Ружья и патроны
Нельзя сказать, что последовавшие за разговором четыре месяца были заполнены только подготовкой к промыслу. Более того, я бы сказал, что о предстоящем мероприятии вспоминали больше по случаю и чаще всего — при возможности спереть нечто, что на этом промысле могло бы пригодиться. Потому что жизнь безработного в суровом городе М. и без того требовала напряжения всех сил, а отложенные на четыре месяца вперёд события могли состояться лишь при одном необходимом и обязательном условии: надо было не сдохнуть с голоду. То есть находить себе случайную и неслучайную работу на каждый день в городе, где количество этой работы утекало как вода сквозь песок.
Так что Кукин и Баранчук подрабатывали грузчиками в магазинах, перебирали картофель на овощебазах, кидали уголь в кочегарках, разгружали и загружали КамАЗы, ходившие на трассу, и даже несколько раз подряжались компаньонами к дальнобоям, делавшим рейсы в Якутию.
Наличие минимального снаряжения — спального мешка, коврика-надувастика, болотных сапог, котелка, топора, свитера и ватника — было в правилах северо-восточных людей того времени, когда каждого человека могли в любой момент позвать на рыбалку, по ягоды или на охоту дня на три-четыре с ночёвкой в непонятных местах. Кроме этого обязательного набора Кол, как самый опытный, владел ещё курковой одностволкой ИЖ-17 16-го калибра. Однако вопрос вооружения стоял перед всей группой в полный рост, ибо было понятно, что требуемого для обретения богачества количества медведей одной одностволкой добыть не удастся. Поэтому приятели искали оружие исподволь и постоянно, спрашивая и у трассовских водителей, и у держателей мелких бесчисленных рыбалок побережья, и у капитанов москитного флота, сплошь вооружённых, как мексиканские повстанцы в вестернах. Поиски шли со скрипом: к троице относились с недоверием, и так как они благоразумно не делились своими резонами с возможными продавцами, людей, горящих желанием продать им что-либо огнестрельное, не наблюдалось в избытке. Просто компаньоны были чужими людьми для спаянной и очень замкнутой касты «берегового братства» Охотского побережья, и подозревали в них всякое.
— На хрен им оружие, перестреляют ещё друг друга, — говаривали бывальцы, иногда за кружкой пенного поминая непонятную троицу, которую за каким-то лядом потащило в начале мая на бухту Шкиперову весновать в брошенной геологической сторожке.
Мытьём ли, катаньем — с оружием утряслось. За сто баксов продал Кукину ИЖ-12 в отменном состоянии военный пенсионер Сердюк, собиравшийся на Украину и точно знавший, что с ружьём его за границу не пустят. За какую-то сопоставимую сумму приобрёл курковую тульскую двустволку двенадцатого калибра Баранчук. И, наконец, Кол во время одного из рейсов в Якутию разжился потрёпанным карабином калибра 8,2 мм и полутора сотнями патронов к нему.
Утряслось и с заброской. Знакомый пилот, делающий рейс в Ямск с полузагрузкой, условился, что за четыреста долларов закинет их на точку — с полутонной груза.
Соль промышленники сменяли на спирт на складе Рыбторга (в любом случае получилось гораздо дешевле, чем за деньги), а старый геолог Костырин одолжил надувную лодку-трёхсотку, чтобы вдоль берегов ходить по непропускам, когда льды оторвёт от берега. Полмешка муки, полмешка риса, несколько бутылей растительного масла, пара ящиков сухарей и солёных огурцов, десять килограммов сахара и ящик чая составляли полный продуктовый набор на трёх человек на полтора месяца.
Понемногу все стрелки осознали масштаб проблем с боеприпасами. Да, для карабина 8,2 было, на первый взгляд, достаточно патронов. Пулевые же для обеих двустволок пришлось крутить самим. Для этого уже ближе к весне, в марте, мужики взяли подшивку журналов «Охота и охотничье хозяйство», много гильз, пороха, аптечные весы и уехали в собачий питомник, на ключ Колчаковский. Здесь, на их счастье, за этим делом их застал районный охотовед Пинкин по кличке Серенада.
Пинкин и медведи
Пинкин приехал на питомник выбирать себе лайчонка и с удивлением обнаружил, кроме старшего и младшего егерей, на которых традиционно лежала вся работа этого незатейливого предприятия, троих деловитых хмырей в одном из боковых балков, заряжавших патроны как на маленькую войну. В пятидесяти метрах от двери домика стояла двухсотлитровая бочка из-под бензина. Время от времени из двери выставлялись стволы ружья и палили по этой мишени.
