«Лучше бы просто воровали». Михаил Кречмар о новой книге «Заповедник»

Кречмар по четвергам
«Лучше бы просто воровали». Михаил Кречмар о новой книге «Заповедник»

Мы публикуем текстовую версию онлайн-трансляции от 21 апреля 2022 года. Вы всегда можете посмотреть запись эфира на YouTube или прослушать подкаст:

Здравствуйте! С вами «Русский охотничий журнал». Я его главный редактор, и сегодня я немножко расскажу не про журнал, а про другой проект, который тоже составляет часть нашего журнала.

На самом деле «Русский охотничий журнал» – не только печатное издание, н и большой интернет-проект, называющийся «Русский охотничий портал». Это и YouTube-проект, который вы сейчас смотрите, и также большое разнообразие книг, которые мы издаем, и которые называем «Библиотека русского охотничьего журнала». Об одной из книг библиотеки «Русского охотничьего журнала», пока еще не напечатанной, я с вами и поговорю.

Книга это называется «Заповедник», она посвящена жизни одного из дальневосточных заповедников, в достаточной степени абстрактного и взятого из безвоздушного пространства. Хотя, я сам проработал в дальневосточном заповеднике без малого три года. Я мог бы довольно много сейчас вам об этом рассказывать, только мои товарищи, читатели, коллеги задали мне достаточно много вопросов по поводу как самого заповедника, так его сюжета, и вообще проблем охраны природы в России сегодня. И мне гораздо проще будет на эти вопросы отвечать. Я сразу вам скажу, что вопросов задавали очень много и самых разнообразных, и кое-какие из них сегодня затрагивать не буду. Задали очень много вопросов по оружейной тематике, я их отложил в другое место. Задали ряд вопросов совсем глобального характера, с экономической составляющей по охране природы. Например, какое процентное соотношениям в бюджете нашей страны имеют бюджеты заповедников. Мне просто надо для этого подготовиться лучше.

Ожидается, что этот роман будет издан в такой же серии, как все мои художественные последние книги, которые издавались. Его проиллюстрировал художник Николай Фомин, которого все знают по «Сибирской книге» и по всем остальным изданиям. Внешне, я думаю, получится хорошо.

Ну, а теперь к вопросам. Если я буду на них честно отвечать, то читать никому ничего не придётся, поэтому буду отвечать с оглядкой.

Александр Андреев, Приморский край: В романе “Заповедник”, который ты называешь детективом, имеются все основные особенности этого жанра, а именно: загадочное происшествие и его расследование, главный герой, человек, расследующий его, и логические размышления, позволяющие читателю участвовать в расследовании. Или это в основном роман, отдельные истории, которого имеют признаки детективного жанра? Или это чисто детективный жанр написанный по новому с несоблюдением устоявшихся канонов детектива?

Михаил Кречмар: Это не английский детектив, который развивается по очень жестким канонам. Это, на самом деле, большое количество новелл, больше ста, соединенных одним главным действующим героем, местом, где все это происходит, и несколькими линиями. Я бы это даже назвал не детективом, а пикареском – плутовским романом. В нём есть достаточно изрядное количество преступлений (на каждые 10 страниц по преступлению, обещаю), и в нём есть практически детективная развязка. В целом это плутовской роман а ля «12 стульев» или «Приключения Жиль Бласа из Сантильяны».

Евгений, системный администратор, Москва: В сюжетной линии будут иностранцы? Китайцы, например.

Михаил Кречмар: Нет, в сюжетной линии их не будет, но тут надо помнить, что юг Дальнего Востока – это очень интернациональное место, и там все время присутствуют проблемы китайцев и границы с китайцами. Естественно, совершенно, что так как затрагивается природоохранная тематика, затрагиваются и иностранные фонды с их руководителями, часть из которых американцы. В то время везде работали северокорейские рабочие по Приморью, которых тоже полно. Я вам тут расскажу забавную вещь: время от времени наше министерство спускало нам всякие странные распоряжения. Например, всем сотрудникам заповедника, которые имеют право носить форму, необходимо её было носить в обязательном порядке в присутствии иностранцев. Получаешь такое распоряжение и думаешь, что вот поедешь сейчас в магазин, а там, по любому, китайцы или корейцы рядом, и что теперь, в этой форме все время ходить? Забавно. Но, на самом деле, прямо в сюжетной линии романа иностранцев нет.

Евгений: Неизвестное животное – это что-то наподобие йети?

Михаил Кречмар: Нет, это не йети.

Евгений: Роман основан на фактах? Были реальные исторические аналогии?

Михаил Кречмар: У меня написано вместо эпиграфа, что все, что написано в романе, включая и место – полностью выдуманное. Вот так. И больше я Вам ничего не скажу.

Евгений: Сколько времени ушло на написание (рождении идеи) этой книги?

Михаил Кречмар: Идея написать что-то похожее меня посетила ещё 12 лет назад, когда я работал в заповеднике «Кедровая падь». Там за что ни возьмись – обо всем писать можно, и все будет при этом интересно. Я держался достаточно много времени. Переехал в Москву, в Москве написал 5 книг, а может и больше, точно не уверен, и опубликовал их. А вот к «Заповеднику» я приступил только прошлым летом. Почему так долго? Дело в том, что писать про заповедники сгоряча и от души – это все равно, что бить ногами бомжа. В общем-то, и так все плохо, и это начать педалировать, тем самым ситуацию еще ухудшить – мне это не понравилось. Прошло 10 лет прежде, чем я нашел приемлемую форму для того, чтобы мои общие умозрительные впечатления и работу в заповеднике попробовать как-то включить в какой-то сюжет.

Николай Самохин, Ижевск: Нет ли у нас перегиба в области охраны природы? Все примеры, где я сталкивался с охраной природы, заканчивались ущемлением бизнеса и прав простых людей.

Михаил Кречмар: Видите ли, в чем дело: у нас вообще очень многие вещи заканчиваются ущемлением бизнеса и прав людей, не только охрана природы. Главное, надо иметь у исполнителя идею, что нужно ущемлять права людей и бизнес, а что к этому пришить – абсолютно не важно, хоть мероприятие по подъёму затонувшего корабля. То есть, охрана природы сама в этом не виновата. В этом виноваты исполнители.

