить с ней.
Дмитрий Николаевич Беленюк (далее Д. Б.): Я уже в 10 лет пешком глухаря добыл. Никто мне не давал разрешения на оружие. Дядька мой шёл, я шёл рядом. Одного добыл и вернул ему оружие. Даже если бы только в 30 лет разрешили, я бы всё равно охотился.
Денис Викторович Званцев (далее Д. З.): Я представитель охоты угодий Белогорья, это южная часть группы нашего Красноярского края, Краснотуранский район, площадь 96 тысяч гектаров. Что касается животного мира, практически всё, что есть на этой территории, у нас присутствует, и практически на всех мы выдаём лицензии за исключением кабана и лося. Посещает нас Что количество охотников, поохотникам, от 200 до 300 человек нас посещает. ЕНуестественно, по лицензиям, коллективная охота присутствует. За последние года три, очень выросла популяция покопытныхм. Благодаря коллегам из министерства мы стали правильно подкармливать правильно, организовывать подкормочные площадки.
Что касается браконьерства, в основном это приезжие из других регионов: у нас трасса федеральная проходит. С ними, естественно, работают инспектора. Местные в основном уже всё поняли, они уже не хулиганят. Производственных инспекторов у нас шесть, двое непосредственно живут на территории. Это людей дисциплинирует. Мы от Красноярска довольно далеко на юг, 360 километров, а если через море1 на пароме, то 440. Между Минусинском и Красноярском. Есть труднодоступная часть: там гористая местность, тяжело добраться. С хищниками боремся, но тяжело. Постоянно квоту увеличиваем, в этом году ещё увеличили на медведей. По волку – практически возмещаем цену путёвки. За прошлый сезон, кажется, больше десяти наши охотники добыли. А до этого было 3−5, в таких пределах. Медведя тоже много, но и добываем его тоже хорошо.
Люди стали более грамотные, стали сами приходить и предлагать помощь – много помогают. Кто-то – веники, кто-то – семена, кто-то – вспахать что-то. Но это те, кто радеет охотой, хочет что-то сделать, а не просто ездить и добывать зверя.
А. Н.: У меня есть вопрос к охотопользователям. Вот вы сказали, что выдаёте материальную компенсацию за добычу волка. А кто ещё из охотопользователей на сегодняшний день осуществляет какую-то стимуляцию?
Д. Б.: Работники особо охраняемых территорий, когда участвуют в добыче волков на территории, получают от нас разрешение на добычу косули.
Виктор Михайлович Хоботов (далее В. Х): Фирма «Рэгги» предлагает разрешение на добычу, любое на выбор, после предъявления шкуры.
А. Н.: Из 272 охотпользователей в Красноярском крае, наверное, можно порядка 40 насчитать, кто эту меру борьбы с волками у себя на территории поддерживает. Остальным как будто неинтересно.
Д. Б.: ООО «Александровка»: 29 тысяч гектаров, численность как в зоопарке, хорошая численность. Что касается биотехнических мероприятий, то, кроме 8 гектаров подкормочных полей, 54 солонцов и т. д., наше ноу-хау – постоянно действующие 4 привады, которые весной собирают всего медведя в хозяйстве в конкретное место. Там они выходят прямо по часам. То есть у меня по всей территории медведь не ходит, и телята, маралушки остаются целыми. На отстрел медведя у нас в среднем 5−6 лицензий выдавалось в год разрешения. Отстреливалось, наверное, 4, но ещё 1−2 были на вынужденный отстрел, поскольку летом они очень часто нападали на скот. Хозяйство у нас трофейного направления, мы практически бесплатно раздаём разрешения на соболя, за волков премируем, сами с ними боремся активно. Какими методами, рассказывать не буду. На уровне с волком у нас ещё проблема бродячих собак: вот это бич, конечно, такой, что мама родная, а по закону охотиться на них нельзя.
Численность дичи растёт. И заяц появился, и глухарь, и боровая. С этим всё хорошо. у нас 6 действующих инспекторов. Мало того, двое из них ездили в Иркутск, получали шестимесячное образование. Очень хорошо, что рядом заказник: оттуда приходят копытные, косуля растёт неимоверно. У нас 30 разрешений на косулю в этом году на 29 тысяч гектаров.
М. К.: А сколько из других регионов России к вам приезжают за косулей?
Д. Б.: До СВО и до ковида кого только не было. Украинцы, дагестанцы, белорусы – это если ближнее зарубежье брать. А немцы приезжали комплектом: марал, косули, медведь. Настрой был на это дело. ДАдля местного населения выделялось примерно 25−30%.