Пинкина эта деятельность настолько заинтересовала, что он, вопреки обыкновению, не стал поднимать шум и писать протокол, а просто поинтересовался, что это они тут, во вверенном Пинкину околотке, делают.
Хмыри ответили, что пока просто пристреливают ружья и подбирают заряды, а так собираются поохотиться на медведей (конечно, не обмолвившись ни словом, зачем и в каких объёмах они собираются это делать).
Пинкин медведей не любил. Впрочем, их не любили все жители этих мест, и степень их нелюбви находилась в прямой пропорции к расстоянию до медведя: чем ближе был медведь, тем меньше была их любовь к нему. При этом охотиться на медведей практически не охотились: мясо их считалось несъедобным и способствовало всякой заразе, желчь принимали китайцы, но по какой-то смехотворной цене, а продать шкуру за полноценные деньги на сегодняшний день удалось только Колу, и он, по очевидным причинам, предпочитал держать язык за зубами.
Поэтому Пинкин, конечно, подивился, но решил, что при любом раскладе от этой охоты местное сообщество выигрывает: то ли станет меньше медведей, то ли пропадут эти три разбойничьего вида терпилы, всё одно жизнь станет хоть немного, но проще.
Пинкину было скучно.
И мужиков этих он решил на свой лад и по своему разумению немного поучить.
В принципе, преподал он им несколько очень полезных максим, но так как максимы его базировались на как минимум полусотне собственноручно отстрелянных зверей, то слушали его охотники очень и очень внимательно.
— Медведя надо стрелять только такого, который сам тебя не видит, — начал он вечером, заявившись к ним с трёхлитровой банкой самогона собственного изготовления. — Это несложно, потому что зрения у него, считай, нет, только нос и уши. А на морском берегу уши ему тоже невелика подмога, потому что там всё время то волны гудят, то галька шуршит, то чайки орут. Так что одна задача — оказаться у него с подветра и подойти метров на тридцать.
— Не близко?
— Чем ближе, тем лучше. Двадцать лучше, чем тридцать, пятнадцать лучше, чем двадцать. Точно ты из своей кочерги всё равно не прицелишься, — он обращался к Кукину с его «вертикалкой», — но чем ближе, тем она ударит сильнее. Бей по «коробке», — предупредил он следующий вопрос, — или в бугор между лопаткой и откуда лапа растёт, или в сердце — на ладонь дальше лапы и на ладонь выше. Если стоит в штык, просто бей в середину: то ли органы какие заденешь, то ли хребёт перерубишь, что вообще лучше всего считается. Вообще, по мишке лучше не мазать. Или клади насмерть — или не стреляй. Он стреляный очень быстро двигается. Раненому медведю не верь: он обманет. Раз попал — продолжай вколачивать в него, пока он шевелиться не перестанет. Чуть дёрнулся — в него пулю. Не думая. Большой медведь может с десяток пилюль проглотить. Причём вид у него будет, словно он вот-вот сдохнет. А потом встанет и наваляет, так что мало не покажется. Как Ван Дамм в кино. Может, этот Ван Дамм у медведей и учился. Так что пуль на мишку жалеть нельзя. Дюже зверь для здоровья вредный может оказаться.
Вообще, вся компания медведей знала не понаслышке. Кол даже добыл в разные времена то ли трёх, то ли четырёх, Кукин — одного (с чего и началось их злополучное предприятие, как вы помните). Но одно дело — видеть медведей время от времени на рыбалке или на ягодах, ну и пару раз пристрелить их на помойке, и другое — наблюдать их еженедельно в самых разных жизненных проявлениях, как это бывало с Пинкиным. Пинкин медведей знал и потому представлял собой бесценный кладезь информации.
Немного поучил он их и снаряжению патронов, проследив, чтобы обе двустволки клали массивные пули Бреннеке в диаметр десять сантиметров на тридцать метров с одного ствола: ТОЗ-54 — из левого, ИЖ-12 — из нижнего.
