Редакция столкнулась с трудностями при подготовке этого номера. В общем-то, понятными. Руководители охотничьих хозяйств, в большинстве своем предпочитают рассказывать о том, как у них все хорошо, и не акцентировать внимание на трудностях.
А что, трудности – они или преодолены, или преодолеваются, чего о них говорить? А скажешь в открытой прессе – так можно и не преодолеть. Обидчивые они нынче, эти трудности…
Практически все люди, которые хоть как-то были готовы эти трудности обсуждать, не собирались делать это публично. Однако сегодня в нашем параде хозяйств принимает участие один из таких анонимных предпринимателей (назовем его Сергей), который рассказал немного о том, как организовывалось и чем сегодня живет одно из типичных средних хозяйств центральной полосы России.
РОх. Почему Вы решили завести себе хозяйство? Для души, денег поднять, доказать какие-то свои идеи? Каково направление хозяйства? Это у Вас первое хозяйство или был до этого опыт содержания?
– Чтобы ответить на эти вопросы, нужно немного рассказать о себе. Не в силу достопримечательности собственной персоны, а потому, что это служит ключом к ответу. Родился я в деревне, в одной из нечерноземных областей, где живу и сейчас. С детства любил охоту. Окончил десятилетку, ВСХИЗО и вернулся домой охотоведом в конце 70-х в местное хозяйство крупного всесоюзного общества. В те времена продвижение по службе было небыстрым, но жаловаться не приходилось. Я был не хуже и не лучше односельчан, единственным моим преимуществом было то, что я никогда не пил спиртного (вообще ничего и никогда) и не курил (и не делаю ни того, ни другого по сию пору).
Еще со временем стал получать удовольствие от организации охоты не меньшее, чем от самой охоты. В 1990 году был назначен директором охотхозяйства. Ну, собственно, тут и началось: вы же помните 90-е. Область, ориентированная на мясомолочное животноводство, подверглась разорению, как следствие, сельское население стало вымирать за счет деградации, злоупотребления алкоголем, самоубийств, бегства в города и прочих неизбежных последствий глубоких и прогрессивных социально-экономических преобразований. Речь пошла об элементарном выживании. И выжить мне можно было только за счет профессии, относившейся к скромной отрасли непроизводственной сферы, или, как ласково ее называли при Советах, непрухи. При том что людям стало совсем не до охоты.
Нужны были деньги – охотобщество позволило выживать своими силами, несколько развязав нам руки, которые не пользовались особенным спросом. И мне пришлось ловить клиента на себя, как на живца. Я знал, что нравлюсь людям, прежде всего тем, что не пью, держу слово и дело свое делаю фанатично, не щадя себя и подчиненных. А потом понравилось и другое: моя избыточная суеверность, деревенская деликатность, замысловатые ругательства и прочие персональные характеристики. Это не самолюбование, это фактор успеха бизнеса.
Разослав предложения нескольким московским аутфитерам, мы боролись за каждого клиента, с каждым я вел длительные беседы, стараясь угодить и предоставить максимум сервиса в окружении советской охотничьей фанерно-каркасной архитектуры наших баз. И это начало работать, клиенты возвращались, памятуя душевный прием. Многие из них, из тех первых, внешних, «коммерческих», клиентов 90-х стали мне близкими друзьями, почти родственниками. И наоборот, мои родственники, приглашенные работать и вместо работы подвергшиеся чванству, стали чужими людьми.
Кое-что по крохам удалось собрать и отстроить на последние гроши и за счет труда местных охотников-энтузиастов: рубленую приличную базу с теплыми отхожими местами, сараями для техники, псарней и причалом. Главной моей специальностью как директора стала психология отношений: нужно было ладить с новой любимой демократической властью, бандитами, ментовским начальством города и области, гебьем, прокуроскими, минсельхозовскими дядями-пудами из региона и столицы, региональным бизнесом и прочей публикой подобного рода. Кстати, не все из них были отъявленной сволочью. И это худо-бедно сработало. Хозяйство начало функционировать как коммерческая единица за счет «нужников», т. е. покровительства нужных людей.
К тому же времени относится появление побочного вида деятельности охотхозяйства – так называемого «корпоратива», выросшего из безудержного пьянства на природе нуворишей, окруженных свитой прихлебателей и сомнительного вида женщин. Специально для этих целей была срублена добротная и просторная баня с мостками в реку. Как ни странно, баня как экономический объект оказалась самым рентабельным сооружением. Даже если учесть, что две бани были сожжены в ходе увеселительных мероприятий.
Это был маленький успех. Самое главное: удалось выжить самому и прокормить семью. Укрепилось реноме хозяйства в охотобществе, Минсельхозе и в регионе. Время шло, как во всякой банановой республике, концентрация капитала и его взаимопроникновение с властью достигли больших высот, и многие из прежних связей оказались весьма продуктивными: кто вагон зерна подкинет, кто ГСМ, кто зимой возьмется дорогу расчищать от федеральной трассы до базы, кто и деньгами поможет.
Были хозяйства в области, которые преуспели гораздо больше нашего за счет вливаний крупного московского капитала. Там «воздвиглись чертоги» не хуже гостиниц на Тверской, появились вертолетные площадки, вышколенный персонал, а среди зеркал и кофейного хрома сантехники – швейцары с маслеными глазами и длинноногие девицы огромных умений. Но местные охотники были оттуда вышвырнуты. Я вот все думаю, могли бы мы сделать что-либо похожее? И прихожу к выводу, что нет. Не было у нас и не могло быть выходов на столь высокий уровень. И не пробились бы. К тому же такие хозяйства делались по инициативе капитала, а не местных охотпользователей. Которых зачастую выкидывали из собственных хозяйств. Не говоря уж о том, что выкидывали местных охотников. А как прогнать своих, с которыми строил первую нищую, в общем-то, но приличную базу? Совесть, она ноне ходит в группе эфемеров, но все-таки… Да и назвать эти заповедники роскоши охотхозяйствами нельзя. Это площадки под ярмарки тщеславия.