Александр Чеверев: В предисловии указываются некие социальные группы – чиновники, бандиты, цыгане, бывшие зеки и т.п., а есть ли какие-то персонажи среди обычных людей, их поступки и мотивы. Насколько лояльны они к сотрудникам заповедника, идее сохранить животный и растительный мир? Или они в них видят только потенциальных "нужников", благодаря которым можно побраконьерить втихаря?

Михаил Кречмар: Ну, во-первых, о том месте, о котором я пишу, чиновники, бандиты, цыгане и бывшие зэки – они и есть обычные люди. О них написано очень много, и об их поступках, и об их мотивах. Лояльны они к сотрудникам заповедника только в силу одной из двух причин. Одна причина – это если они в них как-то материально заинтересованы. Да неважно как, то ли заповедник нанимает этих людей для выполнения каких-то работ, или можно с помощью отношения с этими сотрудниками сделать что-то в заповеднике. Например, вывести вагон дров, или отстрелять пару – тройку кабанов... То есть, под этим есть материальный мотив. Или из соображений дружбы. Людей, которые дружили бы из местного населения с сотрудниками заповедника, исходя из природоохранных соображений, я за свою жизнь не встречал вообще, хотя заповедник я знаю не один. «Кедровая падь» – не единственный заповедник, с которым я имел очень тесные взаимоотношения.

Второй вопрос от Александра: будет ли в книге описано подробно то оружие, которым пользуются действующие лица? Степень его легальности, дымным или бездымным порохом пользуются люди, какая-нибудь экзотика, типа дульнозарядок, завалявшихся на чердаке, берданок и прочего?

Михаил Кречмар: Нет, не будет. Оружие, вообще, в жизни людей занимает не очень много места. И у меня в романе оно тоже не очень много места занимает.

Третий вопрос от Александра: Кто-то из великих биологов-охотоведов говорил, что охрана без использования – это нонсенс. Будет ли как-то проиллюстрировано в книге на практике? Вообще, хотелось бы раскрытие фоновой темы, что охота и охотоведение – это часть общей биологии, а не индустрии развлечений.

Михаил Кречмар: Здесь, как раз, конкретно у меня об охотоведении ничего нет. Тезис этот здесь не раскрывается, вообще никак.

Валерий Николаенко, сисадмин: Все трепыхания вокруг т.н. охраны природы – излишняя напряга. Только кормушка для допущенных лиц. Не проще ли было бы это всё закрыть, а деньги пустить в нормальное русло?

Михаил Кручмар: Очень про многое можно так сказать. Существует устоявшийся порядок вещей, установившаяся схема действия государства, в той или иной области. Я не скажу, что все это так уж совсем бессмысленно. На моей памяти, за последние 30 лет, природоохранная система России очень сильно упорядочилась. Просто это происходит не так быстро, как бы нам хотелось. Как говорил один политик: “У нас в стране вот столько сделать можно, а вот столько – уже нельзя”.

Ирина Козыревич, IT: Мы, например, когда ехали из Иркутска в Улан-Удэ, то нам еще в поезде рассказывали, что вот ни в коем случае нельзя вообще с эвенками нам встречаться в лесу, что они дикие-свирепые, и нам-двум московским девицам – вообще от них ничего хорошего не будет...

Михаил Кречмар: Не знаю, я с эвенками общался очень много, и надеюсь продолжать общаться. Это замечательные, очень добрые, отзывчивые и толковые люди. Не знаю, что там в поезде в Улан-Удэ девушкам наговорили…

Ирина Козыревич, IT: Правда ли медведей там считают с вертолетов, и их прямо видно?

Михаил Кречмар: Медведей пытались считать из вертолёта всего в одном месте в стране, где это возможно – на Камчатке. Вообще, медведей считать очень сложно, с вертолёта тем более.

Еще вопрос от Ирины: А вот серьезный вопрос про сохранение всех там лесов и зверей – вообще есть шансы, что оно останется и выживет и все там не продадут и не раздадут и не вырубят? Я смотрю из Австралии, у нас тут, конечно, другая крайность - все огорожено, в табличках и билетах, каждый клочок дикой природы – нацпарк. Ну и вот на это глядя, как-то иногда кажется, что уж лучше дикое бы себе оставалось, чем эти толпы, они потом и ноют, что там акула, там питон. Но дикое же оно то горит, то тонет, то еще как-то вымирает, то вот браконьеры, то газ нашли и надо срочно все разрыть и на природу наплевать...Так что, наверное, управление разумное - это важно, но в каких пределах эта разумность остается, и когда уже получается больше вреда чем пользы?

Михаил Кречмар: Несмотря на все сумбурность этого вопроса, в нём есть очень большой здравый смысл. Дело в том, что у нас в стране нет, по определению, обдуманной концепции управления дикой природой вообще. Управление дикой природой включает в себя все: от любительской ловли рыб до лесоразработок, загрязнения окружающей среды и охоты. И охота является только вот таким крохотным аспектом этой системы управления и заповедного дела. И пока этой обдуманной концепции у нас нет, у нас будет лебедь рак и щука. Как и сейчас все происходит: кто в лес, кто по дрова. Я бы хотел думать, что до того, как такая концепция появится и будет последовательно внедряться в жизнь, у нас будет происходить то, что мы видим.

Лидия Орловская, флорист: Возможен ли вариант охраны природы, когда леса будут стоять одни, без животных? Звери создают опасность для человека, можно ли их как-нибудь отселить?

Михаил Кречмар: Можно, только в другой лес.

Илья Гурин, охотовед: Вопрос первый: палочная система. Существует уже много лет практически во всех надзорных органах. О её неэффективности не говорил только ленивый. Но менять её почему-то никто не собирается. Почему?

Михаил Кречмар: У меня в списке вопросов это уже третий вопрос о палочной системе. С него и начнём. Я много раз спрашивал о палочной системе, почему она у нас процветает? И мне функционеры очень высокого министерского уровня прямо говорили, что мы другого способа отчёта, который бы был понятен всем от низа до верха, не знаем. Поэтому её никто и отменять не собирается. Почему она есть? Ну, тут причина в тотальном недоверии населению. Ведь что такое палочная система? Считается, что человек количеством протоколов уменьшает количество правонарушений. А почему он его уменьшает? Потому, что этих правонарушений совершается бессчетное множество.

