Это может показаться странным всем, кто читал мои книги, в которых львиная доля внимания (а то и все они целиком) уделяется медведям; а также тем, кто когда-то удосуживался узнать, что медведи в течении долгого времени были моей научной темой, и я написал по ним минимум полтора десятка полноценных научных статей, и поучаствовал в трёх монографиях.
Дело в том, что свой истинный путь в науке (после того, как пару лет поработал лаборантом у орнитологов) я начинал как специалист по дикому северному оленю.
Это была полноценная, хорошо финансируемая, хозрасчётная тема, включавшая долговременые экспедиции, вертолётные заброски, авиаучёты...
Дикий северный олень - мало того, что сам по себе великий бродяга, так ещё и живёт, как минимум, в двух мирах - летом - в тундре, а на зиму уходит в северотаёжную зону.
Должен сказать, что, вот сейчас я думаю, что примерно треть своего знания полевых работ на севере я получил из вот этих вот моих "оленьих" полей.
И довольно грустно мне осознавать, что подавляющее большинство наработок нашей группы пропало втуне.
А делали мы до фига всего.
И площадки контрольные по оценке влияния выпаса дикого оленя на тундровую биоту закладывали, и три года, минимум, их мониторили.
И половозрастную структуру стад отслеживали.
И за подвижками популяции следили.
И влияние волков-медведей оценивали.
И какую-то этологию плюс влияние метеорологии и кровососущих насекомых делали...
И, между прочим, базис у нас был достаточно перспективный - уже в середине восьмидесятых можно было предположить, что система домашнего оленеводства, искусственно поддерживаемая Советской властью на Чукотке надломится, и на её месте возникнет...
А вот та самая популяция дикого северного оленя на Чукотке, про которую сегодня толком никто ничего не знает.
И даже систематически её относят к охотскому подвиду северного оленя.
Хотя любой негр преклонных годов, путешествовавший по Чукотке и таёжной зоне Охотского побережья, понимает, что это два в принципе разных зверя. И по морфологии, и по биологическим, и по экологическим характеристикам.
Но до конца пятилетнего периода, когда, при СССР, должны были выходить итоговые отчёты, а к ним публиковаться серьёзные статьи - тема не дожила.
Полноценные статьи наша группа по ней не выпускала, ибо шеф наш, Феликс Борисович Чернявский, человек старой ЗИН-овской школы, считал, что должно пройти не менее десяти лет, прежде чем сбор информации по какому-то виду крупных млекопитающих, может дать научно значимый эффект - и был прав, между прочим.
Но как бы то ни было - тем схлопнулась, цифровые простыни обсчётов куда-то канули, затем наступил 1991 год, наш руководитель группы стал косторезом; я - поехал в Фэрбенкс, где, с удовольствием, нырнул "в мишек". Шеф умер.
А центрально-чукотская популяция северного оленя существует, и про неё, по большому счёту, ни хрена не известно, кроме одной и той же, регулярно переписывпемой госорганами цифры численности в сто тысяч особей.
В то время как когда там начинали работать мы, её мало-мало натягивалось на четырнадцать. Тысяч особей, ага.
Но, похоже, она отлично чувствует себя безо всяких наших иследований.
Ну и дай Б-г ей здоровья.
А я...
Я давно уже не специалист по оленю; и уже даже не зоолог. И вообще настоящим териологом может быть только специалист по полёвкам или бурозубкам.
Но я стараюсь каждый год бывать на Чукотке. И у меня всегда схватывает сердце, когда на горизонте, словно кочевники древних времён, появляются стада диких северных оленей...
