Какой была охота при СССР? Кречмар по четвергам, 11 ноября

Кречмар по четвергам
Какой была охота при СССР? Кречмар по четвергам, 11 ноября

Мы публикуем текстовую версию онлайн-трансляции от 11 ноября 2021 года. Вы всегда можете посмотреть запись эфира на YouTube или прослушать подкаст:

Сегодня у меня в достаточной степени счастливый день. Из типографии пришёл тираж «Сибирской книги», которую очень давно спрашивали читатели. Закончилась она у нас где-то лет пять назад, и мы её немного дополнили и переиздали. Кроме цветной обложки в ней есть некоторые, не очень значительные на самом деле, изменения в содержании. Я как-нибудь потом ещё отдельно расскажу про неё, может быть, проведу отдельный стрим. Также у нас позавчера пришёл тираж ноябрьского журнала с темой номера «Опасная охота». Я извиняюсь перед читателями за некоторую его задержку, произошедшую из-за «недолокдауна». Журнал уже поступил в продажу!

А сегодня попробуем немного поговорить о том, какой была охота в Советском Союзе. Надо понимать, что сам я застал охоту в СССР уже на излёте. Охотничий билет у меня появился в 1978-м году, а в 1991-м СССР приказал долго жить. При этом я вырос в охотничьей семье и очень многие детали помню. Ребёнком отец меня уверенно брал на охоту. Лет, наверное, с 11–12. Очень многие вещи я помню с того времени. Потом, всё-таки, при Советском Союзе я получил охотоведческое образование, и некоторые его остатки у меня до сих пор есть. Сразу скажу, что большая часть моей охотничьей жизни прошла при Советском Союзе, почти вся – в промысловых районах. Поэтому классическую охоту, ту которую мы имели в европейской части России, на юге России и вообще в густонаселённых районах, я застал мельком. 

Когда я готовил материал об охотниках и их роли в Великой отечественной войне, то поднял некоторые базисные цифры. Охотников накануне войны было около 2 миллионов при общей численности населения около 170 миллионов – это значительно меньше, чем сейчас. Из этих 2 миллионов охотников крестьян было где-то 60%, 16% служащих, рабочих – 14%. Кочевников – 2,5%, кочевники тогда считались. Интересно, что из этих упомянутых 2 миллионов охотников около 350 000 были охотниками-промысловиками. Сегодня, конечно, у нас продуктивность промысла упала очень сильно. Тем более по сравнению с довоенной, когда экспортируемая пушнина находилась на третьем месте в числе экспортируемой из СССР продукции. На первом месте были лесоматериалы, на втором – нефтепродукты, а на третьем была пушнина. Например, в 1930 году, на пике роста, пушнины из СССР было вывезено на 336 миллионов рублей, а нефтепродуктов – на 687 миллионов рублей. Понимаете, что пушнины было всего вдвое меньше, чем нефти? Сегодня вся пушная продукция нашей страны стоит меньше, чем половина стоимости супертанкера нефти. Как же изменилась жизнь…

Про воспитание охотника

Когда я учился в школе в Ленинграде, у меня в классе из 35 человек были четыре человека, которые интересовались охотой и впоследствии стали охотниками. А в Магадане в классе из 35 человек охотниками стали 10! Я с этими ребятами общался больше всего. Бывал у них дома, они – у меня. Я могу себе представить, чем они интересовались и как к этому относились их родители – как к самим собой разумеющимся вещам. По-моему, все эти ребята были из полных семей, все были с отцами, И отцы, в общем-то, очень лояльно относились к тому, что мы интересовались оружием, брали его. И даже, каюсь, подворовывали патроны и порох. Кстати, интересная вещь: я, обзаведясь детьми в относительно недавнее время, как-то запереживал, подумал, что надо прятать ключи от сейфа. Хотя в детстве от меня самого фиг бы что могли спрятать. А даже если спрячешь, я всё равно открою. Так вот, обратился я к своим знакомым, современным мамам и папам, имеющим оружие. Задал им вопрос, как они все это дело прячут. На что мне ответили: «Знаешь, а современные дети этим не интересуются вообще». Опыт моей семьи показывает то же самое, увы…

Наши родители абсолютно лояльно относились к тому, что мы брали оружие, даже могли сами его нам дать. Мне было лет 13–14, и оружие мне фактически давали. Вроде как пойдёшь на болото, стрельнёшь что-нибудь. Мысли, что я кому-нибудь могу попасться, практически не было. Инспекторов мы все знали, инспектора знали нас. И максимум, на что мы могли рассчитывать, если они нас встречали, это на поздравление с добычей! Хотя, замечу, далеко не все имели билеты юного охотника. Оружие у нас, с любой точки зрения, было в то время нелегальным.