Люди плодят злодейства, а другие ходят, на них пишут бумаги и эти злодейства уменьшают. Во многих других странах есть другая система оценки настоящего положения, в том числе и в области охраны природы. Там, когда много протоколов, считается, что дела обстоят плохо. Это действительно так, это означает много правонарушений. Причем, у меня в книге описаны реальные существующие эпизоды, в некоторых заповедниках просто нет людей вокруг никаких, а протоколы должны быть, без протоколов охрана природы не существует. И вот они эти протоколы пишут на каких-то бомжей, на каких-то несуществующих лиц, не доводят их до суда, но показатели хоть какие-то имеют. Я вот бывал в национальных парках, где ситуация такая, допустим, мы считаем, что стабильное количество правонарушений у нас, к примеру, 10-12 в год. Иногда бывают такие проверки, которые мы неожиданно делаем, налетаем на этих инспекторов, проверяем маршруты и так далее. А что у вас вызывает тревогу? А вызывает тревогу, когда происходит резкое изменение показателей. Или резко растет число протоколов, или резко падает. Обычно это происходит при смене инспекторского состава. Значит у кого-то что-то было не то. И вот тогда на этом месте фокусируется внимание. А так, в общем-то, принято доверять и своему населению, и своим инспекторам При относительно вменяемой системе законодательства.

Вопрос второй: В заповедниках, в современных условиях, уходят от чистой и непорочной науки всё больше в сторону коммерческих проектов (туризм и прочая развлекуха). Хорошо ли это с твоей точки зрения?

Михаил Кречмар: С моей точки зрения чистой и непорочной науки в заповеднике особо то и нет. Нет, она безусловно, есть. Есть люди, которые занимаются наукой, совершенно убежденные, которые на науку в заповеднике положили всю свою жизнь, даже показаниями этим занимаются. О других проблемах заповедной науки я тоже говорю, но, при этом, наука в заповеднике – вещь странная. Потому, что такое заповедник? Это вырезанный из карты кусок территории. За пределами заповедника, в принципе, сотрудник работать и не может. Но не бывает науки отдельно, например, в каком-то урочище «Козий рог». Наука, потому и наука, что она склонна к большим масштабам и большому обобщению. У нас просто была совершенно другая система. Мы приглашали ученых работать у нас на территории. И уже, исходя из их отчетов, мы рисовали картину происходящего в заповеднике.

Туризм и прочая развлекуха? Конечно же, туризм должен быть. Здесь, в общем-то, мы сталкиваемся с одной из самых больших проблем в происходящем: что заповедники и заповедная система являются прямым наследием СССР. А СССР нет уже 30 лет, мы живём в другой экономической реальности, и в этой в другой экономической реальности должны быть и туризм, и прочая развлекуха.

Ещё вопрос от Ильи: Ну и тигры. Сколько себя помню, а уже полтинник разменял, мы охраняли тигров. Где результат? Или мы плохо охраняем или это в принципе бесполезно? Или мало денег или они не доходят до тигров?

Михаил Кречмар: Об этом я достаточно много написала своей книге «Пятнистая кошка, полосатая кошка». И, в общем-то, написал сейчас. Написал сейчас больше, чем в «Кошках», потому что в художественном произведении я могу в уста героев вложить то, о чем не напишу в документальном произведении. На самом деле, жизнь тигров происходит отдельно, а жизнь охраны тигров – отдельно. То есть ещё одна такая деталь. Дело в том, что считается, и это консенсус среди всех охраняющих тигров людей, что тигра нельзя выводить из списка особо охраняемых видов животных, иначе кончатся деньги на него. Есть хотят не только тигры, есть хотят и люди, которые их охраняют. Кстати, ответственных за охрану тигров людей в России не меньше, чем самих амурских тигров. Эти люди всеми путями (они не убивают тигров, ни в коем случае) своеобразно их считают. И по документам этих тигров всегда будет мало. Вот, собственно говоря, и всё.

«Лучше бы просто воровали». Михаил Кречмар о новой книге «Заповедник»

Борис Фишгал, Нью-Йорк: Есть ли в России реальная Охрана Природы и Экологии, или это очередная профанация и пилеж бабок?

Михаил Кречмар: Есть, конечно. Ну на том же уровне, на котором все у нас. Причём, вопрос о воровстве мне часто задается. Я, в том числе и в романе, пытаюсь на него ответить. Отвечу и здесь. Про воровство у нас говорят гораздо больше, чем есть этого воровства. Я не скажу, что средства расходуются целенаправленно и экономно, но как бы мне это печатно сказать....«пролюбливают» этих денег гораздо больше, чем воруют. И даже не в разы, а в десятки раз. Большая часть эпик файлов, с которыми я сталкивался в области охраны природы, были завязаны на том, что деньги просто уходили в какой-то песок. Причем, понятно, в какой. Они прилипают к рукам, но в минимальном плане. А в основном – профукиваются.

Ещё вопрос от Бориса: Влияет ли, и если да, то как, количество и качество популяции животных на Дальнем Востоке на соседние страны, особенно Китай и Северную Америку? Примеры по отдельным видам животных.

Михаил Кречмар: Это, в основном, перелётные птицы. Охрана, например, белого гуся на острове Врангеля, очень сильно увеличила часть популяции зимующих гусей в Калифорнии. По Китаю ситуация, в общем-то, не совсем понятная, но это всё касается мигрирующих птиц.

Дальше тоже вопрос от Бориса: Как ваш журнал конкретно помогает улучшить экологическую ситуацию в России, в мире?

Михаил Кречмар: Как и любое издание, мы пытаемся писать полезные вещи для хороших людей. Миссия «Русского охотничьего журнала» – это просвещение. Чужое брать нехорошо, браконьерить – плохо. И, в общем-то, мы практически в каждом номере даем статьи природоохранного направления. И, замечу я вам, что отдельного журнала природоохранного направления в России у нас просто нет. Вот охотничьих – три, а природоохранного – ни одного.

Алексей Ефимов, IT: Интересно, как отслеживается при помощи современных технологий ареал проживания конкретных особей, пути миграции. Что используется для слежения? Фотоловушки? Видеокамеры? Кого в принципе можно отслеживать, а кого нельзя? К примеру, на гуся можно повесить трекер, а мишка его, возможно, сорвёт...

Михаил Кречмар: Прежде всего – радиомечение. Радиомаяки на гуся, на аистов, да на кого угодно, даже на зарянок, есть такие маленькие, и на медведя. Тигры у нас, по-моему, с радио ошейниками ходят. Значительная часть популяции.