Я ейчас о другом. У нас есть институт, который готовит охотоведов, вот и с этим тоже проблема сэтим. Я считаю, что для того, чтобы востребована была охотоведческая наука была востребована, нужно, чтобы на государственнойых службеах работали люди, имеющие высшее специальное высшее образование.
И третий вопрос – охотничий туризм. Я всю жизнь работаю на госслужбе, зарабатывал деньги в свободное от основной работы время, то есть в выходные возил туристов. В крае есть разные трофейные виды. Например, из копытных это козероги и овцебыки, законодательство позволяет. И меня, как человека, который занимается трофейной охотой, интересуют некоторые краснокнижные виды, например белый медведь на том же Таймыре. Когда летишь на рыбалку по Таймыру, 8 минут на вертолёте от одного медведя до другого. То есть его чаще видишь, чем нерпу или лаптевского моржа, тоже краснокнижного. А он не кушает траву, он кушает других животных. По моему личному мнению, должен быть регулированный отстрел этого вида.
Анатолий Иванович Кулаев (далее А. К.): У нас в Северо-Енисейском районе – 3 млн 300 тыс. гектаров. Предприятие осталось от советского, так сказать, времени – Енисейского промхоза. Было 4 млн гектаров, потом по закону стало 3 млн. Около 200 промысловиков. Птичники и зверевики маленько по-другому у меня охотятся.
Проблема номер один – медведь. Сейчас с 1 сентября уменьшится срок действия разрешения на отстрел — до одного месяца. Сразу могу сказать, как это повлияет: охотники не будут брать разрешения. У нас медвежатники любят чисто на медведей охотиться, но проблема в том, что продукцию девать некуда. Медведь никому не нужен. Берут только жёлчь. Мясо на 70% – заражённое. И уменьшение срока действия лицензии только усугубляет проблему. А охота у нас промысловая, на соболя.
Следующая проблема, вытекающая из промысловой охоты, – до сих пор непонятно, что у нас с ногозахватывающими капканами. С одной стороны, мы подписали конвенцию, с другой – выступаем, чтобы запрет отменить. При использовании гуманного капкана, как правило, получается много дефектов качества.
Ещё проблема – дикий северный олень весной и лось. У нас охота на оленя закрывается 31 января. Раньше срок был где-то до середины марта. Олень, он мигрирующий. Практически у нас охота на оленей начинается в декабре-январе. И мы хотели бы эту проблему рассмотреть на федеральном уровне, чтобы субъектам края, допустим, дали возможность срок на месте регулировать. Край у нас огромный и вытянут с севера на юг на три тысячи километров. аас нет марала.Хорошо бы иметь возможность на севере устанавливать одни сроки охоты, а на юге – другие.
Ещё у нас проблема с охотничьей структурой. Сейчас, чтобы охотник построил избушку, ему нужно заказать проект, взять в аренду участок. Там куча бюрократии, которая для простого человека просто невыполнима. И они строят избушки, нарушая закон. Желательно решить вопрос, как раньше было. Взял порубочный билет, выписал лес, построил избушку.
Наш район обособленный, мы фактически монополист, потому что все доступные угодья остались у нас в промхозе и это теперь единственное муниципальное предприятие в крае. Второе – Туруханский промхоз, но там немножко другая система. В итоге у нас два муниципальных предприятия на основании промхоза. И проблемы промысловой охоты, наверное, наиболее острые именно в таких удалённых районах, где любительской охоты фактически нет. Там в основном именно промысловики охотятся.
М. К.: Виктор Михайлович, а что у вас там происходит?
В. Х.: Главное – по возможности передать субъекту право решать вопрос открытия и закрытия охотничьего периода. Все мы удивляемся, когда с 1 октября идём на косулю, а ещё трава в рост. У нас 56 тысяч гектаров, это бывшая территория Манского госпромхоза.
Вопрос со сроком действия разрешения действительно острый. Сейчас лицензии оплачивают не охотпользователи, как раньше, а каждый охотник сразу в государственную казну. Это хорошо. Но раньше я как охотпользователь просто выкупал 100% своего лимита и оплачивал за лицензии налоговый сбор, и если у меня что-то оставалось, я, извините, самолётики из них делал и всё. А сейчас что? Разрешение на медведя в 30 дней – абсурд полный. Да не только на медведя, с копытными та же песня. Что такое 30 дней для городского охотника, которому за 250 километров к нам нужно ехать? У него 4 выходных в месяц. Как разбивать? Писать ему по два дня? Никто не видит проблемы, когда человек приехал за 300 километров поохотиться на выходные: в субботу рано утром выехал, а в воскресенье ему нужно вернуться, потому что в понедельник на работу. И из этих 30 дней получается, ну, пусть 10 дней охотничьи. Как этот вопрос закрывать будем? То же самое со штатными охотниками. Вот я ему даю бумажку. Дал, подписал – и как он её вернёт, если он зашёл в тайгу на три месяца?
