Для большинства охотников, впервые попадающих на охоту на озеро Байкал, становится открытием, что территории, находящиеся за Байкалом, – это ещё не Забайкалье, а Бурятия, граничащая с Забайкальем на Востоке. Здесь же властвуют традиции и правила, привитые и впитанные современными охотниками ещё с молоком матери.
Это не удивительно, ведь пришедшие многие века назад вместе с войском Великих Моголов буряты очень тесно переплелись с местными эвенками (или тунгусами, как называли их ещё в прошлом столетии). Переплелись и переняли многие способы охоты, которыми те владели и передавали из поколения в поколение. И хотя для современных охотников Бурятии основным охотничьим видом является соболь, охотятся они и на медведя, и на марала, и на глухаря с рябчиком, правда, чаще всего рассматривают их либо как средство пропитания в тайге, либо в качестве приманки для того же соболя. Среди местных эвенков до сих пор существует традиция, когда юноши, чтобы стать мужчинами, уходят в одиночку в тайгу и добывают медведя только одним ножом. Вы скажете, дикость? А может, правильный подход к охоте и воспитание характера? Не нам, городским жителям, судить об этом.
Байкал встретил нас настоящей золотой осенью. Склоны гор, покрытые берёзой и осиной, сменялись ближе к вершинам лиственницей, кедром и кедровым стлаником, переливаясь всеми красками осени, от ярко-жёлтых и червонно-золотых до красных и бордовых. Утренний холод к середине дня настолько прогревался под лучами сентябрьского солнца, что становилось почти по-летнему тепло. Обрадованная мошка не преминула воспользоваться последним теплом и лезла в глаза, нос и уши.
– Аномально тепло у нас в этом году, – жаловались местные охотники, – обычно в конце сентября уже заморозки и снег ложится.
Мы грустно вздыхали, понимая, что без заморозков хорошего рёва у маралов не будет, но надеялись на лучшее. Лошади, сменившие УАЗы, не спеша вышагивали по извилистой каменистой тропе, виляющей между деревьев. И хотя в начале поездки была надежда, что мы комфортно поедем на УАЗах до базового лагеря, чем выше мы поднимались, тем больше понимали, что никакая техника сюда добраться не может – только лошади. Река Улюн, извилисто виляя между двумя хребтами, Икатом и Баргузином, то и дело преграждала путь многочисленными протоками, а горные склоны вырастали неприступными скалами, заставляя перебираться на другой берег бурлящего потока.
Каждая охота начинается у местных эвенков и бурят с увещевания духов. Хотя трудно сказать, кого именно они увещевают, ведь местный буддизм-ламаизм тесно переплетён с народным шаманизмом, и в местах, где делают подношения, выливая невыпитые напитки и раскладывая еду и монеты, тут же читают буддийские сутры и привязывают буддийские ленты на ветки деревьев и кустов. На протяжении веков местные охотники верят в то, что без этого не будет удачи и звери уйдут в другие места. Так верили их деды, верили отцы, верят и они. Наша поездка не была исключением и сопровождалась обязательными остановками около всех святых мест, встреченных нами по дороге.
– Здесь на склоне марал ревёт, – заявил наш организатор Баир после прибытия в базовый лагерь, – вчера его подманивали. Хорошо отвечает, – с этими словами он поднёс длинную трубу к губам и затрубил.
Честно говоря, глядя на Баира, было трудно представить, что он таёжный человек. Огромный и грузный, с широким лицом и весёлой обаятельной улыбкой, он сразу располагал к себе. Оказалось, что при всей своей тяжеловесности он, как огромный медведь, так лихо бегал по тайге и горным тропинкам, что за ним было просто не угнаться. А когда начинал пробираться через бурелом, совершенно не разбирая дороги, только ему одному знакомым маршрутом, оставалось лишь дивиться его знанию леса.
– Так тут мой дедушка охотился, а теперь я охочусь. Мы за эту землю долго «воевали» с иркутскими. Теперь лицензию получили на 49 лет. Я без тайги не могу, неделю дома просижу и опять в лес бегу. Я здесь как дома. С ноября соболя ловлю. На снегоходе по реке сюда заезжаю, а потом по путикам пешком хожу и на лыжах.
– Много надо поймать соболя, чтобы хватало на жизнь? – спросили мы одного из промысловиков.
– Штук десять, – ответил он, подумав, – но это только чтобы окупить охоту. А чтобы заработать, ещё больше.
– И много ловите?
– По-разному, – уклончиво ответил он, – никто точно не скажет. Только на следующий год может обмолвиться, что, вот, в прошлом году было лучше, целых тридцать соболей поймал. Никто правду говорить не будет, чтобы конкурентов не привлекать.
На старом зимовье, около которого мы остановились, повсюду висели старые капканы и лежали правилки, а на маршрутах то и дело попадались места установки капканов. Остановившись у старого кедра с рукотворным дуплом, мы поинтересовались:
– А это зачем?