Охота считалась почётным занятием. Если человек идёт с ружьём – это уважаемый человек. Если пацан идёт с ружьём – это уважаемый пацан, он делом занят, на охоту пошёл. Где-то утку убил – молодец! Но, ещё раз говорю, это было абсолютно за рамками советского законодательства. Оружие было не в сейфах и шкафах, а где-то на антресолях, ещё где-нибудь. Кстати, очень часто висело просто на стенах. Могли снять, могли пощёлкать курками, за это получить подзатыльник, потому что щёлкать курками нельзя. Этому нас родители обучали быстро. Иногда кто-то из детей выполнял какие-то небольшие задания родителей по мелкому ремонту или обслуживанию оружия. Например, пришёл отец с охоты, дал мне ружьё и говорит: «Почисти, Миша!» А мне 12 лет, да мне в радость это было! Мне и сейчас в радость оружие чистить.

Ещё тогда не ушла эпоха с чёрным порохом. Об этом много говорили, много чёрным порохом пользовались. А также латунными гильзами и капсюлями центробой. Сейчас это, по-моему, вообще почти умершая тема. А тогда в качестве обучения давали мне полтора десятка гильз, и я на каждую охоту ходил с этими полутора десятками. Я их сам переснаряжал, сам заряжал. Были у меня заветные полбаночки пороха, больше которых отец не давал. Было у меня всё лимитировано, но я доставал ещё! Была дробь, учились дробь лить сами, причём это было интересно. Мы были людьми, которым интересно всё делать своими руками. Не в кнопочки тыкать, как нынче принято у современных граждан, а руками. Например, лили дробь или пули, экспериментировали. А сколько мы экспериментировали в юности, после того как получили охотничьи билеты и разрешение пользоваться оружием, даже разговора нет!

О нарезном оружии

С нарезным оружием всё было довольно своеобразно. Где-то с начала семидесятых годов нарезное оружие у большей части населения страны было фактически вне закона, с некоторыми оговорками. Оно было на руках у партийной милицейской элиты, у охотников-промысловиков и у тех людей, которые могли получить документы, что они охотники-промысловики. Почувствуйте разницу! Элемент блата был огромен. При этом, например, в восьмидесятые годы, перед олимпиадой, в нескольких регионах страны сразу разом изъяли всё личное нарезное оружие. Безвозвратно. И никакой компенсации не заплатили. Я это хорошо очень знаю, потому что у отца моего так изъяли. Был у нас хороший немецкий тройник, но забрали – и всё. Кроме внутреннего приказа МВД никаких законных оснований на это не было. Ничего сверхъестественного в оружии на руках той же самой милицейской партийной элиты не было. Это были преимущественно карабины Мосина, очень редко – всякие «немцы», оставшиеся с войны. С середины восьмидесятых годов – СКС и, иногда, малокалиберные винтовки.

Очень широко была развита система ведомственного оружия. Это госпромхозы (промысловые хозяйства), различные геологические партии и различные ведомственные структуры: топографы, геологи и так далее. Многие считали, что система ведомственного оружия лучше, чем система личного. Потому что в ведомстве оружие меняли каждые три года. Грубо говоря, к нему можно было относиться наплевательски, через три года ты всё равно получал новый карабин. Ведомственные системы, такие как геологи, топографы и метеорологи, имели свой недостаток: им давали оружие сугубо для охраны секретных документов. Давали обычно 13 патронов (точно не помню).10 – на пристрелку, 3 – непосредственно на процесс охраны. Но все изворачивались, патроны где-то находили. Классика, на самом деле: в восьмидесятые годы в нормальной геологической партии, которая забрасывалась в апреле, а вывозилась в октябре, на карабин нужно было 200 патронов. И они находились.

Была широко развита система котловых лицензий. Потом я о них тоже расскажу. В промхозах, кстати, промысловики иногда могли иметь оружие, но не имели, так как думали, что лучше поменять через три года, чем деньги на него тратить. Была система факторий. В промысловых районах местами ситуация с нарезным оружием складывалась очень толерантно. Толерантнее, чем где бы то ни было, за исключением какого-нибудь Дикого Запада. Оружие продавалось в факториях нарезное и без документов. Механизм я до сих пор не знаю. Скорее всего, директора факторий как-то мухлевали с документами. Патроны в тех же факториях продавались свободно, ящиками. Я просто вспоминаю: едешь по реке, фактория, у тебя в лодке лежит четыре лосиные ноги. Ты причалил, зашёл:

– Что нового?

– Да вот, карабин немецкий привезли, «Маузер».

– Здорово! Сколько стоит?

Говорят цену.

– А если я тебе мясом дам?

– Сколько?

– Три ноги.

– Ну, давай!

– А вот патроны?

– Ну, вот патронов я могу тебе штук 200 дать, но ты мне их рыбой вернёшь через какое-то время.