Алексей Ефимов, IT: А что сейчас происходит с нашим законодательством, касающимся заповедников, заказников и нацпарков?

Михаил Кречмар: Честно говоря, оно совершенствуется, однозначно. Но помните то, что я вам говорил: вот столько можно, а столько – нельзя. Поправки, которые вносятся в наше законодательство, проходят очень сложный путь. Мы посчитали, что даже если никаких препятствий на их пути нет, и есть политическая воля сверху (в администрации сказали принять), все равно уходит на любое принятие поправки, по всему кругу с согласования, не меньше полугода, а обычно год – полтора. Меняется ли что так худшему? Вы конечно можете слушать и читать активистов, которые говорят, что всё меняется к худшему, что все плохо, но на земле этого не заметно.

Алексей Ефимов: Есть ли, собственно, разрывы между законодательством и реальной жизнью? И какие? Что из того, что есть не работает по причине глупости/устарелости законодательных норм, а что из за нежелания соответствующих органов законодательству следовать?

Михаил Кречмар: Это самый больной вопрос, по крайней мере, природоохранной системы и охотничьей. У нас существует огромный, и, по-моему, уже невосполнимый разрыв между законодательством и реальной жизнью. И я, на самом деле, скажу в чем. Законы пишутся вот здесь, в Москве, и городах-мегаполисах, но, в основном, в Москве. А жизнь-то происходит в мире, где живут отдельные граждане, которые понимают, что правила, созданные в мегаполисах, для них не подходят. Граждане, у которых доступа к законодательству нет и, по-моему, не предвидится.

Алексей Ефимов: Почему получается так, что зверь попавший в красную книгу может расплодился так, что жрет всех и вся вокруг и отстреливать его – целая проблема. Пример – как получилось, что бобры жрут все что можно даже в парке Покровское-Стрешнево и их там никто не ограничивает. Бобры жрут быстрее, чем местные лесники успевают засаживать берега местной речки?

Михаил Кречмар: Проблема с Красной Книгой – одна из ключевых вообще в вопросах управления дикой природой. На самом деле, Красная Книга – чрезвычайно консервативный и косный инструмент. Нам надо менять полностью механизм работы с Красной Книгой. Для того, чтобы внести животное в книгу, уходит 10 лет, и вынести – 10 лет. За это время с животным может произойти все, что угодно. Но Красная Книга – это табу, и попробуйте хоть что-то сделать животным из нее, вас сразу живьём съедят гораздо быстрее, чем это животное.

Алексей Ефимов: Существуют ли у нас сейчас «санитарные» лицензии на отстрел «мусорных» зверей/птиц? Насколько я помню, раньше позволяли по такой лицензии отстреливать ворон и волков? Сдавали шкурки кротов и хомяков.

Михаил Кречмар: Ну, шкурки кротов и хомяков уже никто не сдаёт. Санитарных лицензий не существует. Если лицензии на регулирование численности, но они выдаются не охотникам, а специально уполномоченным органам.

Алексей Ефимов: Есть ли правила/законодательство, регулирующее выброс пищевых отходов? Зверь живет не в лесу, а там, где есть кормовая база. Пример – медведи в помойках даже в Тверской области и волки в районе деревни Алоль Пустошкинского района Псковской области. В последнем случае кормятся при свиной ферме, где иногда выкидывают за забор дохлых поросят. Может ли организация за это получить наказание? А физлица?

Михаил Кречмар: На самом деле все это регулируется очень строгим набором ветеринарных и санитарных правил, если где-то это нарушается, то нарушается только при попустительстве местных контролирующих органов. В законодательстве у нас с этим очень жестко.

Ольга Сашова, студентка: Нужно ли тушить пожары в заповедниках? Или это один из этапов сукцессии сообществ?

Михаил Кречмар: Это очень закономерный вопрос, потому, что заповедник – это эталонная система. В нём ничего нельзя, по идее и пожары тушить тоже. Но, тем не менее, попробуйте вы не потушить пожар в заповеднике, и уголовное дело вам гарантировано. И это хорошо, если им вы им отделаетесь. Пожары в наших заповедниках тушат. Хотя, примеры очень больших пожаров в Калифорнии показали, что должна быть система регулируемых пожаров. Потому что, если не тушить пожары очень долго, лет 40 или 50, то потом загорится так, что все сгорит до центра земли.

Ольга Сашова: Нужно ли после пожаров убирать погибшие деревья?

Михаил Кречмар: Если это заповедник, то нет.

Ольга Сашова: Как проходит учёт животных в заповедниках?

Михаил Кречмар: Животные-то разные бывают. Есть беспозвоночные, их считают, копая специальные канавки и вкапывая стаканчики, есть животные, которых считают по следам по снегу. Есть много разных методик учета, в общем-то за этим надо обращаться всегда в конкретное заведение, спрашивать о том, какие у них есть животные, и как они их считают. Учёт и контроль, как говорил нам Владимир Ильич Ленин, являются основным способом управления в нашей стране. У нас стараются считать всё, а получается или нет – это другой вопрос.

Александра Михайловна, Москва, ветеринар: Предусмотрел ли Господь заповедники в своём Плане создания Мира и не нарушаем ли мы этот План, вмешиваясь в него?

Михаил Кречмар: Я полагаю, что Господь в своем всеведении и всемогуществе предусмотрел все. В том числе и заповедники, и наше вмешательство в его план. Поэтому я думаю, что все идет по плану.

Николай Кулясов, преподаватель, Саранск: Зачем нужны вообще заповедник в стране? Не забирают ли они средства в тех областях, где они нужнее – например, в медицине, образовании, обороне?

Михаил Кречмар: То мизерное финансирование, которое есть в заповедниках (когда я работал в заповеднике, то научный сотрудник заповедника получал 15 000 руб., а сотрудник охраны – 17000) не думаю, что играет решающую роль у нас в медицине, образовании, тем более – обороне.

Наталья Мифтахутдинова директор МАУ г. Магадана «Медиахолдинг «Вечерний Магадан»: Как, по-вашему, насколько совершенна система по охране дикой природы в нашей стране?

Михаил Кречмар: Если серьезно говорить, то у нас очень молодая страна, ей всего 30 лет. Если посмотреть правде в глаза, то современной России в её современном виде всего 30 лет. С ее законодательной базой, с ее конституцией и так далее. Естественно, у нас ни одна система несовершенна. Но она постоянно дорабатывается.

