Мы просыпаемся перед закатом. Душно, воздух вязок, словно вода в пруду с настоявшимися в нем травами. Я никогда не думал, что где-нибудь у нас, здесь, в России, может быть такой густой воздух. Повышенная эрудиция вместе с пережитками высшего образования заставляла считать такой густой, напоенный испарениями трав и листвы воздух достоянием сугубо тропического пояса.
Так что эрудиция и пережитки образования, как это часто бывает, врут.
Мы в Приморье, в южном Сихотэ-Алине, на самом юге Дальнего Востока России. Впереди – перевал с прибрежной стороны хребта в известную нам всем по роману Фадеева «Разгром» долину Тудо-Ваки, «богатую лошадьми и хлебом», куда вел свой партизанский отряд командир Левинсон. Только мы поднимаемся с другой стороны – с той, что упирается краем в Японское море, в то время как отряд неистового Левинсона двигался от Приханкайской низменности.
Да и на сам перевал мы не полезем – если нам и потребуется попасть в Тудо-Вакскую долину, нам сегодня будет достаточно сесть в джип и сделать круг километров в семьдесят – так мы выскочим в нее возле села Медвежий Кут.
Мы здесь – для другого.
Олень-цветок
Пятнистый олень, знаменитый «олень-цветок» Пришвина – один из самых красивых оленей мира. Одновременно является и самым популярным. Настой его молодых рогов – пантов – считается одним из мощнейших средств, стимулирующих и укрепляющих мужскую потенцию. Поэтому пятнистый олень акклиматизирован на всех континентах, за исключением Антарктиды, и является сегодня, наверное, самым широко распространенным оленем мира. Его содержат в национальных парках, вольерах и даже на приусадебных участках крупных особняков – не столько, правда, из-за лечебных свойств его пантов, сколько из-за красоты этого зверя – не зря китайцы прозвали его «олень-цветок» – хуа-лу.
Однако в Сихотэ-Алине, хуа-лу чувствует себя как дома. Здесь обитает многочисленная популяция этого зверя, насчитывающая едва ли не тридцать тысяч особей. Тем не менее на той территории Приморского края, где численность пятнистого оленя наиболее высока, охота на него запрещена – он занесен в Красную книгу Российской Федерации.
Естественно, местные, заезжие и вообще все кому не лень на этот статус плюют и стреляют пятнистого оленя… Ну, законопослушные – по лицензиям, выдаваемым на изюбря (только DNA-анализ позволит отличить его мясо от мяса пятнистого оленя, когда его везут в мешках от места разделки до холодильника). А незаконопослушные бьют его, просто как только видят и понимают, что не попадутся.
Мы – граждане законопослушные. Точнее – я законопослушный, потому что взял лицензию на отстрел пятнистого оленя в период пантования (в Приморском крае это достаточный дефицит и постоянный предмет коррумпирования чиновников от охоты). Мало того, я взял эту лицензию еще и строго в тот район, где мы собираемся охотиться – то есть на территорию, где обитает обычный пятнистый олень. Олень как олень, охотничье животное. Правда, там, где мы сейчас находимся, этот олень занесен в Красную книгу, однако солонцы и лабазы, с которых мы планируем добывать зверя, расположены в пятистах метрах от границы «тотальной охраны».
Лес и горы
Сихотэ-Алиньские сопки невысоки, но довольно круты, в отличие от любимых мной гор северо-востока Сибири, и сплошь покрыты лесом. Зона гольцов здесь начинается на высотах свыше тысячи метров, которых достигают отдельные крайне немногочисленные вершины. А так, и склоны, и вершины, и гребни хребтов покрыты смешанной тайгой с преобладанием лиственных пород – дуба, клена, вяза, ольхи, ильма… Устанешь перечислять, ибо в здешнем лесном винегрете насчитать 20 видов деревьев на 100 квадратных метров получается влегкую. Иногда встречаются вкрапления хвойников – кедрачей или ельников. Все это великолепие усиленно рубят, склоны холмов прорезаны, точно шрамами, линиями старых лесовозных дорог и волоков.
Справедливости ради надо сказать, что изобилию оленей эти рубки отнюдь не мешают, скорее наоборот. Образовавшиеся плешины зарастают густым лиственным подлеском, который олени с удовольствием поедают. Поэтому на территориях, пройденных рубками, численность копытных возрастает в полтора-два раза.
Это если их никто не стреляет, конечно. Что в этих краях вряд ли случается.
Спутник
Моего нынешнего спутника законопослушным назвать трудно. Мое стремление взять лицензию и отстрелять зверя сугубо на территории, где это законно, он воспринимает как блажь.
– Олень же на месте не стоит, – говорит сопровождающий меня местный житель, некто Шептун, – сегодня он с одной стороны хребта, завтра на другую перейдет. Какая разница, где мы его шлепнем?
Шептун – профессиональный… Кто? Я вот даже затруднюсь сказать. Уже больше двадцати лет он безработный, однако статус этот у него наверняка официально не оформлен. До того был механиком какой-то сельской ПМК. Но сегодня Шептун – лесовик. Настоящий такой, настоящее не бывает. В поселке В-о он проводит от силы два с половиной месяца в году, которые требуются для посадки и уборки картошки. Все остальное время – в тайге. Невысокий, клешнястый, скроенный по принципу «семь на восемь, восемь на семь», заросший диким волосом по самые нос и брови, он напоминает легендарных гномов Средиземья. И он, так же как гномы, совершенно утилитарно относится ко всему живому на планете. То есть – его можно или съесть, или продать, а на крайний случай – стопить в печке.
Шептуновский год выглядит следующим образом:
Зима – охота на мясо, которое принимают во всех ларьках и шашлычных на трассе, добыча пушнины, сбор чаги и воровство леса в минимальных масштабах.
