Самые почётные трофеи мира… Средний даже не обыватель, а просто охотник, продолжает видеть их так: слон, носорог, африканский буйвол, лев, леопард. Словом, «Большая африканская пятёрка».
«Большая африканская пятёрка» на самом деле и существует (хотя всё чаще настаивают, что справедливее говорить о «четвёрке»), и считается одним из наиболее престижных наборов трофеев, добытых охотником. В нашей стране этот набор получил дополнительную и очень широкую известность благодаря публикации в 1960 году перевода книги Дж. Хантера «Охотник», где подробно объяснялось, что такое сама эта «Большая пятёрка», а также почему каждый из этих трофеев представляет такую уникальную ценность.
Привычка делить все трофеи на некие числовые группы в итоге прижилась: в частности, в нашей стране появились «русские тройки» и «семёрки». Наивысшего же воплощения они нашли в «шлемах» и «пиках» международного клуба «Сафари», куда входит от трёх до сорока и более разных видов из всех стран мира.
Однако с эпохи Джона Хантера до нашего времени прошло очень много лет. Мир стал един – по крайней мере, в охотничьем смысле. Сегодня при должном материальном достатке путешествующему охотнику открыты не только Африка, но и Иран, Россия, Австралия или Патагония. Более того, с распространением авиаперевозок реактивными самолётами появились люди, способные поохотиться в понедельник в Монтане, а в субботу – в горах Загреба. Охота с сопровождением и подъездом на автомобиле, а также разведение значительного количества трофейных животных (так, лев и носорог – наиболее распространённые варианты выращенных в неволе трофеев, выпущенных в природу или обширный вольер за некоторое время до их добычи) сильно повлияли на восприятие трофейных охот охотниками-спортсменами. Произошли очень сильные изменения в мировой фауне: одной из интереснейших стран для трофейной охоты неожиданно стала Новая Зеландия, где до прихода европейцев в принципе не было млекопитающих. Сейчас же там встречаются такин, тар, несколько видов оленей (а олени с лучшими трофейными показателями рогов приходят сегодня именно из NZ). Техас просто устроил на своей земле «маленькую Африку», благо пространства позволяют (площадь штата больше площади Южного федерального округа России вместе с Крымом), и устраивает охоты хоть на льва, хоть на буйвола, хоть на иланда.
Размылись границы, ценности, сложности…
За исключением одной группы трофеев.
Горные копытные
Сегодня горные копытные – которых можно конкретнее свести к козлам и баранам – являются во всех отношениях наиболее почётными и сложными для добычи трофеями во всей мировой иерархии. Они продолжают обитать там, куда, в большинстве случаев не подъехать на автомобиле; они чутки, осторожны, природа снабдила их острым зрением. В конце концов, они и немногочисленны: эти звери имеют т. н. очаговое распространение, обычно привязанное к очертаниям горных хребтов. Сегодня в списке SCI сорок трофейных форм диких козлов и сорок семь баранов.
Здесь надо понимать, что трофейные формы этих животных отнюдь не совпадают с видовыми или подвидовыми формами международной научной номенклатуры. То же самое можно сказать и о трофейных формах других международных и национальных охотничьих организаций, таких, как CIC, Boon & Crockett Club, или Клуб горных охотников России. Трофейные формы выделяются по форме и размерам рогов, местам обитания, сложности добывания. Кроме того, имеют некоторое значение политические и бюрократические резоны.
Исследования и поддержка
Иногда для выделения трофейной формы проводятся настоящие многоплановые исследования: например, основатель клуба Ovis Деннис Кемпбелл вместе с крупнейшим аутфитером северо-востока России Сергеем Рудаковым провели огромную многомесячную полевую работу, включавшую десятки часов авиаучёта на вертолёте, сбор генетических проб и обработку их за счёт клуба Ovis в Стэнфордском университете. В результате из якутского подвида были выделены колымская и охотская трофейные формы снежных баранов, сегодня признанные охотничьими организациями всего мира.
В свете этой (а также многих других историй, когда международные трофейные организации поддерживали научные исследования в Иране, Непале, Казахстане и Таджикистане) особенно забавно выглядит история, когда аналогичную работу в ареале путоранского барана в 2016 году заблокировала компания околонаучных резонёров.
И здесь встаёт один практический и очень важный вопрос.
Что мы знаем о наших горных копытных?
Последние публикации о наших полорогих таковы.
Это книга «Полорогие», выпущенная под авторством Алексея Данилкина в 2005 году; ряд публикаций о кавказских турах, сделанных работниками заповедников региона; отчёты якутских охотоведов о численности снежного барана в Верхоянском хребте и публикации о кодарском снежном баране, в одной из которых, в частности, Арсен Доцев, ведущий научный сотрудник Всероссийского НИИ животноводства, говорит о кодарском баране как о каком-то новом подвиде и о Кодарском хребте – как новой точке находки этого вида. В то время как о кодарском очаге обитания снежного барана было известно в литературе чуть ли не со времён академика Палласа.