Наталья Мифтахутдинова: В чем ее главный недостаток, слабые места?

Михаил Кречмар: То, что я сказал. Потрясающий разрыв между формальной и неформальной частью. Между документооборотом и реальной жизнью живой природы, реальной жизнью на местах.

Наталья Мифтахутдинова: Есть ли реальный способ навсегда искоренить браконьерство в стране?

Михаил Кречмар: Так, чтобы совсем навсегда – я такого способа не знаю и не вижу. Я, в том числе, был и в США, и там тоже все есть, в том числе и браконьерство. Но минимизировать его можно. Люди должны иметь постоянную и хорошо оплачиваемую работу. Все люди. Тогда им незачем будет заниматься браконьерством.

Наталья Мифтахутдинова: Вам не кажется, что наказание за браконьерства слишком лояльно к самим браконьерам?

Михаил Кречмар: Это другой, очень большой вопрос. Дело в том, что такое продукция браконьерства? Это звери, птицы, которые живут в лесу, в поле, на природе. Они являются, по нашему законодательству, собственностью государства. Но, как собственность государства их не рассматривает никто. Это что-то такое, за что надо заплатить деньги и изъять. Все считают, что это чьё-то ничьё. И как к «чьё-то ничьё» относятся к этому не только браконьеры, но и люди, которые борются с браконьерством. Судья, милиционер, составляющий протоколы, очень часто инспектор. Попробуй ты у этого милиционера лично укради мешок картошки и попадись. Сразу засудят. Убей ты на соседнем участке от этого милиционера косулю и попадись с ней. В общем-то, на тебя плюнут все, начиная с этого милиционера и заканчивая судьей. Это очень большая у нас проблема: преступление против природы у нас не воспринимается как преступление вообще. На всех уровнях. Исключением являются жители мегаполиса. Здесь, в Москве, я это скажу и все девочки возмутятся, мол, ни в коем случае, их в тюрьму всех посадить и тому подобное. Дорогие девочки, вы здесь в Москве, а мужики там, на местах. И им на вас плевать. И поэтому там будет своя жизнь, а здесь будет своя. Они совершенно отдельные.

«Лучше бы просто воровали». Михаил Кречмар о новой книге «Заповедник»

Наталья Мифтахутдинова: Какие животные больше страдают от рук браконьеров (животные, которые находятся на грани исчезновения)?

Михаил Кречмар: Животные, которые находятся на грани исчезновения – те, которых продать можно. Однозначно! Вот история с тигром. В своё время тигра покупал Китай, платили за него достаточно большие деньги. И, в общем-то, тигра ловили (в основном в петли), чтобы китайцам продать. Зарплата тогда была 30 долларов у человека в Приморье, а за тигра можно было получить, при удачном раскладе, 15 тысяч. Фантастические деньги. А вот леопард дальневосточный в китайской медицине участия не принимает. А уничтожить дальневосточного леопарда было очень легко, в какой-то момент их численность была меньше 50, скорее всего. Но на него было всем плевать. Так он и выжил.

Дмитрий, Москва: Возле моего дачного участка есть река, не большая, метров 5-8 шириной. Ходим туда купаться, рыбу ловить, отдыхать. И заметили последние годы очень мало воды, мало рыбы и слабое течение, после разведки местности оказалось 1 км выше по реке бобр ее перегородил. Сколько не пытались ломать эту плотину всё бесполезно, строит он её за ночь. Можно ли как-то, не нарушая баланс в природе, сохранить уровень воды на участке, не отстреливая популяцию бобров?

Михаил Кречмар: Вот опять же, все то же самое. Надо представлять себе, как управлять природой. Возможно, что отстреливать этих бобров и надо. Только это надо в соответствии с законодательством и научно обоснованным решением. Чего у нас, в общем, как-то особо не предвидится.

Алина Висковцева, студент, Брянск: Как смеет вообще человек, занимающийся охотой, рассуждать об охране природы? Сделайте сами что-нибудь полезное, вот и рассуждайте.

Михаил Кречмар: Я, как человек, занимающийся охотой, очень много времени провел в лесу, на природе, в охотничьих угодьях, поэтому думаю, что имею право о природе рассуждать. Не говоря уж о том, что охраной природы занимался я с 17-ти лет, начиная с участия в дружине охраны природы Ленинградского государственного университета.

Татьяна Макеева, Костромская область: Как вы думаете, насколько в лесхозах расходятся отчеты на бумаге с реальными заготовками древесины?

Михаил Кречмар: Сложно это сказать, я по лесному хозяйству совсем не специалист, но думаю, что все зависит конкретно от каждого лесхоза, и конкретно от каждого руководителя. Все как всегда индивидуально.

Татьяна Макеева; Почему законодательная власть не работает над созданием основ для действенного государственного контроля по использованию ресурсов?

Михаил Кречмар: Когда-то Альберт Эйнштейн говорил, что человечеству не хватает одной вещи: скамеечки, на которой можно присесть и немножко подумать. Нам надо подумать, как мы этим должны заниматься, прежде чем начинать что-то разрабатывать. А то как с Тришкиным кафтаном: тут залатали, там залатали, а в целом - ни черта.

Александр Очеретний, Беларусь: Герои романа порой очень узнаваемы, да ты их не сильно и маскируешь. Были ли претензии по этому поводу?

Михаил Кречмар: Пока нет. Но и роман не издан. Но они будут. Недовольные-то есть всегда. Ни один реальный человек на моей памяти не был доволен тем, как он оказался изображен в литературе. Больше всего ненавидел роман Куваева «Территорию» и главного героя в ней прототип Баклакова. А ведь он-то, вообще, герой. Поэтому, я ещё раз говорю, что роман – выдумка. Все персонажи в нем придуманы, все ситуации являются плодом моего воображения, а если кто-то себя в нем узнает, то ошибется.

Александр Очеретний: Ты очень много сталкивался с представителями аборигенных народов Дальнего Востока. Много их описывал. Встречались ли тебе среди них непьющие люди? А малопьющие?

Михаил Кречмар: Встречались. Я знаком был как минимум с двумя юкагирами, которые не пили вообще. Мужчинами. Женщины среди представителей малочисленных народов крайнего севера не пьют гораздо чаще. Тут есть такой момент. Раньше во всех этих национальных образованиях или глава облисполкома, или первый секретарь автономной республики должен был быть местный человек. И это всегда были женщины по очень простой причине – женщины пьют меньше.

