Повесть с продолжениями "Штормовые рассказы Сигланского залива". К началу повести.
— Мы тут бабу вспоминали, что на Птичьем острове летует, — на правах хозяина заговорил Семён. — Что, там на самом деле с водой никак?
— Ну как «никак»? — философией на философию ответил Василич. — Воды там кругом полно: остров же, он в море стоит. А питьевой там нет, это да.
— А птицы — они там тоже пить должны?
— Хрен их знает. Птицы — они божьи твари, как эта девка: может, пьют чего, а может, так приспособились. Но там, кроме птиц и девки, ещё всякого живья хватает. Лисы живут, скажем. Однажды даже медведь зашёл.
— А медведь туда как попал?
— Да заплыл, вестимо. От материка тот остров не очень далеко — километров шесть-семь.
— Они что, семь километров по морю проплыть могут?
— Могут и двадцать. Вон, с полуострова Кони на остров Завьялова они ж плавают, а там двадцать километров полноценных. Я сколько угодно видел: идёшь морем на мыс Таран, а в воде что-то чёрное, лахтак не лахтак, сивуч не сивуч… Подойдёшь — медведь! И гребёт себе лапами, чётко держа курс на остров. Нюхом его, видимо, чует, ему-то с воды при его глазах видно ничего не должно быть.
— А на хрена он туда плывёт? — подивился Семён. — Ему что, на материке места мало?
— А ты его спроси. Ему сперва надо откуда-то узнать, что этот остров там, за семнадцатью километрами, есть. А он плывёт точно на него, как по ниточке. Это какой-то закон природы, дело таинственное.
— Давили их катером? — спросил Слепых.
— Ну-у-у-у… Были дураки, которые давили, — осклабился Василич, и сразу стало понятно, что ждать им от него предстоит какую-то очередную историю.
— Это про Мордобрёха? — не преминул показать свою образованность Соловей.
— Ну да, про него. Вот как ты сказал — решил он медведя утопить. Типа, что это он тут, паскуда, в море плавает? Катер у него был не сказать чтоб маленький — КЖ. Раз он медведя толкнул форштевнем, два — а мишка от борта оттолкнётся и продолжает к острову заворачивать. Мужики стоят на борту, гогочут, они-то на катере, катеру ничего не будет, он железный… А медведь на третий раз не оттолкнулся, а зацепился за кранец — и на катер! И по этому катеру к мужикам! Мужики все в рубку и заперлись. Ну, думают, если стёкла бить начнёт — тогда они в кубрик и там запрутся. Ружьё у них на катере было, но не стреляло, вот. У Мордобрёха всегда ружья были, но какие-то странные. Он их все в одном месте покупал — в госпромхозе, и все одной системы — ИЖ-12. Первое, которое взял, на полметра в сторону косило, на другом один курок работал, другой — нет. А третье и вовсе не стреляло. Лезть внутрь него Мордобрёх боялся, говорил, что непонятно ничего, как там всё устроено, потому что коробка железная завинченная и не карабин. Ну вот именно оно у него на борту и оказалось, когда мишка на борт залез.
Медведю, надо сказать, на катере понравилось. Он походил по палубе, походил, успокоился, нашёл место, где особо тепло было, и улёгся там. Но косяка на вход в рубку давит, помнит, что люди там сидят. Потом на брюхо лёг, угрелся. Мужики думают: что делать? Тёмка Гнус и говорит: «Он куда плыл? На Завьялова. Вот и надо идти на Завьялова, авось поближе подойдём и спрыгнет. Пока мы в рубке сидим, то и рулить можем, ага?» Пошли. Лето, погода хорошая, солнышко, море синее… Медведю зашибись. Он на моторном отсеке брюхо греет, а мужикам идти дальше надо, в Ямск. Подошли к острову на полмили — мишке хоть бы хрю. Лежит, обсох весь, согрелся, но на людей нервно реагирует: достаточно только дверь на полпальца приоткрыть, как он на передние лапы приподымается и смотрит грозно. Порыкивает, понимаешь. Мужики его тревожить боятся: пока они штурвал крутить могут и курс выбирать, они вроде как ситуацию контролируют. А если он стёкла им побьёт и вниз в кубрик загонит — то уже нет.
В общем, подошли они вплотную к берегу. Когда уже метров сто всего до бурунов осталось, мишка встал и нехотя так подошёл к борту, Порычал немного — но так, что в закрытой рубке через стук дизеля слышно было, — и сполз в море. Поплыл. Ну, тут мужики на разворот — и к Ямску, прежним курсом. После этого никто медведей в море катерами топить и не думал.
— А на острове как этом от медведя избавились? Ну, Светка эта? Остров-то хоть и больше корабля, но всё равно крохотный, — заинтересовался Слепых.
— Ну, надо сказать, Светка не за себя, а за птиц своих больше переживала. Медведь же не просто так там оказался, а по делу — гнёзда жрать. Маленький он был, пузатый, Светку боялся. Ползает по скале, как вошь по лысине, и яйца чаячьи лопает, словно пылесос. Нажрётся, станет круглее себя самого, на солнышко приляжет и спит. Светка подойдёт метров на тридцать, гаркнет — он на другой край острова убежит, спрячется, снова спит. Проснётся, опять яиц нажрётся — и спать…
— Да, не сложна зверская жизнь, — протянул Семён.
— А что ему ещё делать, сам посуди? Поел-поспал-поел. У людей что, иначе, что ли?
— Не-е-е, не скажи, — покачал головой Соловей. — В условиях избытка ресурсов человек хочет не только жрать-спать, но и драться с кем-нибудь. А ещё трахаться. А медведю это положено только в период гона, месяца два в году. Так что медведи не в пример нам правильнее живут.
— Так он же ещё и зимой спит?
— И зимой тоже, — согласился Фадеев. — Все семь положенных ему месяцев, с середины октября по середину апреля. И всё остальное время, когда не ест. У нас был один, медведями занимался, так тот посчитал, что медведь во сне проводит от четырёх пятых до трёх четвёртых своей жизни.
— Вот людям делать не хрен, — рассмеялся Семён, изумившись, — считать, сколько медведи спят…
— Ну, вот такова наука экология, — назидательно сказал Фадеев. — В общем, Светка с ним долго тогда вожжалась. По рации аж плакала — так ей своих чаечат жалко было. А медведь от такой лафы, конечно же, уходить никуда не собирался. Прятался по всяким местам, откуда его выпугивать было довольно муторно, отсыпался — и опять за своё. Так что пришлось мне позвонить егерю Пятницкому, что в Балаганном, и вкратце обрисовать ему данную ситуацию.
— Ну и что Пятницкий? — заинтересованно спросил Семён.
— Лодку снарядил и поехал в ту сторону. На остров не высаживался, обошёл его на «Прогрессе» вокруг пару раз.
— И?
— Чего «и», — лениво вступил в разговор Соловей. — Никто больше этого медведя, конечно, не видел. Нигде и никогда. Так и не подозреваю, куда он делся…