М. К.: А у вас штатные охотники сохранились?
В. Х.: Да, в госпромхозе у меня есть такой, у которого одна запись в трудовой книжке. Охотник Манского госпромхоза Владимир Григорьевич Струганов. Он больше нигде никогда не работал с детства. Всю тайгу знает.
Вот ещё проблема с медведями. Если ты отстрелял больного медведя, заражённого личинкой трихинеллы, уничтожить его – отдельная лебединая песня. Мало того, что, чтобы его уничтожить, нужно отдать рубль девяносто две за килограмм, чтобы его сожгли. Ты его ещё должен доставить. То есть как раньше: засыпать извёсткой, завалить шинами – уже не прокатывает. Поэтому люди медведей не стреляют. А кто стреляет, вырезает жёлчь, когти отрезает и бросает тушу. Процент закрытых лицензий не отражает реальную добычу.
М. К.: А у вас, Иван Анатольевич, какие площади и сколько охотников?
Иван Анатольевич Минаков, директор ООО «Красноярская охотустроительная экспедиция» (далее И. М.): Мы – охотхозяйство «Гуран», в трёх районах есть участки. Основные – в Новосёловском районе, на юге края. Там небольшое хозяйство, состоит из двух участков, общая площадь 25 тысяч гектаров. Кроме непосредственно охоты, оказываем охотхозяйствам края услуги по ведению документации, касающейся отчётности, учётов, учётных работ, лесных отчётов. Основной объект из копытных –сибирская косуля, численность которой в последние 5−7 лет значительно выросла, как отмечают коллеги. Все разрешения мы не реализуем, поскольку охотников в последние годы действительно стало меньше. Ощущается, особенно в сельской местности, что охотники в основном ушли на СВО. Городские как брали, так и берут, а местных стало значительно меньше.
Хотел бы напомнить ещё об одном вопросе, который пока не затронули. Поскольку климат меняется и в Сибири становится теплее, то многие виды расширяют ареал обитания. Косуля, марал продвигаются на север, заселяют новые хозяйства. Кабан тоже новые территории заселяет. Года 3−4 назад в Закон об охоте внесли изменения и запретили вносить новые виды в охотсоглашения. Вот эта проблема коснулась многих хозяйств у нас.
С сбытом пушнины сейчас всё нормально. В этом году аукционы прошли хорошо. Продажи составили что на одном, что на другом аукционе 95%. Средняя цена соболя была 135 долларов у «Союзпушнины», 124 доллара – у «Роспушнины». То есть нормальная цена. Единственное, все рассчитывали, что будет хорошо с курсом доллара. В декабре доллар был 100 рублей. Но он упал, когда весенний аукцион уже прошёл, в марте был 78 рублей. Вот этим все довольны: манна небесная.
М. К.: К белке интерес есть?
А. К.: Москва берёт хорошо. Сейчас очень большой спрос на беличьи хвосты для кисточек, в том числе из Европы на макияжные комплекты. Белка сейчас у нас принимается в городе по 170 рублей. Это хорошая цена.
Николай Мальцев (далее Н. М.): У нас есть два пушных хозяйства в Красноярском крае, они заключили соглашение напрямую с Северной Кореей на поставку белки и соболя, уже второй год действует. Я подтверждаю: белка им интересна.
Ю. Б.: С соболем у нас есть проблема. На севере работы мало и проблемы, так сказать, исторические, но там участки передаются из поколения в поколение и люди занимаются охотой. А вот в близлежащих районах соболя слишком много. Если бы он был размером с собаку, он бы уже людей начал есть, этот соболь. Если раньше за каждый клочок леса была битва, то сейчас интерес в близлежащих районах и пригородах к соболю очень упал. Потому что для охоты нужна собака. Если на севере охотник ставит 300−700 капканов и в основном их обслуживает, то у нас была охота с собаками. А сейчас их, видимо, держать неудобно. ЧЕго численность соболя выросла, он уже вышел в несвойственные ему угодья. И самое главное, он уже всё съедает. Всю птицу, начиная вот с периода гнездования. И это очень заметно. Мало того, что лесаку выпилили вокруг города, е. Ещё и вот соболь выедает всё. С глухарём, из-за соболя большая проблема у нас.