Александр Очеретний: С рыбными протоколами это понятно. Как везде. А насколько на территории заповедника реальны браконьеры, промышляющие больших котов? Ловили ли таких? Были ли среди них неподсудные? Были ли вооруженные столкновения с браконьерами? Слышал также о разного рода "джентльменский соглашениях" между администрацией и местными, насколько актуальна эта тема?

Михаил Кречмар: Много сразу вопросов. Значит про больших кошек. Заповедник чем хорош? На его территорию стараются не пускать людей вообще. Любое нахождение постороннего человека без пропуска – это правонарушение. А так, конечно же, местные люди больших кошек стреляют. И стреляют, и ловят в петли. Вот одна из причин, почему количество тигров все время держится на одном уровне. Одно дело, что их пишут в одну и ту же численность, чтобы ни в коем случае не поднять. А другая причина может быть в том, что вот это увеличение популяции уходит все в незаконный отстрел. Тигры же – кошки, они плодятся. И так как этого роста нет, то можно предположить, что от 30 до 50 тигров в природе изымается каждый год в принудительном порядке. Все об этом знают и все молчат. Насчёт джентельменских соглашений между администрацией и местными...А где не так то?

Александр Очеретний: Жрут ли тигры леопардов?

Михаил Кречмар: Если догонят, то жрут.

Александр Очеретний: Что заставляет человека работать в заповеднике на краю земли? Не думаю, что огромная зарплата и исключительные бытовые условия. Романтика, это хорошо, но как и любое самое глубокое чувство она живёт три года. Так что? На сколько хватило тебя и почему?

Михаил Кречмар: Меня как раз на эти 3 года и хватило, потому, что засасывает. Большая часть местных людей в заповеднике, в котором работал я, работала там от безнадеги. Только от полной безнадёги может идти человек работать на зарплату в 15-17 тысяч рублей. Молодые люди по романтике в заповедник попадают. А потом, тут есть ловушка, о который надо всегда помнить: в заповеднике достаточно легко дают жильё. Там есть или какие-то дома, или ты можешь построиться сам. Но, как только ты там обзавелся личным углом и хозяйством, уехать тебе становится очень сложно. Кстати, это одна из причин, почему уволить человека из заповедника трудно, если он, например, занимает казённое жильё, а оно единственное у него, то попробуй с ним что-то сделать. Вообще, наиболее меткая характеристика заповедной системы для меня – это безнадёга.

Александр Очеретний: У тебя были хорошие научно-популярные книги. Затем была серия исторических книг. Сейчас – детектив с элементами мистики, кажется (не читал полностью) что за многожанровость? Поиск своей ниши? Что больше любит издатель? А что читатель?

Михаил Кречмар: Я не ищу своей ниши. Я уже неоднократно говорил и ещё раз повторю: я пишу те книги, которые хочу прочитать сам. И все. То, что их издают и они продаются – приятный для меня бонус, но не более того. Захотел – написал. Понравилось, не понравилось... Я не зарабатываю написанием книг. В принципе, у нас есть всего два жанра, в котором работают люди, зарабатывающие деньги в литературе в России: это люди, которые пишут софт порно, и те, кто пишут патриотическую фантастику, или фэнтези (жизнь за царя, попаданец в Ивана Грозного и т. п.). Я, к сожалению, не чувствую себя достигшим таких высот.

Мария Гаранина, педагог, Москва: Как вы думаете, если ввести смертную казнь, природу будут меньше портить?

Михаил Кречмар: Отличительная особенность наших людей в том, что они ни во что не ставят ни свою, ни чужую жизнь. В моём романе, на самом деле, описаны пять или семь убийств, даже больше – десяток точно. И они имеют реальную основу. Просто, в наших окрестностях ежегодно убийство три точно совершалось. Среди ближайшего окружения, и всем было плевать. Наши люди не ценят ни свою, ни чужую жизнь, поэтому смертная казнь ничего в этом деле нового не привнесет.

Олег Ярмак, бизнесмен, Москва: Имеется ли мировая практика существования частных нацпарков и заповедников и возможно ли это в нашей стране?

Михаил Кречмар: Это практика, и практика достаточно распространённая на тех территориях, где есть частная собственность на землю. Например, человек говорит, что хочет крысу чернохвостую сохранять, вся ее популяция обитает на 4-х гектарах. Я покупаю 4 га, обношу забором и всё. Такая практика есть. В нашей стране, в общем-то, я с такой практикой не сталкивался. Но я неоднократно говорил, что её было бы неплохо ввести, тем более, что я знаю людей, которые готовы в это вложиться. Кстати, это не обязательно какой-то один очень богатый человек, бывают и акционерные общества, или много состоятельных людей, которые решают, что, допустим, Серебряный Бор надо сохранить. Мы его покупаем и все, никого не пускаем и налаживаем охрану. Такая практика есть.

Олег Ярмак: Какой вред могут нанести одичавшие домашние животные дикой природе средней полосы?

Михаил Кречмар: Смотря какие одичавшие домашние животные. Вот собаки, скажем. Да, бездомные собаки в лесу и кошки, между прочим – это враг, подлежащий однозначно уничтожению. Просто потому, что они взяли в себя и хищность, и сообразительность волков, а также они очень хорошо понимают особенности жизни человеческого общества. И вот они на этой грани балансируют. Я считаю, что собака и кошка в диких условиях однозначно подлежат однозначному изъятию. Как? Не важно, хоть на марс переселяйте, но их быть не должно.

Олег Ярмак: Каким образом организация заповедников решает задачу сохранения видов мигрирующих животных или животных, требующих больших индивидуальных ареалов?

Михаил Кречмар: Смотрите, очень важно: большая ошибка думать, что заповедники служат охране экосистемы страны в целом. Заповедников очень мало, их меньше 3% территории. На самом деле их задача – сохранения биоразнообразия. У нас есть только один заповедник на ДальнемВвостоке, который закрывает территорию обитания, индивидуальные участки больше, чем трёх амурских тигров. Они все очень малы, поэтому цель их другая. Не сохранения популяции, а сохранения биоразнообразия – это первичная цель. Об этом очень часто забывают.