— У тебя всегда один выстрел, — несколько раз настоятельно повторил он Кукину, которого держал за главного. — Один! Второй — от лукавого, третий — только если медведь позволит его тебе сделать. Так что не позволяй ему тебе позволять, вали с первого! Пуля у тебя — жакан Бреннеке. Конечно, жакан с дыркой смотрится получше, — «жаканом с дыркой» Пинкин называл пулю Майера, вторую по встречаемости в помирающих оружейных магазинах города М., — но чаще летит боком. В Бреннеке косяк: там пыж привёрнут к самой пуле шурупчиком. Так вот, этот шурупчик, — тут Пинкин брал отвёртку с тонким шлицем и демонстрировал процесс лично, — надо выкрутить и снова закрутить — только прямо и по центру. Не боись, хуже, чем на заводе, ты его не закрутишь. И пыж осаленный оцентровать на глаз получше.
Снаряжённый таким образом патрон вставлялся в ружьё, и «жакан Бреннеке» летел в центр заботливо прислонённой к бочке фанеры — потому что в самой бочке дыр уже было наколочено видимо-невидимо.
На третий день и один, и другой дробовик достигли (по взыскательному мнению Пинкина) приемлемых результатов: дуплет каждого ружья метров на сорок попадал в кепку, каковую компаньоны подобрали на той же егерской помойке. Но ликбез по снаряжению патронов ещё далеко не был закончен. Пинкин уехал в райцентр за следующей банкой самогона и вернулся с несколькими шарами от подшипников и пакетом гипса.
— Это если вам бреннеков не хватит, аники-воины! Истинный охотник должен уметь стрелять всем и из всего, и это всё уметь из ничего изготовить! Вот вам всем пулям мама — круглая. Вернее, вот как вам её приготовить…
Несколько взятых наугад Пинкиным шаров от подшипников были пропущены через дульные сужения всех стволов обоих ружей. Один, отобранный по принципу того, что он проходил впритирку через чок от ИЖ-12 (самое сильное сужение из имевшихся в наличии), послужил матрицей для изготовления формы из гипса.
Буквально через полчаса первые сверкающие свинцовые шарики легли на дощатый стол, и Пинкин приступил к следующему этапу образования.
— Чтобы пуля по стволу не каталась, берут её в пояски, — и скатал из газеты две колбасочки, которые обхватили шарик в вертикальной и горизонтальной плоскостях. — Опускают в гильзу и аккуратно закатывают.
Курковка Баранчука дважды плюнула едким злым огнём, и на свежей фанерной поверхности зачернели две дырки — в ладони одна от другой.
— Вон на сорок метров она как, — обрадовался Баранчук. — Может, ну их, покупные-то?
— Не ну, — охладил радость Баранчука Пинкин. — Жакан Бреннеке весит тридцать два грамма, круглая — двадцать восемь. Она полегче, убойность у неё пожиже, и вообще она такая… Не очень предсказуемая, что ли. Зато в любой момент можно наделать сколько угодно, был бы гипс, матрица и свинец от каких-нибудь аккумуляторов, которых на любой помойке сколько хошь валяется. Так что всё советую взять с собой — чтоб патроны не кончались.
Пинкин же ещё заставил их закатать как минимум двести патронов с третьим номером дроби.
— Пролёт же всё равно будет? — резонно уговаривал он. — Утва-то уж точно вдоль берега потянет, всё одно не тушёнкой давиться. Вы только из себя чингачгуков не стройте, бейте сидячую на воде и между камней. Потом выпотрошили — закопали в снежник. На пол-лета можно мяса заготовить. Только следите, чтобы утей у вас лисы не растащили. Ну, или ваши подопечные. Хоть вы их и стрелять приехали.
И разразился здоровым мужским хохотом.
Как бы то ни было, стараниями Пинкина и их собственными у промышленников собралось около семидесяти патронов с пулями Бреннеке и сотня снаряжённых круглыми пулями, все вполне приемлемые по бою. Но, пожалуй, больше всего им помогли постоянные пинкинские нравоучения — начиная от необходимости беречь стволы ружья от посторонних предметов и снега и заканчивая кратким курсом починки оружия на коленке, вроде вытачивания бойков из гвоздей и тому подобных простейших оружейных мудростей.
Удивительнее же всего было то, что больше всего этот процесс пришёлся по душе самому Пинкину — хотя бы потому, что все его попытки учить жизни суровых районных браконьеров неумолимо наталкивались на их, мягко говоря, равнодушие, если не сказать недоброжелательство. А так как потребность делиться своими знаниями с миром есть одна из основополагающих потребностей человека, Пинкин и троица новичков оказались очень важны друг для друга, и трудно сказать, кто от этого общения получил больше…