Я работал на хозяйство как на свое, выкладывался по максимуму, спал в сезон урывками, почти не общаясь с семьей. Повторюсь: меня любили. Фанатика, тирана и самодура. Крестьянина, который все хочет проконтролировать самолично, пренебрегая теориями и практиками управления. Душевного собеседника. Такого, какой я есть, со всеми плюсами и минусами.
В начале нулевых местные бизнесмены, многие из которых были моими друзьями и поднялись на моих глазах, просто подарили мне весьма крупную сумму. На них, плюс кое-что из сбережений, я построил гостиницу рядом с основной базой. Свою. И стал часть коммерческих клиентов принимать там. Это давало стабильный и неплохой личный доход. Даже стал подумывать о расширении дела. Одновременно продолжал директорствовать.
Все бы ничего, да в охотобществе проспали с подачей заявки, и угодья перешли в общее пользование. Общественное охотхозяйство закончилось. Я перестал быть директором. Пару лет я продолжал делать то же, что и раньше, только полностью за свой счет – ну и плюс пожертвования. Профильные чиновники из региональной администрации избавили меня от наплыва желающих халявно поохотиться в угодьях с избыточной плотностью зверя, но долго это продолжаться не могло. Через пару лет пришлось взять в пользование 30 тысяч гектаров. Которые до сих пор за мной. Одновременно я принял предложение занять пост в администрации по профилю основной деятельности. Теперь предлагают взять еще 100 тысяч гектаров в весьма интересном с ландшафтной точки зрения месте. Я не знаю. Прежними методами все это я на себе не потащу, нужны единомышленники, чокнутые фанатики. А таких мало. Нужны другие инвестиции. Но и пост открывает некоторые новые перспективы. Там уж как получится. Такова, вкратце, история обо мне.
РОх. Во что Вы оцениваете пропускную способность хозяйства?
– Это как считать. Моя гостиница постоянно, круглый год, заполнена. Минимально проживает десять человек. Это при полном комфорте. Если по охотникам… Если брать с октября по февраль, то каждую неделю бывает коллектив местных (человек 15 в среднем) – областной центр рядом. Будем считать, что из 10 проживающих половина – охотники. Плюс весенняя охота. Трудно сказать точно, но человек 400-500 в год.
РОх. Как Вы построили взаимоотношения с местным населением и местными городскими охотниками (которые охотились здесь до этого)?
– С ними хорошо. Местные знают, что со мной лучше договориться, чем браконьерить. Хотя случаи бывали. Особо ретивые сели. Обижаться не на кого, их предупреждали. Но в местных проблем не вижу. Городские из бывшего охотобщества ездят. Они мои друзья и пользуются льготами. Все дела внутри коллектива устраивают сами. Еще не хватало мне их строить.
РОх. Какие у Вас лимиты на копыта и сколько стоят путевки – есть ли дифференцированная шкала? Вообще интересна хотя бы часть правды про экономику. Видите ли Вы точку выхода хозяйства на рентабельность?
– Лимиты на копыта у меня нарисованные. У меня идеология избыточной плотности. А по учетам плотность рисуют на уровне 1990 года плюс-минус. С 30 тысяч гектаров я могу дать в добычу порядка 100 голов кабана и 40 голов лося без убытка для численности. Из них где-то 80 кабана и 30 лося продается по коммерческой цене. При усредненном подсчете это дает где-то 3,5 миллиона рублей. Плюс проживание коммерческих охотников – где-то 2 миллиона рублей. Итого, пять с полтиной. Особо не разгуляешься. Остальной доход – с гостиницы, бани, корпоратива. Пьянство-дискотека-дебош. Частично доходы от непрофильной деятельности приходится тратить на охоту. Плюс добровольные пожертвования. Предлагали мне еще для расширения доходной базы грязных девок при гостинице завести и водкой приторговывать. Но это не моя чашка чая.
Рентабельность, рентабельность… Сейчас вряд ли. Здесь нужен государственный подход к обустройству и специализации территорий. Изменение системы природоохраны и природопользования. Изменения институциональной организации. Это отдельный и очень долгий разговор.
РОх. Какие фишки Вы придумали для того, чтобы привлечь в хозяйство деньги?
– До настоящего момента основная фишка – моя собственная персона и ее привлекательность. Доверие ко мне. Дальше посмотрим. Я крестьянин, по-западному, фермер. Генри Форд ненавидел фермера за неэффективность. Он практически везде неэффективен и сидит на шее государства. Но его держат, потому что в городе живет население, а в деревне – народ. Это иногда важнее текущей прибыли. В Австрии бауэр – неотъемлемая часть альпийского пейзажа, что привлекает туристов.
Я же говорил: люди власти и денег не всегда законченные мерзавцы. Иногда им тоже хочется сделать что-то для своей малой родины.
РОх. Как Вы справляетесь с охраной и какие основные проблемы – местные, менты?
– В охране ничего нового – егерские объезды. Проблемы? Скорее, проблемы мои – недостаточно квалифицированные егеря.
РОх. Взаимоотношения с соседями?
– С соседями по деревне? Замечательные. Они видят во мне сумасшедшего богатея. Я им помогаю, когда могу. С охотпользователями? Их у меня двое по соседству. Тоже ничего. У нас кооперация: при избыточном наплыве делимся клиентами. Но у них иная история развития, иные подходы, иная идеология. Иногда интересно бывает поучиться.
Русский охотничий журнал, июнь 2013 г.