– Ловушка на соболя. Вот на дереве капкан висит, зимы ждёт. Сюда в дупло я через неделю начну приманку класть, чтобы соболь привыкал, что здесь еда и укрытие, и не боялся.
– И много у тебя таких мест?
– На путике под сотню будет, но я их не все использую и не каждый год.
Ночь довольно быстро опустилась на тайгу, окутав лёгким туманом реку, заглушающую гулом бегущей воды все окрестные звуки. Баир «заревел» в трубу, подражая голосу гонного зверя, и тут же ему в ответ со склона донёсся ответ гонного марала. Все замерли и прислушались. Охотник повторил призыв, и ответ не заставил себя ждать.
Я много раз участвовал в охотах на реву и видел, как подманивают лосей и благородных оленей. Кто-то пользуется для этого консервной банкой, набитой мхом, и продетой через неё бечёвкой. Кто-то применяет стёкла от керосиновых ламп. Местные охотники для охоты на марала используют самодельные трубы, конусовидные и довольно длинные. На краю тонкой части трубы прикреплена узкая лента медицинского жгута. Начиная манить, охотник одной рукой подносит трубу к губам, а другой натягивает жгут так, что тот перекрывает отверстие трубы. Дуя в трубу через этот жгут, он усиливает и уменьшает натяжение жгута, издавая заунывные звуки рёва. И берегут опытные манильщики свои трубы как зеницу ока.
Однако не все. Мне посчастливилось оказаться в тайге вдвоём с местным эвенком Тумэном. Мы рассчитывали, что остальная группа подойдёт ближе к вечеру, и налегке выдвинулись вперёд, взяв с собой самое необходимое. Но группа не догнала, и нам пришлось облагораживать старое зимовье, чтобы хоть как-то скоротать ночь.
– Сейчас марала манить будем, – сказал эвенк, когда быт был налажен, и пошёл в ближайший березняк.
Вернулся он с длинной и довольно широкой лентой бересты и буквально на моих глазах соорудил трубу-вабу.
– Это дедушка меня научил, – сказал он и, поднеся её к губам, начал подражать голосу ревущего марала без каких-либо дополнительных приспособлений.
Но на этом моему удивлению не суждено было закончиться.
– Завтра на обратном пути попробуем кабаргу подозвать. Она глупая. Ты свистеть умеешь?
Я отрицательно покачал головой.
– Ничего, сейчас свистульку сделаем, – последовал ответ, и охотник начал мастерить из тонкой берестяной ленты свисток на кабаргу.
– Баир, – обратился я к проводнику по возвращении в базовый лагерь, – мы там немного дров у тебя пожгли у старой избушки.
– Да я той избушкой не пользуюсь с конца 80-х. И дрова ещё с того времени лежат.
– Хорошо они сохранились и не гниют, – удивился я, – хотя под открытым воздухом в поленницах лежат.
– А чего им гнить? Воздух у нас сухой, а морозы сильные, вся влага вымерзает. Зато, если надо, всегда есть где укрыться и чем печку протопить. Вот только медведей много стало, постоянно по зимовьям лазают. Я в последние годы пользуюсь только зимовьем в базовом лагере, а остальными очень редко.
Большинство увиденных нами за время поездки зимовий имело весьма заброшенный вид, который за лето придавали им медведи, выламывая дверь и выбрасывая весь «сор из избы». Четыре бревенчатые стены, из сосновых или чаще лиственничных брёвен, низкая дверь, чтобы не выпускать тепло. В противоположной от двери стене – маленькое окошко, затягиваемое полиэтиленом. У окна – стол, а вдоль боковых стен – нары на 2 или 4 человека. Сразу у входа, почему-то всегда слева, печка-буржуйка, одной и той же конструкции, с похожими створами и запорами, легко вмещающая довольно большие поленья. Бревенчатая плоская крыша, сделанная из распущенных брёвен и засыпанная землёй, на которой вовсю бушует таёжное разнотравье. И поскольку пользуются зимовьем в основном зимой, то и о непромокаемости крыши особенно никто не заботится, а вода, протекая через щели, легко уходит в земляной пол. Зато нагревается такое зимовье и просыхает от тепла печки очень быстро. А что ещё таёжнику надо? Тепло, чтобы просушиться и отдохнуть, и место для обработки шкур зверьков, которых часто приходится приносить с собой вместе с примёрзшим капканом.
Наша поездка прошла довольно быстро. Марала добыть так и не удалось. Может, нам просто не повезло, а может, таёжные духи не захотели делиться с нами своими богатствами. Марала добыли выехавшие на разведку в середине дня местные егеря, к которым он прибежал после трубного призыва. Зато мы увидели красивейшие и богатейшие места России, познакомились с прекрасными и очень дружелюбными людьми и решили, что приедем сюда вновь. Приедем более подготовленными, со знанием здешних условий и традиций и обязательно добудем своего марала!
Русский охотничий журнал, декабрь 2016 г.