Аня Иванова, фотограф, Берлин: Вы человек с севера Дальнего Востока, a заповедник ваш – на крайнем юге региона, в ареале обитания тигра и дальневосточного леопарда. Как, по вашему, где расклад более жесткий, на жестком севере, или на мягком юге? Или везде жесть с поправкой на местную специфику?

Михаил Кречмар: Везде есть поправка на местную специфику. Чем больше людей, тем больше жести. Однозначно.

Аня Иванова: Для какой аудитории писался роман «Заповедник»?

Михаил Кречмар: Кто захочет, тот прочитает. Ну, в общем то, это люди, которые заинтересованы в охране природы и в понимании процессов, которые в ней происходят.

Аня Иванова: Сложно ли было, создавая интригу и прописывая несколько сюжетных линий, уравновешивать повествование, не давая себе слишком увлечься какой-то из них?

Михаил Кречмар: Сложно.

Аня Иванова: Сколько времени ушло на написание этого произведения? Как это было, в один присест или потребовало нескольких подходов?

Михаил Кречмар: Ну, в общем год, и несколько подходов.

Аня Иванова: В одном московском ресторане посетителей спрашивают, куда пойдут их чаевые: на чай официантам или на спасение амурского тигра. Как вы думаете, ваш роман поможет посетителям в будущем делать осмысленный выбор?

Михаил Кречмар: Я думаю, что да.

Аня Иванова: Какую мысль вы хотите донести до своих читателей романом «Заповедник»? Это одна и та же мысль для тех из них, кто имеет прямое отношение к природоохранной деятельности, и для остальных?

Михаил Кречмар: Смотрите, со времён советской школы, в которой учился, я понял одно – никто, читая книгу, не знает, что точно пытался сказать автор. Основная мысль, она в голове читателя, она не в голове писателя. Самый лучший пример в этом – роман «Война и мир», который, совершенно точно, родил гораздо больше офицеров, чем пацифистов. Все в голове у человека, который читает книгу, а не у того, который ее пишет.

Аня Иванова: Как складываются рабочие отношения с иллюстратором? Расскажите немного про процесс работы.

Михаил Кречмар: Я вот сделал когда-то целую лекцию о том, как мы делали иллюстрации к «Сибирской книге». Давайте я здесь не буду повторяться.

Аня Иванова: Не планируете ли вы со временем создать англоязычную версию романа?

Михаил Кречмар: Нет, я думаю что всё, что я пишу, интересно только в нашей стране. За её пределами это не интересно.

Аня Иванова: В современном фанфикшене часто используют сюжет с попаданцами. Что было бы, попади в ваш Заповедник пан Михаил Янковский, возможно на пару с сыном Юрием.

Михаил Кречмар: Которые были одними из основателей там оленеводческих хозяйств на рубеже 19-20 века. Поясню людям, которые об этом не знают. А я – человек с убогим воображением, я не понимаю, что такое попаданцы. Хотя, я видел попаданцев, много раз. Вот после дефолта были попаданцы, Я сам был попаданцем, когда уехал в тайгу с деньгами, которые нужно было обменять на следующий день после приезда в доллары. Это было, помнится, в августе 1998 г. И выяснилось, что они подешевели раз в 10. Вот это попаданец, а всё остальное – это не попаданцы.

Татьяна Александровна Веснянкина, управляющий: Скажите, вот волонтерство, которое в парках делается и в лесничествах, оно к чему-то для природы приводит? К какому-то полезному результату, имею в виду. Потому что я управляю большим участком окультуренной территории, волонтёры поработали выходные – вроде всё хорошо, прошло три дня – стало как раньше.

Михаил Кречмар: Я вообще против волонтерства. Я не верю людям, которым не платят деньги. Просто вообще. Если людям платят деньги, то с них можно за эти деньги что-то требовать. А если не платят, то требовать с них ничего нельзя, хотят работают, а хотят – бамбук курят. При этом при всём я не исключаю, что волонтеры часто делают хорошие дела, в том числе в парке у Татьяны Александровны. Но проблема не в волонтеров, а проблема во всех остальных. Менять надо. Как говорилось в известном анекдоте: для процветания борделя надо менять не мебель, а контингент.

Иван Некрасов, кузнец: Есть ли принципиальные отличия Российского заповедного дела от такового в США, Индии, Швеции? Какая модель на сегодняшний день оптимальна?

Михаил Кречмар: Есть такой риторический вопрос – почему Россия не Америка? А вот потому. У нас всё другое, у нас вся система госуправления другая.И поэтому их модели нам не годятся. Мы что-то берём, иногда хорошая, иногда ходим по тем же граблям. Но я не скажу, какая модель оптимальна. Для каждой страны оптимальна та модель, которая сейчас там работает. Она может казаться нам несовершенной, но будет совершенствоваться. Я надеюсь, что будет совершенствоваться в лучшую сторону.

Иван Некрасов: По СМИ говорят о разных программах спасения редких животных, привлекают дрессировщиков и иностранных артистов. Это одна сторона медали. И в то же время постоянные факты браконьерства. Есть подозрение, что сложившаяся система всех устраивает. Кроме тигров.

Михаил Кречмар: Как я уже сказал, система охраны крупных кошек является отдельной экосистемой, питательной средой для некоторого круга лиц, которых больше, чем тигров. А тигры, они в лесу. Я вам скажу так – всех все устраивает, и тигров тоже.

Иван Некрасов: Вы озвучили в свое время тезис о рациональном использовании тех же тигров, не только охрана, но и охота на них. Что это может дать? По примеру того, что в Канаде разрешён отстрел белого медведя.

Михаил Кречмар: Все просто, это деньги даст. Даст деньги, даст стимул местным людям, которые рассматривают тигра сугубо как врага. Они будут рассматривать его как некий капитал. То есть, они будут знать, что от отстрела амурского тигра они получит, вот конкретно какая-то деревня или школа, получат водопровод или рабочие места. Они этих тигров будут охранять. Да, стоимость отстрела тигра будет очень велика, это будут сотни тысяч, если не миллионы долларов. И люди будут их платить. Стоимость отстрела чёрного носорога, например, в Африке колеблется около 300 000 $, и люди платят. А тигр – гораздо более редкий трофей. То есть, отстрел двух – трёх тигров да столько же денег, сколько все общественные природоохранные программы для их защиты сегодня. А потребует гораздо меньше людей, и это плохо, потому что эти люди останутся без работы, поэтому они никогда не позволят реализоваться такой программе у нас в стране.