Так вот, на самом деле, всё и было. И, между прочим, эта система существовала до года 1983–1984-го в некоторых местах. И точно такая же система ведомственного оружия была у пастухов и оленеводов. Там вообще не обращали особого внимания, есть у людей документы или нет. Просто человек получал ведомственный карабин, лучше всего мелкашку. Больше всего любили мелкаши. А карабин в опытных руках подавляющего большинства оленеводов выходил из строя сезона за два. И ещё были морзверобои на побережье Чукотки, где было любое оружие с любым количеством патронов. Оно почти всё было ведомственное, включая противотанковые ружья. Но об этом много раз сказано и написано.

По-настоящему ужесточаться система начала, что касается гладкоствольного оружия, где-то с середины 1980-х годов. Связано это было с ограничением и вообще дефицитом. Ружья вдруг в какой-то момент стали дефицитом. Причём серьёзным дефицитом, их начали продавать за сданную пушнину и т. д. И оружие с того момента стало резко хуже, пошло катастрофическое падение качества. Мы вот каждый год думаем, что дна достигли, но нет, не достигли! Оружия стало меньше, оно стало хуже и хуже, и вот сегодня имеем то, что имеем. Оружие стало настолько дефицитом, что на ружьё записывались (где-то в 1987–89 годах). Можно было записаться у нас в магазине «Спортохота». Шесть штук пришло, можешь купить одно. Ну а потом случился наш закон об оружии, с которым мы живём и здравствуем сегодня.

Про получение охотбилета

В советское время всё шло через охотминимум и общество. Госбилеты появились в конце девяностых годов, или в нулевые, точно уже не помню. В то время была жуткая борьба между обществами и охотуправлениями на тему того, кто будет выдавать. Сейчас мы 20 лет живём на госохотбилете. Уровень свирепости приёмки охотминимума зависел всегда от уровня общества. Стаж был далеко не везде, как и школы молодого охотника. Все продвинутые общества старались придерживаться системы.

Рекомендатели

Институт заложников – довольно скверный институт! Но во многих аспектах человечество лучше ничего пока не выдумало. Институт рекомендателей, по сути, тот же институт заложников. То есть мы рекомендовали молодого человека в охотобщество, молодой человек чего-то там набедокурил, попался (пьяный с ружьём бегал и стрелял). Тогда рекомендателей вызывают, и, если вы член какого-либо охотколлектива, то год без лицензии. Без права получения вообще.

Лицензии

Лицензии где-то до середины восьмидесятых годов считались только на копыта. Лицензии на медведя введены были где-то в 1981–83 годах, но они всегда были как-то не в счёт. Во-первых, они стоили не так много. Хотя что значит не так много? При средней зарплате около 100–120 руб. лицензия стоила 70. Это довольно много. Лицензии на медведя, кстати, почти сразу перестали брать, потому что большая часть охотинспекторов была солидарна с охотниками. Считали, что медведь – зверь вредный, и его стрелять – от этого только лучше становится. Поэтому на незаконный отстрел медведей просто закрывали глаза. Помимо прочего, была форма вынужденного отстрела, которой можно было всегда прикрыться. Да и не прикрыться, а чаще всего так и было.

Про распределение лицензий в охотобществах 

В толковых обществах лицензии разыгрывались между командами, что-то сделавшими для общества. Принимавшими участие в трудоднях, где нужно было что-то заготовить, какие-то веники изготовить, расчистить просеки, подлатать базу и так далее. Было очень много разных работ, и среди таких команд, которые активно принимали в этом участие, разыгрывались лицензии.

В большинстве охотобществ лицензии распределялись по блату. Точно так же они распределялись по блату и на территориях, которые не относились к обществам вообще. Вспоминаю эпизод в середине восьмидесятых годов: пришёл я к одному крупному охотничьему чиновнику, мне нужно было лететь в экспедицию на шесть месяцев и нужна была лицензия на лося. Чиновник на меня посмотрел как на полусумасшедшего и сказал: «Слушай, зачем тебе лицензия? Ты что его, без лицензии не убьёшь? Кто тебя проверит там? А у меня лицензий всего 15 штук, и лицензию надо начальнику милиции, начальнику райотдела милиции, в обком партии штук пять. У меня не всё по счёту, нет лицензии на тебя. Ты иди, добывай, кто тебе там слово скажет, в лесу? В лесу медведь – прокурор, а свидетели – товарищи волки сойдут!» И вот это было в достаточной степени нормально.

Волк был вне закона, платили премии. 100 руб. – за волка, 150 руб. – за волчицу. До сих пор цену помню, даже занимался их отстрелом и кое-какие денежки заработал. Вороны, луни, ястребы-тетеревятники – вне закона. За их отстрел полагался или учёт трудодней, или патроны. Сдавали лапки. Точно не помню, кажется, трое лапок – патрон.