В. Х.: Лисица очень сильно расплодилась. Потому что она никому не нужна. В лучшем случае 1000 руб Причём хорошая.
М. К.: Соболь – это продукция промысла, а какой есть сбыт, например, для мяса? Какие-нибудь рестораны охотничьей кухни?
А. Н.: У нас Красноярск, в принципе, входит в топ-10 гастрономических столиц России. И в каждом ресторане мы можем найти разное мясо.
М. К.: А какие взаимоотношения у охотничьих хозяйств с ООПТ? Судя по карте, их у вас очень много. И есть ли какие-то взаимодействия с комитетом по Красной книге?
А. Н.: У нас всё это находится в одном и том же министерстве. Действительно, у нас на территории края 119 региональных ООПТ. Все знают, что ООПТ – это некий резервуар биологических ресурсов, сохранения биологического разнообразия. Пример – большая степь. Там миграция косуль, есть субпопуляция, которая в своё время, если не ошибаюсь, в 2007 году, упала до 300 голов. С 2011 года там создали ООПТ регионального значения. И на сегодняшний день, по подсчётам, численность восстановилась до 4000 особей. Есть другие примеры: Большемуртинский, Сухобузимский, Емельяновский район, Казачинский. Мы третий год рассматриваем вопрос о вынесении косули этой субпопуляции из Красной книги. В этом году, я думаю, проведём заседание, члены комиссии посмотрят, как она восстановилась.
Есть питомник, где восстанавливают марала. Сначала мы выпускали маралов в месте воспроизведения, потом вывозили на территории ООПТ. Но животные разбегаются из ООПТ по соседним территориям – это охотничий вид, ничего не сделаешь. Я считаю, это такая тихая, но не скромная поддержка охотпользователей со стороны государства.
А. К.: Мы хорошо работаем с Иваном Анатольевичем по вопросам об изменении, так сказать, видов соглашений. Скажем, в Енисейском районе ещё буквально 7 лет назад бобра вообще не было, а сейчас речки им просто забиты. Но на региональном уровне этот вопрос не решить. Хорошо бы дали региональным властям право вносить изменения.
Большая проблема – бродячие собаки. У нас очень много недропользователей в районе, золотодобытчиков. У них постоянно идёт геологическая разведка, потом рудники – и везде собаки. Мы не имеем права этих собак отстреливать, А они становятся бродячими стаями, кладки выедают, молодняк губят, зайца поедают всего, и получается, вдоль дорог у нас практически ничего нет. Собаки всё выели.
М. К.: Как я понимаю, у вас хорошо поставлено обучение охотоведов.
Раньше охотоведов производили в двух местах: в Кирове и в Иркутске. А вообще-то, в принципе, их надо воспитывать в каждом субъекте под себя. Просто на каждом биофаке делать кафедру управления дикой природой. Насколько я понимаю, у вас именно это и реализовано.
Н. М.: Одна кафедра в федеральном университете и с 2011 года – в аграрном университете. Как минимум два места, откуда выпускаются студенты.
М. К.: И они трудоустраиваются именно в рамках субъекта?
Н. М.: В целом да, у нас в рамках субъекта процентов 50, наверное, работников с высшим профессиональным образованием. Но здесь уже другая проблема – вопрос зарплаты.
Д. Б.: Сейчас введено целевое образование, то есть государство платит, а ты потом обязан минимум три года отработать, как было при Союзе. Если не собираешься, ты выплачиваешь всю стоимость образования, а это довольно большие деньги. Поэтому сейчас районы заключают договоры и готовят для себя специалистов. Ну хотя бы 3 года специалист работает – уже хорошо.
А. Н.: Мы в первую очередь настроены на развитие охотничьего хозяйства в целом. Поэтому мы изначально планировали методическое обеспечение, профилактику нарушений, ведём диалог с охотпользователями в соцсетях, в чатах. Работа с ООПТ в крае – тоже наш уникальный опыт: охотнадзор и управление ООПТ – практически один коллектив. Мы помогаем друг другу на стыке полномочий в наших подведомственных учреждениях. Все проблемы, которые связаны с федеральным законодательством, в частности в промысловой охоте, характерны для большинства сибирских регионов.
Хочется, чтобы благодаря появлению на страницах журнала наши инициативы, которые уходят на федеральный уровень, учитывались, так же как и наша консолидированная позиция госорганов и охотсообщества.
Все статьи номера: Русский охотничий журнал, октябрь 2025