Павел Зырянов заместитель директора МАУ г. Магадана «Медиахолдинг «Вечерний Магадан»: Подскажите, пожалуйста, простым неравнодушным людям, в которых живёт дух волонтерства, какие конкретные действия они могут совершать по защите природы, если не хотят примыкать к уже существующим общественным движениям, организациям?

Михаил Кречмар: Самый простой вариант, на самом деле, просто убирать мусор. Когда у меня спрашивают о проблемах взаимоотношения с медведями, я говорю – самая главная проблема - не мусорить. Это, вообще, основная из проблем нашей цивилизации. Это и дикой природы касается. Вы если остановитесь, я не скажу здесь, в Подмосковье, здесь получше, а в Приморье я всегда говорю – нет ни одной дороги, на которой бы не лежала бутылка. Убирать это – будет ваш вполне достойный вклад в защиту природы.

Дмитрий Попов, менеджер: Считаешь ли ты, что палочная система при охране биоресурсов реально стимулирует работников природоохраны? Если нет, какой должна быть система мотивации?

Михаил Кречмар: Естественно, палочная система стимулирует только количество написания протоколов. Ничего больше. Это показуха в чистом виде. Стимулировать должна достойная зарплата, система премии, и ещё очень одна важная вещь – нельзя, чтобы в заповеднике работали местные. Должна быть система ротации. Человек отработал по контракту в охране какого-то заповедника три года, пять лет, потом его переводят в другой. Люди не должны там пускать корни. Иначе сговор с местными и тотальная коррупция неизбежны.

Дмитрий Попов: Нередко бытует мнение о том, что сами органы природоохраны и являются главными браконьерами. Насколько это близко к истине? Каково вообще в твоём понимании определение браконьера?

Михаил Кречмар: Самым главным браконьером, на самом деле, является нищий местный человек, потерявший работу. Потому, что инспектор в угодьях ограниченное время. И даже соберись он истреблять все живое, кто-нибудь на него донесет. Все же друг на друга стучат перекрестно. Так жизнь устроена. А местный житель, которому один шаг за забор в лес, он этот лес великолепно знает, изымает там всё, что нужно на продажу. Причём, очень часто без ружья. Я люблю говорить о том, что больше всего животных убили не ружья, не винтовки, не оптические прицелы, а их убили петли. За всю историю человечества больше всего животных убито петлями. Вот такой вот мужичок-петельщик есть самый опасный и неуловимый браконьер. Вот есть такой Иван Иванович, который добывает 50-80-100 животных вокруг. Ну для того, чтобы его поймать, нужно в лесу буквально дневать и ночевать. И в результате его поимке у вас будет всего один протокол. А если вы будите ездить просто по периметру этого участка и штрафовать людей, которые жарят шашлыки в закрытой зоне, то у вас будет 20-40 протоколов. Понимаете разницу? И человек, который поймает этого Ивана Ивановича, будет в самом конце турнирной таблицы. А человек, который ловит семьи, которые шашлыки жарят, он ее возглавит. Вот, пожалуйста, очень наглядное свидетельство того, как у нас все происходит.

Дмитрий Попов: Насколько хорошо, что нац.кадры, малые народы и т.п. имеют льготные условия охоты/промысла?

Михаил Кречмар: Это плохо. Это создает неравенство в обществе, поэтому представителей малых народов очень активно не любят. Выход из этого положения может быть только один: представитель малых народов должен иметь льготы, только если он ведет жизнь, которая соответствует традиционной жизни малого народа. Живешь в чуме, ездишь на оленях, не пользуешься электростанцией, тогда пожалуйста, тогда тебе льготы. Живешь в многоквартирном доме, ездишь на снегоходе, стреляешь из винтовки с оптическим прицелом – значит никаких льгот.

Дмитрий Попов: Заповедниками и иными охраняемыми территориями руководят в основном из столицы. Каковы плюсы, минусы, каков должен быть грамотный баланс децентрализации в этом вопросе?

Михаил Кречмар: Очень правильно, что они руководят из столицы. Потому, что существует уровень коррупциоемкости. На местах этот уровень в десятки, если не в сотни раз, ниже. Если охраняемой территорией будут руководить местные люди, то купить местного чиновника в сотни раз меньше денег потребуется, чем московского. Поэтому, я помню начало всех этих славных дел в 90-ые годы, когда многие руководители областей могли все, что хочешь, продать буквально за ящик сигарет. Поэтому правильно это делают, никакой децентрализации в управлении охраняемыми территориями в России сейчас быть не должно. Местные все тут же прикроют.

Сергей, госинспектор: Инспектора федеральных ООПТ – универсальные солдаты. Они и лесники, и охотинспекторы, и рыбинспекторы. Тяжело ли готовить таких специалистов? Кто были лучшими инспекторами в ООПТ – имевшие специальное охотоведческое образование или бывшие силовики? Некоторые государственные мужи толкают идею объединения природоохранных ведомств и универсализации их инспекторов. Разумно ли это вне заповедников?

Михаил Кречмар: Вы знаете, разумно. На самом деле, лучшими инспекторами являются бывшие полицейские или милиционеры. Я бы, вообще, всю природоохранную систему перевели бы в Министерство Внутренних Дел. Просто в милицейских школах ввёл бы дополнительную дисциплину для тех людей, которые будут работать на природе. Полицейский с уклоном в природоохрану. Вот и всё, это решила бы огромную проблему с разномастицей, которую порождают наши высшие учебные заведения.

Олег Чегодаев, турист: Поздравляю вас с новой книгой. С удовольствием прочитаю. Я очень часто слышу от туристов такое мнение, что ООПТ – это, в первую очередь, инструмент личного обогащения для всех кто с ними связан.

Михаил Кречмар: Не видел ни одного человека, обогатившегося на особо охраняемой природной территории. То, что с туристов берут деньги, это их обязывает, и не такие уж большие деньги с них берут. И деньги эти ни в коем случае не идут в карманы охраны заповедников. Они идут на миллион разных вещей, и чаще всего их самим заповедникам использовать нельзя. Ещё раз говорю, разговоров о воровстве у нас гораздо больше, чем самого воровства. Но, проблема в том, что потребляемые системой деньги просто бездумно разбазаривают. Честно говоря, лучше бы воровали.

14108
    Adblock detector