То есть исследователи, по выражению братьев Стругацких, в очередной раз занимаются уточнением кривизны Колеса Фортуны, с точностью до нескольких мегапарсеков.
При этом, заметим мы, кодарский очаг располагаестся достаточно близко к обитаемым человеком территориям. Что же происходит в местах, которые человек посещает «два раза в год, но не каждый год»? А именно на такие места приходится сегодня как минимум 70% очагов обитания снежного барана.
Да ничего не знаем!
Встреча со снежным бараном, зафиксированная на фотоловушку в несвойственном ему биотопе (это он для описавших встречу исследователей «несвойственный», а для всех, кто охотился на снежного барана в Колымском бассейне в октябре-ноябре, очень даже свойственный!) и на некотором удалении от официально установленного ядра популяции, сразу же приводит к вопросам: а что нам известно о реальных географических границах других популяций снежного барана, в частности, путоранского и чукотского? Ограничивается ли обитание путоранской популяции лишь территорией Путоранского заповедника, или возможны какие-то встречи за её пределами?
Местные жители уверенно говорят, что звери начали появляться, как минимум, в южной зоне, примыкающей к границам заповедника.
А теперь – внимание – цитата:
«Полномасштабный учёт численности путоранского барана был проведён в середине 1980-х гг., поголовье было оценено в 3 578 особей. К 1995 г. численность составила 5 500 особей, в 2002-2003 гг. она ориентировочно возросла до 6 000-6 500 особей».
То есть, в ней, по сути, чёрным по белому сказано, что все сведения о численности этого зверя после середины 1980-х годов являются продуктом человеческого воображения. То есть в середине 80-х вот эти самые 3 578, а дальше – простите уж, придумывали как умеем…
Точно такая же ситуация происходит и со всеми другими известными нам подвидами снежного барана. Более-менее вменяемые учётные работы проходили в другой стране, в другое время и под гнётом другой экономической реальности. В частности, это была страна развитого пастбищного крупнотабунного оленеводства (важнейший фактор влияния на численность снежного барана, ибо за счёт диких животных – барана и, в меньшей степени лося – оленеводы экономили на мясном довольствии, предпочитая питаться «ничьими» дикими животными, не трогая своего поголовья). Это была страна развитой геологической и геофизической съёмки, с её партиями, вооружёнными карабинами. Это была страна развитой малой авиации, в частности, распространённых вертолётов Ми-4 – вёртких, юрких и не поддающихся контролю.
А эта страна ушла в прошлое, и все вышеуказанные причины, обеспечивавшие постоянное присутствие человека в самых труднодоступных местах, исчезли тоже. Так что же сегодня происходит с популяциями баранов на этих территориях, спрошу я вас, совершенно риторически. И сам же повторю: мы не знаем.
Что делать?
Начинать надо с простого.
Взять и провести учёт хотя бы на тех территориях, на которых, как считается, снежный баран существует в угнетённом, практически гибнущем положении (как это утверждают авторы отзыва на предложенную Клубом горных охотников исследовательскую программу). Говоришь, что зверь в бедственном положении, в Красной книге, под ударом - но последние сведения об этом родом аж из 1984 года, так что обоснуй! Ведь никто из авторов этого отзыва никогда и близко не был к местообитаниям тех животных, о которых они имеют склонность велеречиво рассуждать. Провести учёт на территории того же Чукотского автономного округа (который, к слову, больше, чем площадь всего Кавказа с прилегающим к нему Закавказьем в ДВА раза)! Уточнить, что происходит с популяциями того же самого высосанного из пальца «чукотского подвида» снежного барана.
И что может быть проще при наличии политической воли соответствующих субъектов Федерации, как провести оценку численности приохотских популяций снежного барана, сосредоточенных на узкой береговой полосе, на которой, как твердят некоторые исследователи-орнитологи, им всенепременно грозит полная погибель…
И вот когда сведения о гибельном положении популяций снежных баранов найдут своё документальное и одобренное научным сообществом подтверждение, тогда и можно запускать Международный план действий по сохранению этого зверя.
При этом, памятуя, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, и амурского тигра с дальневосточным леопардом спасли не международные планы действий, а взвешенная и финансово подкреплённая позиция Российского государства.
А если вдруг выяснится, что эти популяции находятся в растущем и процветающем состоянии (а чем чёрт не шутит, пока бог спит?) – то и рассматривать их как народнохозяйственный ресурс, подлежащий освоению.
Тогда и увидим, кто у нас козлы, а кто – бараны.
Русский охотничий журнал, октябрь 2017 г.