Территории

Территорий полностью свободных, не занятых никем, было довольно много, особенно на Севере. Территории, закреплённые за охотобществами, имели примерно такой же расклад, как и сейчас. На арендованных территориях, где похуже, доступ был почти свободный, тут и с путёвками было всё хорошо, только вот ничего не было, не водилось. Где общество было построже и пожёстче, там и входной билет был дорогой, ну и обслуживание было кое-какое, и зверь водился. Были, конечно, очень блатные места. Ну, про Завидово я говорить не буду. Я охотился в паре охотничьих хозяйств в Ленинградской области. Приезжаешь туда, а начальник говорит: «Слушай, у тебя на охоту два дня». «А почему?» «Да потому что в пятницу приедет второй секретарь обкома, и чтоб тебя тут не было». 

Были территории совхозов, госпромхозов и леспромхозов. В леспромхозах тоже свои угодья. С ними своя особенность: они были поделены на участки. Участки находились в ведении охотников-промысловиков или охотников-любителей, за которыми закреплялись участки на долгое время. И они на своих участках, в общем-то, никого особо не приветствовали.

Кто был промысловик? 

По большому счёту, промысловиком становился человек или по блату, или по очень большому согласованию. Дело в том, что человек, который становился промысловиком, получал доступ к довольно значительному источнику обогащения – чёрному рынку. В случае удачного сезона промысловик брал столько соболя, сколько мог, а сдавал, естественно, строго по плану, по лицензиям. Остальное уходило на чёрный рынок. Проводником чёрного рынка был или охотовед, или товаровед госпромхоза. Умный промысловик не всё продавал налево, кое-что удерживал на чёрный день, На следующий сезон ведь могло не подфартить. За невыполнение плана участка могли лишить. Везде были магазины «Дары природы». Сдавали туда куропаток, тетеревов, рябчиков. Сейчас попробуйте рябчика где-нибудь купить – не купите!

Сдавали не только промысловики, но и охотники-любители. Сейчас ситуация совершенно на это не похожа, мы даже как-то номер выпустили «Мясо дичи», полностью этому посвящённый. С законодательным аспектом того, что вы можете сделать с добытым мясом дичи, а чего не можете. Очень серьёзная на самом деле проблема. Вот вы сегодня лося убили, и, предположим, у вас всё есть, заполнены холодильники, поэтому хотите сдать лося в детский дом. Нельзя! Наша редакция в этом направлении с департаментом охоты работала и будет продолжать работать. 

Подытоживая, скажу я вам так: парадиза при Советском Союзе с охотой не было. Причём при точном исполнении законодательства всё могло быть не менее жёстко, а то и более жёстко, чем сегодня. Но по общечеловеческому отношению, по разгильдяйству, по блату очень часто на самые вопиющие нарушения глаза закрывались. Вообще, я эту тему продолжу. Могу пригласить сюда пару-тройку ветеранов – того же дядю Лёшу Вайсмана, Андрея Сицко, – чтобы поговорить с ними об охоте в СССР гораздо более развёрнуто и приемлемо. 

Вопросы

Максим Матиевский: Здравствуйте! Посоветуйте, где природа и охота в Магаданской области хорошая? Был только на море в Оле.

Михаил Кречмар: В Магаданской области природа и охота хорошая абсолютно везде. Гусь – это Армань, Серватские перевалы на гуся очень хороши до сих пор. Ямская тундра – попробуйте туда попасть. Я об этом много могу говорить.

Евгений Z: Вы охотились с собаками? Были ли у вас охотничьи собаки?

Михаил Кречмар: Нет, не было, не охотился. 

Иосиф Далин: Какой складной нож у вас был в Союзе?

Михаил Кречмар: Складной нож с экстрактором. Сейчас их практически нет. Причём такой экстрактор был хитрый, на два калибра. На 12-й и на 16-й, с несколькими лезвиями. Удобный. Но тяжёлый. 

Дмитрий Данилов: Фактория – это интересно. Что, реально так? Хотя нет смысла сомневаться: теряли, топили – типа формально. Там же бумаги, по-любому, были нужны?

Михаил Кречмар: Насчёт бумаг я вам скажу так: вроде бы Советский Союз, всё абсолютно учтено… А охотинспектор в среднем течении Анадыря начинает изымать у людей нарезное оружие. Причём нарезное оружие – не трёхлинейные карабины, не «маузеры» и не «винчестеры» какие-нибудь, которые могли иметь любое происхождение. А девятимиллиметровые «Медведи» и «Лоси», которые производились в считаном количестве уже в период развитого социализма и, по идее, все должны быть отражены в Ижевске, в месте своего производства. Каждый случай такого изъятия – жуткий скандал, естественно, милиция местная на ушах стоит, все бумаги оформляют, отправляют… Ха, а они на заводах не производились! Это вам, ребята, о порядке в СССР!

1832
    Adblock detector