Лето – сбор женьшеня, элеутерококка, мясная охота.
Осень – лимонник, добыча красной икры.
Ну и ранним летом вот она – пантовка.
Пантовка и солонцы
Стрельба оленей ранним летом – можно сказать, традиционная охота жителей Уссурийского края. Стараются стрелять, конечно, крупных пантачей, но взрослый олень обычно доживает до своего возраста благодаря опыту и осторожности – поэтому под выстрел чаще всего попадают звери с двумя, максимум тремя отростками. На это тоже никто особо не жалуется, мясо выносится и съедается, излишки – продаются. К слову сказать, меня всегда забавляет фигура речи, употребляемая апологетами сельского образа жизни: «деревенские лишнего не бьют». Да, не бьют, потому что нет у них этого «лишнего». Сельский житель способен утилизировать практически любое количество мяса – он его раздаст друзьям, родственникам, которых у него великое множество. Ну, в крайнем случае – продаст.
Добывают оленей обычно на солонцах. Когда-то закладка солонцов была практически искусством – солили гнилые колоды, подсаливали выходы глинистых почв, делали навесные «солонки». И конечно, искали природные солонцы – выходы минерализованных пород. Сейчас все проще – обычно по зиме на снегоходе на нужное место привозят несколько мешков соли, потом весной и летом солят выбранную полянку. Иногда на эту полянку кладут гнилую колоду, чтобы не вся соль рассасывалась в грунте, иногда высыпают просто так. Рядом с солонцом, обычно на расстоянии короткого пулевого выстрела из дробовика, устраивается лабаз. Как и солонец, лабаз чаще всего тоже «воровской». Несколько досок, прибитых к стволу дерева, несколько досок, уложенных в развилку в качестве сиденья. Все это «настраивается» непосредственно перед тем, как охотник занимает позицию. Доски, как правило, прибиты к стволу одним массивным гвоздем, на котором они крутятся как на шарнире. Перед тем как лезть, стрелок разворачивает ступеньки перпендикулярно древесному стволу, берет с собой две – три припрятанные рядом дощечки, лезет на развилку, устраивает себе дощечки под зад и – сидит. Боясь вздохнуть. Потому что любое нервное движение способно не только спугнуть зверя, но и обрушить все это утлое сооружение вместе со стрелком. Страшно, зато не заснешь…
Мы выходим на солонец перед заходом солнца. Светило закатывается за западный отрог хребта, поэтому у нас стемнеет на полчаса раньше, чем во всем окружающем мире. Шептун помогает мне «настроить» лабаз. Я дополнительно цепляю за развилку кусок толстого страховочного фала – метров в пять, чтобы доставал до земли.
Умостясь на утлых жердочках, готовлюсь ждать.
В засаде
Ожидание зверя в засаде – одно из главных удовольствий, доступных охотнику-натуралисту.
Лично мне довелось наблюдать огромное количество самых занимательных коллизий лесной жизни именно в те часы, когда я ждал в засидке медведя или сохатого… Или как сейчас – оленя… Однако существует немало людей везучее меня. В частности, Шептун наблюдал когда-то с лабаза нападение тигра на оленуху – полосатый тоже охотился на солонце, только подстерегал добычу с другого края поляны.
– Я смотрю, будто змея движется, – говорит Шептун. – Трава шевелится, а в ней что-то длинное. Она приземистая, тигра-то… И на оленя ка-ак прыгнет! В два прыжка достала, сбила с ног, прокусила шею – и в кусты!
– А ты чего?
– Ну, далеко она не ушла, – ухмыляется Шептун. – Я пару раз по ней жаканом дал, она и легла. Досидел я до рассвета на дереве, потом слез – окоченела уже. Я на части ее разбросал и китайцам продал. Все в дело пошло. Ничего не пропало…
Да-а, сегодня мне вряд ли повезет увидеть тигра… Хоть олень бы пришел… Ветер совершенно стих. В лесу протяжно кричит совка-панцуйка. Не знаю я, как ее называют специалисты, Шептун зовет ее так. Просто панцуйка, от второго названия женьшеня. По мнению Шептуна, она показывает место, где растет этот корень жизни.
В траве шелестит какой-то невысокий приземистый зверек – может, барсук, а может енотовидная собака. Доходит до дерева, на котором я сижу. Задирает голову и чихает. Смешно.
Но я не смеюсь, потому что даже от слабого сотрясения поддерживающие меня доски могут сложиться и посыпаться вниз. Вместе со мной, разумеется.
Выстрел
На опушке леса стоит зверь. Я почти физически чувствую, как он стоит – любой долго поживший в лесу человек знает, когда на тебя направлен чей-то взгляд.
Почти полная темнота. В свой четырехкратный армейский прицел я уже перестаю различать детали лесной растительности. Ствол нащупывает сгущение теней под пологом леса, но я не могу рассмотреть животное целиком и выжидаю.
Однако мое ожидание опережает грохот. С левой стороны прокатывается оглушительный рев выстрела двенадцатым калибром. Это Шептун. Собственно, идея у нас была такова – сидеть до первого выстрела товарища.
Еще не смеркнулось совсем, я соскальзываю с помощью веревки с осточертевшего насеста. Подхватываю СКС и направляюсь по тропинке на солонец Шептуна. Тот уже приладил на лоб китайский светодиодный фонарик и обнажил длинный китайский складной нож.
В грязи лежит очень приличный олень – отростков пять, не меньше.
– Олень-то с краснокнижной стороны пришел, – смеется Шептун. – Ну, доставай пилку, можно панты обрезать. Гляди, какой красавец! Ну и мяса в нем много…
А я до сих пор гадаю, кто стоял тогда в кустах на другой стороне прогала…
Русский охотничий журнал, июнь 2013 г.
